– цели предотвратить возможность вредных влияний злонамеренных учителей, то никакая программа не помешает учителю отразить свое вредное влияние на учеников. При программе необходимо присутствие жандармского полковника в каждой школе, ибо на показаниях учеников нельзя основаться ни за, ни против учителя. Сущность же дела в том, что такое опасение нисколько не устраняется программой, и что опасения такого рода совершенно напрасны. Как бы ни было устраняемо общество от контроля над своими школами, нельзя воспрепятствовать отцу заботиться о том, чему учат его сына, и как бы ни была устроена принудительно школа, нельзя помешать массе учеников оценять своего учителя и давать ему только настолько веса, насколько он того заслуживает. Я твердо убежден и умозаключениями и опытами, что школа всегда обеспечена против вредных влияний контролем родителей и чувством справедливости учеников.
В ст. 62 сказано, что общества могут заводить библиотеки, т. е. что никому не воспрещается покупать книги, ни по одиночке, ни собравшись вместе, ежели того пожелают.
Глава VII. Об учащихся в народных училищах и распределении времени учения.
Ст. 63. Дети могут поступать в народное училище с 8-летнего возраста. От поступающих в училище не требуется никаких предварительных знаний.
Почему с 8 лет, а не с 6 лет 31/2 месяцев? Этот вопрос точно так же требует положительных доказательств, как и тот, почему учителям назначается 150, а не 178 р. 16 и 1/2 к., тем более, что я по своему личному опыту знаю, что по крайней мере одна четверть детей ходит в школу ниже 8-летнего возраста, и что быстрее, легче и лучше выучиваются читать именно в этом возрасте, от 6 до 8 лет. Всех детей, учащихся в семействах, которых я знаю, начинают учить тоже гораздо ранее 8-летнего возраста. Это самое свободное время для крестьянского ребенка, эпоха, в которую еще не начинают употреблять его в домашние работы и он весь отдается школе до 8-летнего возраста. Почему же составителям проекта вдруг так не понравился этот возраст? Необходимо нужно знать основания, на которых из школ исключены дети до 8 лет.
Во второй части статьи изображено, что от поступающих не требуется никаких предварительных знаний. Не понимаем, к чему это. Требуется или нет от поступающих летом канифасные курточки и зимою известное форменное одеяние?…
Ведь ежели определять всё, чего не нужно, то надо было определить и это.
В ст. 64 сказано: Определенного срока на прохождение курса в народном училище нет; каждый ученик признается кончившим курс тогда, когда достаточно усвоит себе то, что преподается.
Нам живо представляется радость и счастие какого-нибудь Ахрамея, когда он признается кем-то окончившим курс.
Ст. 65. В сельских народных училищах ученье должно быть начинаемо со времени окончания полевых работ и продолжается до начала их в следующем году, сообразно местным условиям крестьянского быта.
Здесь составители проекта, видимо стараясь благоразумно покориться требованиям действительности, вновь ошибаются, несмотря на оттенок практичности, который имеет эта статья. Что такое начало и конец сельских работ? Как скоро устав, так он должен быть определителен. Учитель, во всем подчиняющийся уставу, в точности исполнит его. И в этом случае – 1-го апреля роспуск, то уж он не пропустит дня лишнего. Не говоря о том, что сроки эти определить трудно, – во многих местностях на лето останется много учеников, и почти везде останется около трети. Крестьяне везде твердо убеждены, на основании распространенного между ними способа учения наизусть, что учение весьма скоро забывается, и потому неохотно, только нуждающиеся, берут своих детей на всё лето и то всегда просят хоть раз в неделю повторять с учениками. Ежели уже писать проект, соображаясь с требованиями народа, то надо было писать и это.
Ст. 66 ясно указывает на то, что учатся по будням, а не по праздникам, в чем нельзя не согласиться, как и во всех такого рода положениях, неизвестно для чего написанных и ровно ничего не говорящих.
Но ст. 67 вновь приводит нас к удивлению. В ней сказано, что ученики должны собираться в училище только один раз и заниматься не более 4-х часов с роздыхом.
Интересно бы было видеть успехи по крайней мере 50 учеников (а может быть, и 100, как значится по расчислению), учащихся в продолжение только зимы и только по 4 часа в день с роздыхом! Я имею смелость считать себя хорошим учителем, но ежели бы мне дали 70 учеников при таких условиях, я вперед могу сказать, что через два года половина не умела бы еще читать. Как скоро же проект будет утвержден, можно быть смело уверенным, что ни один учитель, несмотря на полдесятины огородной земли, не прибавит ни одного часа занятий против росписания, с тем, чтобы, соображаясь с филантропическою предусмотрительностию проекта, не изнурять юные умы крестьянских детей. В довольно большом числе школ, которые я знаю, дети учатся 8—9 часов в день, остаются ночевать в школе с тем, чтобы вечером еще почитать с учителем, и ни родители, ни учителя не замечают никаких дурных от того последствий.
По ст. 69 предполагается ежегодный публичный экзамен. Здесь не место доказывать, что экзамены вредны, и больше чем вредны – невозможны. Я говорил о том в статье «Яснополянская школа». По случаю же 69 ст. я ограничусь только вопросом: для чего и для кого эти экзамены?
Дурная и вредная сторона экзаменов в народной школе должна быть понятна всякому. Официяльные обманы, подлоги, бесцельное муштрование детей и вытекающее из него расстройство в обыкновенных занятиях, – польза же этих экзаменов для меня совершенно непонятна. Пробудить посредством экзамена соревнование в 8-летних детях вредно; определить посредством двухчасового экзамена знания 8-летних учеников и оценить заслуги учителя невозможно.
По ст. 70 ученикам выдаются бумаги с печатью, называемые аттестатами. О том, для чего употребляются эти бумаги, не видно из проекта. С ними не связано никаких прав и преимуществ, и потому не полагаю, чтобы обманчивая мысль, что бумаги с печатями иметь очень лестно, могла иметь долго ход в народе и служить побуждением к поступлению в школу. Ежели на первое время и удастся обмануть народ значением этих бумаг, он скоро поймет свою ошибку.
Ст. 71 предоставляет то же право на бумаги с печатями и лицам, учившимся вне школы, которые, по моему убеждению, еще менее могут польститься на такое право.
Ст. 72 с примечанием, напротив того, заслуживает полного доверия и более всех других соответствует цели и духу проекта. Вот эта статья: по окончании каждого учебного года учитель или учительница представляет губернскому директору, по прилагаемой форме, ведомость о числе учащихся в народном училище и о числе подвергавшихся в нем испытанию на получение аттестата.
Примечание. Ведомость эта заключает в себе статистические данные, необходимые для общего отчета по министерству народного просвещения, и потому форма ее должна всегда быть согласуема с вопросами, определяемыми этим отчетом. Директор училищ должен доставлять в училища печатные бланки ведомостей, изготовляемые на счет суммы, отпускаемой ему на канцелярские припасы.
Как всё обдумано, как всё предвидено, даже заготовление бланок, даже суммы, на которые они заготовляются! Так и предчувствуешь эту безучастную правильность и неизменность формы и даже содержания будущих отчетов, и точно таких, каких требуется правительству, – отчетов не о том, что̀ должно бы быть в действительности, даже не о том, чтò есть, ибо главная часть образования в частных школах ускользнет от этих отчетов, но о том, чтò должно бы было быть по неисполняемым распоряжениям правительства. И этою статьей заключается весь проект государственных школ. Далее следует:
Глава VIII. Частные народные училища.
Три статьи этой главы предоставляют каждому лицу право открывать частные школы, определяют условия такого открытия, ограничивают программы таких школ одной грамотностью в тесном смысле и учреждают над ними контроль духовенства. Можно быть уверенным, что в Nоrd и других иностранных газетах предоставление такого права будет принято и оценено, как новый наш шаг к прогрессу. Незнающий русской жизни критик проекта достанет устав 1828 года, по которому открытие школ и частное учительство воспрещены, и, сравнив прежние стеснительные меры с новым проектом, в котором требуется только объявить об открытии школ, скажет, что в деле народного образования дается проектом несравненно бòльшая свобода, чем прежде. Для нас же, живущих русскою жизнью, дело представляется иначе. Устав 1828 года был только устав, и никто никогда не думал с ним соображаться; всеми, как обществом, так и исполнителями устава, была признана его несостоятельность и невозможность исполнения. Существовали и существуют тысячи школ без разрешения, и ни у одного штатного смотрителя и директора гимназии не поднималась и не поднимается рука закрыть эти школы на том основании, что они не подходят под статьи устава 1828 года. Tacito consensu2 общество и исполнители закона признали устав 1828 года не существующим и в действительности при учительстве и открытии школ руководствовались с незапамятных времен совершенной свободой. Устав прошел совершенно незамеченным. Я завел школу с 1849 года и только в нынешнем месяце, по случаю появления проекта, узнал о том, что я не имел права открывать школу. Из тысячи учителей и основателей школ едва ли один знает о существовании устава 28 года. Он известен только чиновникам министерства народного просвещения. Поэтому-то мне кажется, что 73, 74 и 75 ст. проекта предоставляют новые права только относительно мнимо существовавших стеснений, относительно же существовавшего порядка налагают только новые стеснительные и неисполнимые условия. Никто не пожелает основать школы, когда не будет иметь права назначить, сменить учителя, сам выбрать руководства, сам составить себе программу. Большинство учителей и основателей частных школ – солдаты, причетники, кантонисты – будут опасаться объявлять об открытии своих школ, многие будут не знать этого требования и, ежели захотят, всегда в законных формах сумеют обойдти его. Как я говорил уже в статье прошлого нумера, нельзя определить границы между семейным домашним обучением и школой. Дворник нанял к своим двум мальчикам учителя, еще трое ходят к нему; помещик с своими детьми учит четырех дворовых и двух крестьянских детей; работники по воскресеньям приходят ко мне, – некоторым я читаю, некоторые учатся грамоте, некоторые смотрят рисунки и модели. Школы это или нет? А вместе с тем какое поприще для злоупотреблений. Я – посредник и имею убеждение, что образование вредно для народа, и штрафую старика за то, что он выучил грамоте своего крестника, и отбираю у него азбучку и псалтырь на том основании, что он должен был меня известить об открытии своей школы. Есть отношения людей, не могущие быть определенными законом, – это отношения семейные и отношения образовывающего к образовывающемуся и т.
