не воротится. Да ты что ж ушел-то? Хозяин, да со свадьбы ушел.
Никита (садится на солому). Что ушел-то? Эх, кабы знала ты да ведала!.. Скучно мне, Марина, так скучно, не глядели б мои глаза. Вылез из-за стола и ушел, от людей ушел, только бы не видать никого.
Марина (подходит к нему ближе). Что ж так?
Никита. А то, что в еде не заем, в питье не запью, во сне не засплю. Ах, тошно мне, так тошно! А пуще всего тошно мне, Маринушка, что один я и не с кем мне моего горя размыкать.
Марина. Без горя, Микита, не проживешь. Да я свое переплакала — и прошло.
Никита. Это про прежнее, про старинное. Эх, друг, переплакала ты, а мне вот дошло!
Марина. Да что ж так?
Никита. А то, что опостылело мне все мое житье. Сам себе опостылел. Эх, Марина, не умела ты меня держать, погубила ты меня и себя тоже! Что ж, разве это житье?
Марина (стоит у сарая, плачет и удерживается). Я на свое житье, Никита, не жалюсь. Мое житье — дай бог всякому. Я не жалюсь. Покаялась я тогда старику моему. Простил он меня. И не попрекает. Я на свою жизнь не обижаюсь. Старик смирный и желанный до меня; я его детей одеваю, обмываю. Он меня тоже жалеет. Что ж мне жалиться. Так, видно, бог присудил. А твое житье что ж? В богатстве ты…
Никита. Мое житье!.. Только свадьбу тревожить не хочется, а вот взял бы веревку, вот эту (берет в руки веревку с соломы), да на перемете вот на этом перекинул бы. Да петлю расправил бы хорошенько, да влез на перемет, да головой туда. Вот моя жизнь какая!
Марина. Полно, Христос с тобой!
Никита. Ты думаешь, я в шутку? Думаешь, что пьян? Я не пьян. Меня нынче и хмель не берет. А тоска, съела меня тоска на отделку. Так заела, что ничто-то мне не мило! Эх, Маринушка, только я пожил, как с тобою, помнишь, на чугунке ночи коротали?
Марина. Ты, Микита, не вереди, где наболело. Я закон приняла и ты тож. Грех мой прощеный, а старое не вороши…
Никита. Что ж мне с своим сердцем делать? Куда деваться-то?
Марина. Чего делать-то? Жена у тебя есть, на других не зарься, а свою береги. Любил ты Анисью, так и люби.
Никита. Эх, эта мне Анисья — полынь горькая, только она мне, как худая трава, ноги оплела.
Марина. Какая ни есть — жена. Да что толковать! Поди лучше к гостям да мне мужа покличь.
Никита. Эх, кабы знала ты все дела… Да что говорить!
Явление пятое
Никита, Марина, муж её и Анютка.
Муж Марины (выходит от двора красный, пьяный). Марина! Хозяйка! Старуха! Здесь ты, что ль?
Никита. Вот и твой хозяин идет, тебя кличет. Иди.
Марина. А ты что ж?
Никита. Я? Я полежу тут. (Ложится в соломе.)
Муж Марины. Где ж она?
Анютка. А сон она, дяденька, дле сарая.
Муж Марины. Чего стоишь? Иди на свадьбу-то! Хозяева велят тебе идти, честь сделать. Сейчас поедет свадьба, и мы пойдем.
Марина (выходит навстречу мужу). Да неохота было.
Муж Марины. Иди, говорю. Выпьешь стаканчик. Петрунькю-шельмеца проздравишь. Хозяева обижаются, а мы во все дела поспеем. (Муж Марины обнимает ее и, шатаясь, с ней вместе уходит.)
Явление шестое
Никита и Анютка.
Никита (поднимается и садится на соломе). Эх, увидал я ее, еще тошней стало. Только и было жизни, что с нею. Ни за что про что загубил свой век; погубил я свою голову! (Ложится.) Куда денусь? Ах! Расступись, мать сыра земля!
Анютка (видит Никиту и бежит к нему). Батюшка, а батюшка! Тебя ищут. Все уже, и крестный, благословили. Однова дыхнуть, благословили. Уж серчают.
Никита (про себя). Куда денусь.
Анютка. Ты чего? Чего говоришь-то?
Никита. Ничего я не говорю. Что пристала?
Анютка. Батюшка! пойдем, что ль? (Никита молчит. Анютка тянет за руку.) Батя, иди благословлять-то! Право слово, серчают, ругаются.
Никита (выдергивает руку). Оставь!
Анютка. Да ну же!
Никита (грозит ей вожжами). Ступай, говорю. Вот я тебя.
Анютка. Так я ж мамушку пришлю. (Убегает.)
Никита (поднимается). Ну как я пойду? Как я образ возьму? Как я ей в очи гляну? (Ложится опять.) Ох, кабы дыра в землю, ушел бы. Не видали б меня люди, не видал бы никого. (Опять поднимается.) Да не пойду я… Пропадай они совсем. Не пойду. (Снимает сапоги и берет веревку; делает из нее петлю, прикидывает на шею.) Так-то вот.
Явление восьмое
Никита и Матрена. Никита видит мать, снимает веревку с головы и ложится опять в солому.
Матрена (подходит впопыхах). Микита! А, Микита? Вишь ты, и голоса не подает. Микита, что ж ты, аль захмелел? Иди, Микитушка, иди, иди, ягодка. Заждался народ.
Никита. Ах, что вы со мной сделали? Не человек я стал.
Матрена. Да чего ты? Иди, родной, честь честью благословенье сделай, да и к стороне. Ждет ведь народ-от.
Никита. Как мне благословлять-то?
Матрена. Известно как. Разве не знаешь?
Никита. Знаю я, знаю я. Да кого благословлять-то буду? Что я с ней сделал?
Матрена. Что сделал? Эка вздумал поминать! Никто не знает: ни кот, ни кошка, ни поп Ерошка. А девка сама идет.
Никита. Как идет-то?
Матрена. Известно, из-под страху идет-то. Да идет же. Да что же делать-то? Тогда бы думала. А теперь ей упираться нельзя. И сватам тоже обиды нет. Смотрели два раза девку-то, да и денежки за ней. Все шито-крыто.
Никита. А в погребе-то что?
Матрена (смеется). Что в погребе? Капуста, грибы, картошки, я чай. Что старое поминать?
Никита. Рад бы не поминал. Да не могу я. Как заведешь мысль, так вот и слышу. Ох, что вы со мной сделали?
Матрена. Да что ты в сам деле ломаешься?
Никита (переворачивается ничком). Матушка! Не томи ты меня. Мне вот по куда дошло.
Матрена. Да все ж надо. И так болтает народ, а тут вдруг ушел отец, нейдет, благословлять не насмелится. Сейчас прикладать станут. Как заробеешь, сейчас догадываться станут. Ходи тором, не положат вором. А то бежишь от волка, напхаешься на ведмедя. Пуще всего виду не показывай, не робь, малый, а то хуже вознают.
Никита. Эх, запутляли вы меня!
Матрена. Да буде, пойдем. А выдь да благослови; всё как должно, честь честью, и делу конец.
Никита (лежит ничком). Не могу я.
Матрена (сама с собой). И что сделалось? Все ничего, ничего, да вдруг нашло. Напущение, видно. Микитка, вставай! Гляди, вон и Анисья идет, гостей побросала.
Явление девятое
Никита, Матрена и Анисья.
Анисья (нарядная, красная, выпивши). И хорошо как, матушка. Так хорошо, честно! И как народ доволен. Где ж он?
Матрена. Здесь, ягодка, здесь. В солому лег, да и лежит. Нейдет.
Никита (глядит на жену). Ишь, тоже пьяная! Гляжу, так с души прет. Как с ней жить? (Поворачивается ничком.) Убью я ее когда-нибудь. Хуже будет.
Анисья. Вишь куда, в солому забрался. Аль хмель изнял? (Смеется.) Полежала бы я с тобой тут, да неколи. Пойдем, доведу. А уж как хорошо в доме-то! Лестно поглядеть. И гармония! Играют бабы, хорошо как. Пьяные все. Уж так почестно, хорошо так!
Никита. Что хорошо-то?
Анисья. Свадьба, веселая свадьба. Все люди говорят, на редкость свадьба такая. Так честно, хорошо все. Иди же. Вместе пойдем… я выпила, да доведу. (Берет за руку.)
Никита (отдергивается с отвращением). Иди одна. Я приду.
Анисья. Чего кауришься-то! Все беды избыли, разлучницу сбыли, жить нам только, радоваться. Всё так честно, по закону. Уж так я рада, что и сказать нельзя. Ровно я за тебя в другой раз замуж иду. И-и! народ как доволен! Все благодарят. И гости всё хорошие. И Иван Мосеич — тоже и господин урядник. Тоже повеличали.
Никита. Ну, и сиди с ними, — зачем пришла?
Анисья. Да и то идти надо. А то к чему пристало? Хозяева ушли и гостей побросали. А гости всё хорошие.
Никита (встает, обирает с себя солому). Идите, а я сейчас приду.
Матрена. Ночная-то кукушка денную перекуковала. Меня не послухал, а за женой сейчас пошел. (Матрена и Анисья идут.) Идешь, что ль?
Никита. Сейчас приду. Вы идите, я следом. Приду, благословлять буду…
Бабы останавливаются. Идите… а я следом. Идите же!
Бабы уходят. Никита глядит им вслед задумавшись.
Явление десятое
Никита один, потом Митрич.
Никита (садится и разувается). Так и пошел я! Как же! Нет, вы поищите, на перемете нет ли. Распростал петлю да прыгнул с перемета, и ищи меня. И вожжи, спасибо, тута. (Задумывается.) То бы размыкал. Какое ни будь горе, размыкал бы! А то вон оно где — в сердце оно, не вынешь никак. (Приглядывается ко двору.) Никак, опять идет. (Передразнивает Анисью.) «Хорошо, и хорошо как! Полежу с тобой!» У! шкуреха подлая! На ж тебе, обнимайся со мной, как с перемета снимут. Один конец. (Схватывает веревку, дергает ее.)
Митрич (пьяный поднимается, не пуская веревку). Не дам. Никому не дам. Сам принесу. Сказал, принесу солому — принесу! Микита, ты? (Смеется.) Ах, черт! Аль за соломой?
Никита. Давай веревку.
Митрич. Нет, ты погоди. Послали меня мужики. Я принесу… (Поднимается на ноги, начинает сгребать солому, но шатается, справляется и под конец падает.). Ее верх. Пересилила…
Никита. Давай вожжи-то.
Митрич. Сказал, не дам. Ах, Микишка, глуп ты как свиной пуп. (Смеется.) Люблю тебя, а глуп ты. Ты глядишь, что я запил. А мне черт с тобой! Ты думаешь ты мне нужен… Ты гляди на меня. Я унтер! Дурак, не умеешь сказать: унтер-офицер гренадерского ее величества самого первого полка. Царю, отечеству служил верой и правдой. А кто я? Ты думаешь, я воин? Нет, я не воин, а я самый последний человек, сирота я, заблудущий я. Зарекся я пить. А теперь закурил!.. Что ж, ты думаешь, я боюсь тебя? Как же! Никого не боюсь. Запил, так запил! Теперь недели две смолить буду, картошку под орех разделаю. До креста пропьюсь, шапку пропью, билет заложу и не боюсь никого. Меня в полку пороли, чтоб не пил я. Стегали, стегали… «Что, говорят, будешь?» Буду, говорю. Чего бояться дерьма-то? Вон он я! Какой есть, такого бог зародил. Зарекся не пить. Не пил. Теперь запил — пью. И не боюсь никого. Потому не вру, а как есть… Чего бояться, дерьма-то? На-те, мол, вот он я. Мне поп один сказывал. Дьявол — он самый хвастун. Как, говорит, начал ты хвастать, сейчас ты и заробеешь. А как стал робеть от людей, сейчас он, беспятый-то, сейчас и сцапал тебя и попер, куда ему надо. А как не боюсь я людей-то, мне и легко! Начхаю ему в бороду, лопатому-то, — матери его поросятины! Ничего он мне не сделает. На, мол, выкуси!
Никита (крестится). И что ж это я
