он наше-то дело? Ужели ж так, без последствий?
Федор Иваныч. Он-то бы рад.
2-й мужик. Видно, он жены боится..
Федор Иваныч. Не боится, а тоже согласия нет.
3-й мужик. А ты бы, отец, постарался, а то как нам жить? Земля малая…
Федор Иваныч. Да вот посмотрим, что выйдет от Татьяниных хлопот. Ведь она взялась.
3-й мужик (пьет чай). Отец, помилосердствуй! Земля малая, не токмо скотину, — курицу, скажем, и ту выпустить некуда.
Федор Иваныч. Да кабы в моих руках дело было. (Ко 2-му мужику.) Так так, братец, сваты мы с тобой будем. Кончено дело об Тане-то?
2-й мужик. Да уж сказал коли я, и без пропою назад не попячусь. Только бы дело наше вышло.
Явление второе
Те же, входит кухарка, заглядывает на почку, делает туда знаки и тотчас же начинает оживленно говорить с Федором Иванычем.
Кухарка. Сейчас из белой кухни позвали Семена вверх; барии да энтот, что вызывает с ним, лысый-то, посадили его да велели на место Капчича действовать.
Федор Иваныч. Что ты врешь!
Кухарка. Как же! сейчас Тане Яков сказывал.
Федор Иваныч. Чудно это!
Федор Иваныч. Ты что?
Кучер (к Федору Иванычу). Так и скажите, что я не нанимался с собаками жить. Пускай другой кто живет, а я с собаками жить не согласен.
Федор Иваныч. С какими собаками?
Кучер. Да привели от Василья Леонидыча трех кобелей к нам в кучерскую. Напакостили, воют, а приступиться нельзя — кусаются. Злые, черти! — того и гляди, сожрут. И то хочу поленом ноги им перебить.
Федор Иваныч. Да когда же это?
Кучер. Да нынче привели с выставки, какие-то дорогие, пустопсовые, что ль, леший их знает! Либо собакам в кучерской, либо кучерам жить. Так и скажите.
Федор Иваныч. Да, это непорядок. Я пойду спрошу.
Кучер. Их бы сюда, что ль, к Лукерье.
Кухарка (горячо). Тут люди обедают, а ты кобелей запереть хочешь. Уж и так…
Кучер. А у меня кафтаны, полости, сбруя. А чистоту спрашивают. Ну, в дворницкую, что ль.
Федор Иваныч. Надо Василью Леонидычу сказать.
Кучер (сердито). Повесил бы себе на шею кобелей этих, да и ходил бы с ними, а то сам-то небось на лошадях ездить любит. Красавчика испортил ни за что. А лошадь была!.. Эх, житье! (Уходит, хлопая дверью.)
Явление четвертое
Те же, без кучера.
Федор Иваныч. Да, непорядки, непорядки! (К мужикам.) Ну, так так-то, пока прощайте, ребята!
Мужики. С богом.
Федор Иваныч уходит.
Явление пятое
Те же, без Федора Иваныча. Как только Федор Иваныч уходит, на печке слышно кряхтенье.
2-й мужик. Уж и гладок же, ровно анарал.
Кухарка. Да что и говорить! Горница особая, стирка на него вся от господ, чай, сахар — это все господское, и пища со стола.
Старый повар. Как черту не жить, — накрал!
2-й мужик. Это чей же, на печке-то?
Кухарка. Да так, человечек один.
Молчание.
1-й мужик. Ну, да и у вас, посмотрел я давеча, ужинали, капиталец дюже хорош.
Кухарка. Жаловаться нельзя. На это она не скупа. Белая булка по воскресеньям, рыба в постные дни по праздникам, а кто хошь, и скоромное ешь.
2-й мужик. Разве постом лопает кто?
Кухарка. Э, да все почитай. Только и постятся, что кучер (не этот, что приходил, а старый…), да Сема, да я, да икономка, а то все скоромное жрут.
2-й мужик. Ну, а сам-то?
Кухарка. Э, хватился! да он и думать забыл, какой такой пост есть.
1-й мужик. Дело господское, по книжкам дошли. Потому умственность!
3-й мужик. Ситник-то каждый день, я чай?
Кухарка. О, ситник! Не видали они твоего ситника! Посмотрел бы пищу у них: чего-чего нет!
1-й мужик. Господская пища, известно, воздушная.
Кухарка. Воздушная-то, воздушная, — ну, да и здоровы жрать.
1-й мужик. В аппеките, значит.
Кухарка. Потому запивают. Вин этих сладких, водок, наливок шипучих, к каждому кушанью — свое. Ест и запивает, ест и запивает.
1-й мужик. Она, значит, в препорцию и проносит пищу-то.
Кухарка. Да уж как здоровы жрать — беда! У них ведь нет того, чтоб сел, поел, перекрестился да встал, а бесперечь едят.
2-й мужик. Как свиньи, в корыто с ногами.
Мужики смеются.
Кухарка. Только, господи благослови, глаза продерут, сейчас самовар, чай, кофе, щиколад. Только самовара два отопьют, уж третий ставь. А тут завтрак, а тут обед, а тут опять кофий. Только отвалятся, сейчас опять чай. А тут закуски пойдут: конфеты, жамки — и конца нет. В постели лежа — и то едят.
3-й мужик. Вот так так. (Хохочет.)
1-й и 2-й мужики. Да ты чего?
3-й мужик. Хоть бы денек так пожить!
2-й мужик. Ну, а когда же дела делают?
Кухарка. Какие у них дела? В карты да в фортепьяны — только и делов. Барышня, так та, бывало, как глаза продерет, так сейчас к фортепьянам, и валяй! А эта, что живет, учительша, стоит, ждет, бывало, скоро ли опростаются фортепьяны; как отделалась одна, давай эта закатывать. А то двое фортепьян поставят, да по двое, вчетвером запузыривают. Так-то запузыривают, аж здесь слышно.
Кухарка. Ну, вот только и делов: в фортепьяны, а то в карты. Как только съехались, сейчас карты, вино, закурят — и пошло на всю ночь. Только встанут — поесть опять!
Явление шестое
Те же и Семен.
Семен. Чай да сахар!
1-й мужик. Милости просим, садись.
Семен (подходит к столу). Благодарю покорно.
1-й мужик наливает ему чай.
2-й мужик. Где был?
Семен. Вверху был.
2-й мужик. Что ж, какие же там дела?
Семен. Да и не поймешь. Не знаю, как сказать.
2-й мужик. Да что ж, дело какое?
Семен. Да и не знаю, как сказать, силу какую-то во мне пытали. Да я не пойму. Татьяна говорит: делай, мы, говорит, нашим мужикам землю охлопочем, продаст.
2-й мужик. Да как же она сделает-то?
Семен. Да не пойму от нее, она не сказывает. Только, говорит, делай, как я велю!
Семен. Да сейчас ничего. Посадили меня, свет потушили, велели спать. А Татьяна тут же схоронилась. Они не видят, а я вижу.
2-й мужик. Что ж это, к чему?
Семен. А бог их знает — не поймешь.
1-й мужик. Известно, для разгулки времени.
2-й мужик. Ну, видно, этих делов не разберем мы с тобой. А вот ты сказывай: денег ты много забрал?
Семен. Я не брал, все зажито, двадцать восемь рублей, должно.
2-й мужик. Это ладно. Ну, а коли бог даст, о земле сладимся, ведь я тебя, Семка, домой возьму.
Семен. С моим удовольствием.
2-й мужик. Набаловался ты, я чай. Пахать не захочешь?
Семен. Пахать-то? Давай сейчас. Косить, пахать, это все из рук не вывалится.
1-й мужик. А все, примерно, после городского жительства не поманится.
Семен. Ничего, и в деревне жить можно.
1-й мужик. А вот дядя Митрий на твое место охотится, на великатную жизнь.
Семен. Ну, дядя Митрий, наскучит. Оно, глядеться, легко, а беготни тоже много. Замотаешься.
Кухарка. Вот ты бы, дядя Митрий, посмотрел балы у них. Вот подивился бы!
3-й мужик. А что ж, едят всё?
Кухарка. Куды тебе? Посмотрел бы, что было! Меня Федор Иваныч провел. Посмотрела я: барыни — страсть! Разряжены, разряжены, что куда тебе! А по сих мест голые, и руки голые.
2-й мужик. Тьфу, скверность!
1-й мужик. Значит, клеймат так позволяет.
Кухарка. Так-то и я, дяденька, глянула: что ж это? — все телешом. Веришь ли, старые — наша барыня, у ней, мотри, внуки, — тоже оголились.
Кухарка. Так ведь что: как вдарит музыка, как взыграли, — сейчас это господа подходят каждый к своей, обхватит и пошел кружить.
2-й мужик. И старухи?
Кухарка. И старухи.
Семен. Нет, старухи сидят.
Кухарка. Толкуй, я сама видела!
Семен. Да нет же.
Старый повар (высовываясь, хрипло). Полька-мазурка это. Э, дура, не знает! — танцуют так…
Кухарка. Ну, ты, танцорщик, помалкивай знай. Во, идет кто-то.
Явление седьмое
Те же и Григорий. Старый повар поспешно скрывается.
Григорий (кухарке). Давай капусты кислой!
Кухарка. Только с погреба пришла, опять лезть. Кому это?
Григорий. Барышням тюрю. Живо! С Семеном пришли, а мне некогда.
Кухарка. Вот наедятся сладко, так, что больше не лезет, их и потянет на капусту.
1-й мужик. Для прочистки, значит.
Кухарка. Ну да, опростают место, опять валяй! (Берет чашку и уходит.)
Явление восьмое
Те же, без кухарки.
Григорий (мужикам). Вишь, расселись. Вы смотрите: барыня узнает, она вам такую задаст трепку, не хуже утрешнего. (Смеется и уходит.)
Явление девятое
Три мужика, Семен и старый повар (на печке).
1-й мужик. Двистительно, штурму сделала давеча — беда!
2-й мужик. Давеча хотел он, видно, вступиться, а потом как глянул, что она крышу с избы рвет, захлопнул дверь: будь ты, мол, неладна.
3-й мужик (махая рукой). Все одно положение. Тоже моя старуха, скажем, другой раз распалится — страсть! Уж я из избы вон иду. Ну ее совсем! Того гляди, скажем, рогачом зашибет. О господи!
Явление десятое
Те же и Яков (вбегает с рецептом).
Яков. Сема, беги в аптеку, живо, возьми порошки вот барыне!
Семен. Да ведь он не велел уходить.
Яков. Успеешь. Твое дело еще, поди, после чаю… Чай да сахар!
1-й мужик. Милости просим.
Семен уходит.
Явление одиннадцатое
Те же, без Семена.
Яков. Некогда, да уж налейте чашечку для компании.
1-й мужик. Да вот предлегает разговорка, как давеча ваша госпожа очень как себя гордо повела.
Яков. О, эта горяча — страсть! Так горяча — сама себя не помнит. Другой раз заплачет даже.
1-й мужик. А что, примерно, я спросить хотел? Она что-то давеча предлегала макроту. Макроту, макроту, говорит, занесли. К чему это приложить, макроту эту самую?
Яков. О, это макровы. Это, они говорят, такие козявки есть, от них, мол, и болезни все. Так вот, мол, что на вас они. Уж они после вас мыли-мыли, брызгали-брызгали где вы стояли. Такая специя есть, от ней дохнут они, козявки-то.
2-й мужик. Так где же они на нас, козявки-то эти?
Яков (пьёт чай). Да они, сказывают, такие махонькие, что и в стекла не видать.
2-й мужик. А почем она знает, что они на мне? Може, на ней этой пакости больше моего.
Яков. А вот поди, спроси их!
2-й мужик. А я полагаю, пустое это.
Яков. Известно, пустое; надо же дохтурам выдумывать, а то за что бы им деньги платить? Вот к нам каждый день ездит. Приехал, поговорил — десятку.
2-й мужик. Вре?..
Яков. А то один есть такой, что сотенную.
1-й мужик. Ну! и сотенную?
Яков. Сотенную? Ты говоришь: сотенную, — по тысяче берет, коли за город ехать. Давай, говорит, тысячу, а не дашь — издыхай себе!
2-й мужик. Что ж, он слово какое знает?
Яков. Должно, что знает. Жил я прежде у генерала, под Москвой, сердитый был такой, гордый — страсть, генерал-то! Так заболела у него дочка. Сейчас послали за этим. Тысячу рублей — приеду… Ну, сговорились, приехал. Так что-то не потрафили ему. Так, батюшки мои, как цыкнет на генерала. А! говорит, так так-то ты меня уважаешь, так-то? Так не
