с нами, — вы испытали очень, очень тяжелое, — все это, как ни странно сказать, благо, «иго мое благо», если только мы поставим главным делом жизни приближение к нему, к высшему совершенству.
Прощайте, не забывайте меня.
Любящий вас
Лев Толстой.
224. С. А. Толстой
<неотправленное>
1909 г. Мая 13. Ясная Поляна.
Письмо это отдадут тебе, когда меня уже не будет. Пишу тебе из-за гроба с тем, чтобы сказать тебе, что для твоего блага столько раз, столько лет хотел и не мог, не умел сказать тебе, пока был жив. Знаю, что если бы я был лучше, добрее, я бы при жизни сумел сказать так, чтобы ты выслушала меня, но я не умел. Прости меня за это, прости и за все то, в чем я перед тобой был виноват во все время нашей жизни и в особенности в первое время. Тебе мне прощать нечего, ты была какою тебя мать родила, верною, доброю женой и хорошей матерью. Но именно потому, что ты была такою, какой тебя мать родила, и оставалась такою и не хотела изменяться, не хотела работать над собой, идти вперед к добру, к истине, а, напротив, с каким-то упорством держалась всего самого дурного, противного всему тому, что для меня было дорого, ты много сделала дурного другим людям и сама все больше и больше опускалась и дошла до того жалкого положения, в котором ты теперь*.
225. Теодору Вейхеру
<перевод с немецкого>
1909 г. Мая 27/июня 9. Ясная Поляна.
Благодарю вас очень за присылку вашего календаря Гете на 1909 г.*
Я просмотрел его с большим интересом. Что меня особенно заинтересовало, это разговоры Гете с разными лицами. В этих разговорах я нашел для себя много нового и ценного, как, например, то, что он в разговоре с Фальком высказывает о науках*, которые сделались слишком дальнозоркими, или с Римером об умах растительных и έλεόΰεξοι*, или о том, что природа — орган, на котором наш господь бог играет, а дьявол раздувает мехи*.
Особенно замечателен его разговор с Мюллером (1823, 3 февраля)*, а также все высказанное им еще в 1824 году о вреде журналов и критики*, что особенно верно в наше время.
Но было бы слишком долго перечислять все глубокомысленное и остроумное, что я нашел в этой книге.
Извините, что не могу исполнить вашей просьбы — высказаться о произведениях Гете, будучи слишком занят.
Еще раз благодарю вас за книгу*, которая была для меня так ценна.
Лев Толстой.
27/V — 9 июня 1909.
226. В. Д. Поленову
1909 г. Июня 3. Ясная Поляна.
Ясная Поляна, 3 июня 1909.
Очень благодарен вам, Василий Дмитриевич, за присылку вашего альбома*. По рассказам я имел очень неопределенное понятие о вашей выставке, но альбом ваш произвел на меня сильное впечатление. Воображаю, как подействовала бы на меня сама выставка, и очень, очень сожалею, что не мог видеть ее. Не говоря уже о красоте картин и том вполне сочувственном мне отношении вашем к изображаемому предмету, самый этот огромный труд, положенный вами на это дело, вызывает глубокое уважение к художнику.
Само собой разумеется, что раскрашивание, хотя вы его и начали, не может передать красок, но благодарю вас за намерение сделать это для меня*.
Кроме всех других значений, ваша выставка имеет, по моему мнению, еще значение педагогическое. Нельзя в лучшей форме передать детям историю Христа, как по вашим картинам.
Еще раз благодарю вас.
Ваш*
227. С. А. Толстой
1909 г. Июня 23. Кочеты.
Получили нынче твое письмо Тане*, милая Соня. Мне здесь очень хорошо, но хочется и домой и для тебя, и для Левы*, и для Саши*, так как она не приезжает сюда, и для самого себя. Определять времени вперед не люблю, но думаю, что скоро*. Нынче получил письмо от Черткова со вложением копии письма тебе. Он предлагает отдать рассказ «Дьявол» в литературный фонд, который просит об этом*. Я еще не решил. Рассказ мне не нравится. Надо будет перечитать его. У нас теперь довольно тихо, гораздо тише, чем в Ясной, в смысле посетителей. Нынче приехал сын Михаила Сергеевича Миша*. Я себя чувствую хорошо. Кое-что работаю*, и хочется столь многого, что ясно, что это обычные старческие неосуществимые мечты. Хочется только не даром провести оставшиеся месяцы, дни, часы, когда так многое, непонятное и скрытое прежде, стало ясно. Вчера была Наташа Абрикосова*. Повторяю совет не придавать важность хозяйству, а тому, как ты верно пишешь, чтоб быть доброй*. Только одно это нужно. И доказательство, что это одно нужно, то, что это одно всегда можно.
Целую тебя, Сашу, Леву, привет Варваре Михайловне.
Л. Т.
228. Организационному комитету XVIII международного мирного конгресса
<перевод с французского>
1909 г. Июля 12/25. Ясная Поляна.
Председателю XVIII мирного конгресса, Стокгольм.
Вопрос, который подлежит обсуждению конгресса, чрезвычайно важен и интересует меня в течение уже многих лет. Я постараюсь воспользоваться честью, которую мне оказали моим избранием, изложив то, что я имею сказать по данному вопросу перед столь исключительной аудиторией, как та, которая соберется на конгрессе. Если силы мне позволят, я сделаю все возможное, чтобы прибыть в Стокгольм к назначенному сроку;* если же нет, я пришлю вам то, что хотел бы сказать, в надежде, что члены конгресса пожелают ознакомиться с моим мнением.
Примите, милостивый государь, уверение в моем совершенном уважении.
12/25 июля 1909.
229. П. П. Казмичеву
1909 г. Июля 23. Ясная Поляна. Ясная Поляна, 23 июля 1909.
Павел Петрович,
Прочел оба ваши рассказа*, и первый рассказ «У виселицы»*, особенно в том виде, в каком он в рукописи, то есть не ослабленный цензурными выпусками, мне очень понравился, и думаю, что не ошибусь, сказав, что он и сам по себе очень хорош, и производит то самое чувство ужаса, которое, очевидно, переживал автор и которое переживают многие и многие люди теперь в России. Очень жалею о тех выпусках, которые ослабили его, потому что в рассказе все хорошо, особенно, как вы и говорите, первая глава, которая, к сожалению, выпущена. Так что, повторяю, рассказ очень хорош, и желательно, чтобы он получил наибольшее распространение без выпусков. Второй же рассказ «Казнь» не понравился мне*.
Благодарю вас за обращение ко мне и присылку рассказов. Нужно ли вернуть вам их обратно?
Лев Толстой.
230. П. И. Кореневскому
1909 г. Июля 26. Ясная Поляна.
Ясная Поляна. 26 июля 1909.
Петр Иванович,
Сейчас прочел с некоторыми из моих друзей вашу замечательную статью: «Крестьянский Генрих Блок»*. Слушателями были: товарищ председателя судебной палаты* (он же и читал статью), известный литератор*, художник*, врач*, крестьянин* и наши домашние. На всех слушателей она одинаково подействовала своим обстоятельным и смелым изложением возмутительных гадостей, совершаемых Крестьянским банком под видом помощи несчастным крестьянам. Поразительно, как эти «несчастные» крестьяне, служащие дойной коровой для всех дармоедов, служат для них тоже и оправданием совершаемых над ними гадостей под видом служения им. Для меня то, что я узнал из вашей статьи, было совершенно ново, и хотелось не верить в возможность таких случаев, так они ужасны. Но приводимые вами примеры и цифры неоспоримо убеждают, что дела, кажущиеся невозможными по своей безнравственности, совершаются как нечто самое обыкновенное и — смешно сказать — законное. В особенности поразила меня и понравилась мне ваша глубоко верная мысль о различии положения людей, занятых денежными предприятиями для своего обогащения, от положения крестьян, занятых только тем, чтобы прокормить свои семьи и отдать правительству все то, что с них требуется. Понятно, что по отношению первых, стремящихся к своему обогащению, которое всегда совершается не иначе, как отнятием у трудящихся произведений их труда, могут представляться необходимыми такие же мошеннические меры, задерживающие осуществление поставленной ими для себя цели. Но применение таких мер к крестьянам поразительно по своей несправедливости и жестокости, как это вы ясно доказываете в вашей статье. Мысль эта для меня совершенно новая и многое объяснила мне.
Хотя я и не имею на это никакого права, мне хочется благодарить вас за вашу смелость и правдивость, которая, вероятно, поставила вас в материально тяжелое положение.
Письмом этим только отвечаю на ваше. Очень хотел бы написать подробнее о той деятельности правительства по отношению к земельному вопросу, которая, как я ни далек от интересов внутренней политики, неудержимо возмущает меня с многих и разных сторон.
Если вы найдете стоящим того и нужным воспользоваться этим письмом для приложения его или выписок из него к новому изданию вашей статьи, я вперед изъявляю на это свое полное согласие*.
Уважающий вас
Лев Толстой.
231. И. И. Мечникову
1909 г. Июля 27. Ясная Поляна.
Уважаемый Илья Ильич,
Простите, пожалуйста, что долго не отвечал вам. Благодарю вас за ваше письмо и книги*. Только поверхностно просмотрел их. Очень бы желал чем-нибудь с своей стороны быть вам полезным. Пожалуйста, если вам что-нибудь нужно будет в России*, что я могу исполнить, не обойдите меня.
Дружески жму вам руку. Прошу передать мой привет вашей жене*.
Лев Толстой.
27 июля 1909.
232. Неизвестной (Е. Ш.)
<неотправленное>
1909 г. Августа 8–9? Ясная Поляна.
Вопрос, который вы мне делаете, мне делают многие*. И я знаю, что все те, кому неприятны мои мысли, с особенным старанием придумывают всякого рода измышления, по которым бы мысли эти могли быть признаны неверными. Так как я твердо верю, что излагаемые мною мысли — не мои мысли, а мысли всех святых и мудрецов мира и ближайшего к нам — Христа, что мысли эти не могут быть не только опровергнуты, но и оспариваемы, то люди, которым не нравятся эти мысли, стараются доказать, что я, повторитель этих мыслей в наше время, — лжец, корыстолюбец и лицемер. Хотя и указание на то, что человек, утверждающий то, что 2×2=4, ворует платки, нисколько не делает несправедливой и необязательной для всех провозглашаемую им истину, очернение человека, говорящего истину, делает для многих людей неприятную истину менее обязательною. Так я знаю, что очернение моей личности производится с большим усердием с двух сторон: с одной — революционной; так, на днях я получил письмо*, в котором меня просили объяснить, правда ли то, что появилось будто бы в «Современном слове», что я, «ехавши по Бал-Хар, дороге, по которой я никогда не ездил, выдал будто бы трех политических жандармам». С другой же стороны, правительственно-православными придумываются такие же разные и столь же основательные доказательства моей порочности. В числе их самое распространенное то, что я, отказавшись от собственности, передал свое состояние семейству. В чем заключается тут преступность моего поступка, я никак не могу понять. В действительности дело было так: когда в 1880 году я пришел к убеждению, что христианин не должен владеть собственностью, я отказался от нее и просил распорядиться с нею так, как будто
