трудности государственного управления, в особенности же мысль о признании земли общей народной собственностью; но знаю я и то, что для того, чтобы не быть вынужденным совершать все более и более жестокие насилия над народом, есть только одно средство, а именно: сделать своей задачей такую цель, которая стояла бы впереди желаний народа. И, не дожидаясь того, чтобы накатывающийся воз бил по коленкам, — самому везти его, то есть идти в первых рядах осуществления лучших форм жизни. А такой целью может быть для России только уничтожение земельной собственности. Только тогда правительство может, не делая, как теперь, недостойных и вынужденных уступок фабричным рабочим или учащейся молодежи, без страха за свое существование быть руководителем своего народа и действительно управлять им.
Советники ваши скажут вам, что освобождение земли от права собственности есть фантазия и неисполнимое дело. По их мнению, заставить 130-миллионный живой народ перестать жить или проявлять признаки жизни и втиснуть его назад в ту скорлупу, из которой он давно вырос, — это не фантазия и не только не неисполнимо, но самое мудрое и практическое дело. Но ведь стоит только серьезно подумать для того, чтобы понять, что действительно неисполнимо, хотя оно и делается, и что, напротив, не только исполнимо, но своевременно и необходимо, хотя оно и не начиналось.
Я лично думаю, что в наше время земельная собственность есть столь же вопиющая и очевидная несправедливость, какою было крепостное право 50 лет тому назад. Думаю, что уничтожение ее поставит русский народ на высокую степень независимости, благоденствия и довольства. Думаю тоже, что эта мера, несомненно, уничтожит все то социалистическое и революционное раздражение, которое теперь разгорается среди рабочих и грозит величайшей опасностью и народу и правительству.
Но я могу ошибаться, и решение этого вопроса в ту или другую сторону может быть дано опять-таки только самим народом, если он будет иметь возможность высказаться.
Так что, во всяком случае, первое дело, которое теперь предстоит правительству, это уничтожение того гнета, который мешает народу высказать свои желания и нужды. Нельзя делать добро человеку, которому мы завяжем рот, чтобы не слыхать того, чего он желает для своего блага. Только узнав желания и нужды всего народа или большинства его, можно управлять народом и сделать ему добро.
Любезный брат, у вас только одна жизнь в этом мире, и вы можете мучительно потратить ее на тщетные попытки остановки установленного богом движения человечества от зла к добру, мрака к свету и можете, вникнув в нужды и желания народа и посвятив свою жизнь исполнению их, спокойно и радостно провести ее в служении богу и людям.
Как ни велика ваша ответственность за те годы вашего царствования, во время которых вы можете сделать много доброго и много злого, но еще больше ваша ответственность перед богом за вашу жизнь здесь, от которой зависит ваша вечная жизнь и которую бог дал вам не для того, чтобы предписывать всякого рода злые дела или хотя участвовать в них и допускать их, а для того, чтобы исполнять его волю. Воля же его в том, чтобы делать не зло, а добро людям.
Подумайте об этом не перед людьми, а перед богом и сделайте то, что вам скажет бог, то есть ваша совесть. И не смущайтесь теми препятствиями, которые вы встретите, если вступите на новый путь жизни. Препятствия эти уничтожатся сами собой, и вы не заметите их, если только то, что вы будете делать не для славы людской, а для своей души, то есть для бога.
Простите меня, если я нечаянно оскорбил или огорчил вас тем, что написал в этом письме. Руководило мною только желание блага русскому народу и вам. Достиг ли я этого — решит будущее, которого я, по всем вероятиям, не увижу. Я сделал то, что считал своим долгом.
Истинно желающий вам истинного блага брат ваш
Лев Толстой.
16 января
1902.
47. Группе шведских писателей и ученых
<перевод с французского>
1902 г. Января 22/февраля 4. Гаспра. 1902 22 янв. / 4 февраля
Дорогие и уважаемые собратья,
Я был очень доволен, что Нобелевская премия не была мне присуждена. Во-первых, это избавило меня от большого затруднения — распорядиться этими деньгами, которые, как и всякие деньги, по моему убеждению, могут приносить только зло; а во-вторых, это мне доставило честь и большое удовольствие получить выражение сочувствия со стороны стольких лиц, хотя и незнакомых мне лично, но все же глубоко мною уважаемых.
Примите, дорогие собратья, выражение моей искренней благодарности и лучших чувств*.
Лев Толстой.
48. П. А. Буланже
1902 г. Февраля 28. Гаспра.
Нынче видел объявление «Образования», и очень не хорошо. Выходит, что я присвоил себе произведение Костомарова, и редакция совершенно права, тогда как надо было напечатать, что это произведение Костомарова, с приделанным к нему Л. Н. Толстым заключением*. Для этого же им надо прежде всего получить разрешение наследников Костомарова, а еще тогда вдова Костомарова не желала дать этого разрешения*.
Пожалуйста, так и внушите им и напечатайте опровержение их объявлению*.
Здоровье ныне не дурно, хорошо спал, и также спокоен, на вес, кажется, одинаково готов. Жалею только, что очень поглупел. Целую вас, привет вашим. От вас из Москвы еще не было ни одного письма.
Л. Т.
49. Морису Потшеру
<перевод с французского>
1902 г. Марта 6/19. Гаспра.
Очень благодарю вас за присылку ваших пьес*, получил их только сейчас, лежа в постели, после только что перенесенной серьезной болезни, а потому не могу ответить на ваше письмо* собственноручно и должен быть очень кратким.
Я знаю ваши труды, одобряю их и давно ими любуюсь*. Совершенно уверен, что вы достигнете успеха и будете иметь большое и благотворное влияние на возрождение театра, который изо дня в день превращается в забаву для праздных людей и все более и более отклоняется от своего истинного назначения.
Убежден, что вы достигнете желаемого, ибо дело, которому вы служите, это дело самоотвержения, вдохновленное желанием служить народу, давшему нам все, что мы имеем.
Примите, милостивый государь, выражение моей симпатии.
Лев Толстой.
50. Вильгельму фон Поленцу
<перевод с немецкого>
1902 г. Марта 10/23. Гаспра. 10/23 марта 1902.
Сердечно благодарю вас за присылку ваших книг*, которыми доставили мне большое удовольствие. Кроме вашего прекрасного романа «Крестьянин», для которого я не нахожу достаточно хвалебных слов, я знаю еще «Землевладельца», в котором я нашел тот же талант и ту же правду, хотя тенденция его не вполне меня удовлетворяет*.
Все, что касается религии, меня живо интересует, и мне особенно хотелось бы узнать ваши взгляды, поэтому очень сожалею, что из-за русской цензуры вы не смогли прислать мне ваш религиозный роман «Деревенский священник».
Но вот что можно было бы сделать: если вы будете так добры послать эту книгу по прилагаемому адресу, то она наверное попадет мне в руки, так как господин Мальцев получает из-за границы все печатное без цензуры*.
Хотя я и нахожусь на пути к выздоровлению, но вследствие тяжелой болезни еще так слаб, что не могу водить пером и должен пользоваться посторонней помощью.
Желая вам наилучшего успеха в ваших дальнейших литературных замыслах, остаюсь с сердечным приветом глубоко уважающий вас
Лев Толстой.
51. H. В. Орлову
1902 г. Марта 15. Гаспра.
Милый Николай Васильевич, получил фотографию с вашей картины* и очень вам за это благодарен. Картина так же мне нравится, как и прежние. Особенно хороши покупатель, его молодец и сама корова. Жаль, что остальные лица повторяют прежние. Еще больше жаль, что не удалось вам написать задуманное*. Ваши сюжеты всегда так важны, и вы так хорошо умеете рассказать то, что хотите, — живописью.
Я еще все лежу и не могу писать своей рукой. Желаю вам всего лучшего.
Лев Толстой.
52. П. А. Буланже
1902 г. Марта середина. Гаспра.
Это хорошо, что вы себя ругаете*, но надо себя и в руках держать и муштровать, тогда только growing pains* дадут настоящий духовный growing*. Маша, вероятно, пишет вам обо мне. Перемены так незначительны, что их не замечаешь. Главное, каюсь, жалею, что не могу писать, что хочется. От Поленца получил письмо и все его сочинения, за исключением его религиозного романа, который запрещен в России. Но я через Классена и Мальцева получил его, читаю и восхищаюсь. Как это несравненно выше той нашей литературной дребедени, которой все восхищаются. Я не дочел еще романа, но думаю, что угадываю его содержание и одобряю. Он посвящен Эгиди и называется «Der Pfarrer von Breitendorf»*. Хорошо бы, если бы вы могли достать и дать перевести, разумеется, с сокращениями. Он прошел бы, как прошел «Роберт Ельсмер»*,— как мне кажется, гораздо менее серьезный, чем роман Поленца. Пишите почаще. Ваши письма одно из моих больших удовольствий. Дружеский привет вашей жене*. Что молодежь Русановы? Милый Коля?* В техническом? Ну, прощайте.
Л. Т.
53. В. Г. и А. К. Чертковым
1902 г. Марта 23. Гаспра.
В первый раз пробую писать сам, милые друзья, вам в уверенности, что разберете мои каракули. Силы прибывают, но очень медленно, и доктора говорят, что еще есть воспалительные фокусы и трение. Нынче 2 месяца, что я лежу. Стоять не могу, ноги как макароны. Вчера и нынче ночью был жар, но чувствую себя бодро. Получил ваше письмо с ответами на мои вопросы*. Мне всегда радостно получать их, а теперь в болезни особенно.
Обещание никому не показывать меня потому удивило, что я не просил об этом*.
Видно, приходится еще жить. Как нашему брату старику ясно, что единственный смысл этой, во всяком случае, краткой прибавки к жизни только один: делать то, чего хочет от меня тот, кто послал меня в жизнь, то, зачем он послал. Как я счастлив, что знаю это, и особенно ясно узнал во время болезни — увеличивать любовь. Помните, в предсказании конца мира сказано: будут войны, глады, моры и последнее, как самое ужасное бедствие, охладеет любовь в людях…
Как мне жаль, что Пунга покидает вас. Часто думаю о Димочке* и не могу себе представить, какой он, знаю, что далеко не такой уж, как когда я его видел. Пишите почаще. Целую вас, устал. У меня кресло, катающееся на колесах.
Л. Т.
54. Т. Л. Сухотиной
1902 г. Апреля 15. Гаспра.
Очень долго от тебя не было писем, милая Танечка, или так, по крайней мере, мне показалось*. Несколько раз в дню думаю: а вот придет Таня, и я скажу ей… Здоровье все слабо, мама верно пишет тебе. Особенно тяжелы мне производимые надо мною глупые мудрствования и манипуляции врачей, которым я по слабости и по нежеланию огорчить окружающих покоряюсь.
Если бы больные неизлечимые чахоткой, раком знали свое положение и то, что их ожидает, они
