Собрание сочинений в 22 томах. Том 22. Избранные дневники 1895-1910 гг.

каждом добровольном поступке нашей жизни, мы совсем не выполняем его», — говорит Рёскин*. Вот это надо делать и помнить.

Записано за это время:

1) Что было мне радостно и хорошо во время болезни, это то, что, умирая, я живу точно так же, как всегда. Нижнее глубокое течение истинной жизни не прерывается смертью. И что я чувствовал или, скорее: не чувствовал перерыва.

[…] 6) Часто слышишь, что молодежь говорит: я не хочу жить чужим умом, я сам обдумаю. Зачем же тебе обдумывать обдуманное. Бери готовое и иди дальше. В этом сила человечества. […]

Страшно сказать: не писал почти два месяца. Нынче 10 октября 1901. Гаспра, на южном берегу.

Здоровье все так же плохо. То ухудшения, то улучшения, но слабые. Прежнее здоровье окончательно кончилось. И так хорошо, и не только и так хорошо, но именно хорошо. Приготовление к переходу.

Приехали сюда 8-го сентября с Буланже, Машей и Колей. Саша очень мила. Теперь здесь Сережа. Внутренняя работа как будто понемногу двигается.

Умер Адам Васильевич*. И очень хорошо.

За все это время работаю над «Религией»*. Кажется, подвигается, но и умственно стал слабее, меньше времени могу работать.

За это время записано:

[…] 10) Одна из самых обычных и важных ошибок, которые делают люди в своих суждениях, та, что люди считают хорошим то, что любят.

[…] 13) Жизнь — серьезное дело! Ах, кабы всегда, особенно в минуты решений, помнить это!

[…] 16) Предприниматели (капиталисты) обкрадывают народ, делаясь посредниками между рабочими и поставщиками орудий и средств труда, также обкрадывают купцы, становясь посредниками между потребителями и продавцом. Тоже под предлогом посредничества между обиженными и обидчиками устанавливается грабеж государственный. Но самый ужасный обман — это обман посредников между богом и людьми.

[…] 18) Нет более ненужного дела, как приобретение себе, удержание или увеличение богатства. […]

11 октября 1901. Гаспра. Е. б. ж.

Нынче 24 октября 1901. Гаспра. Слова: е. б. ж. все больше и больше получают значения. За это время писал «О религии». Здоровье все chancelante[33], под гору. Еще надо написать о революционной брошюре, полученной от Ивана Михайловича*, и о праве иметь отношение с богом, по случаю речи Стаховича*. Вчера нездоровилось животом. Нынче, особенно теперь вечером, в очень дурном настроении, которого не могу преодолеть. Тут Четвериков, Дунаев Саша, оба выпивши. И вся компания [вымарано 4–5 слов] очень чуждая. Саша очень мила. Было нехорошо, но теперь все прекрасно.

Записано кое-что, и важное, но теперь поздно, не буду писать.

29 ноября 1901 г. Гаспра. Опять почти два месяца не писал. Все время нездоров. Даже редко лучше. Главное ревматические боли и слабость. Кажется, с 14-го начал вспрыскивать мышьяк. Нынче чувствую себя более бодрым и потому пишу. Таня родила опять мертвого, перенесла хорошо.

Я думаю, что кончил «О религии». Как всегда, сомневаюсь в важности и доброте этого сочинения, но кажется теперь более основательно, чем в прежних случаях.

Дома хорошо. Машу мало вижу. Рад, что и Горький и Чехов мне приятны, особенно первый*. Хорошие письма от члена суда, и приятное было сближение с Михайловым и штундистами.

Записывал мало. Вот что записано:

1) Когда ровно течет струя воды, то кажется, что она стоит. Так же кажется с жизнью своей и общей. Но замечаешь, что струя не стоит, а течет, когда она убывает, особенно когда каплет; так же и с жизнью.

2) Когда я буду умирать, я желал бы, чтобы меня спросили: продолжаю ли я понимать жизнь так же, как я понимал ее, что она есть приближение к богу, увеличение любви… Если не буду в силах говорить, то если да, то закрою глаза, если нет, то подниму их кверху.

[…] 7) Есть ужасные заслонки, замыкающие сердца и сознания людей и мешающие им принять истину. Как отворять их? Как проникать за них? Не знаю, а в этом величайшая мудрость.

[…] 9) Люди различаются еще тем, что одни прежде думают, потом говорят и делают, а другие прежде говорят п делают, а потом уже думают.

10) Другое различие людей то, что одни чувствуют прежде других, а потом себя, а другие прежде себя, хотел сказать: а потом других, но большей частью такие люди ограничиваются тем, что чувствуют только себя. Это — ужасное различие.

[…] 12) Все люди закупорены, и это ужасно. Но они закупорены для одного человека, а для другого открыты. У каждого человека есть отверстие, через которое он может воспринять истину, но истина передается ему не со стороны отверстия. Одно средство — изливать, если она есть в тебе, истину в мир, и она найдет отверстие. […]

Нынче, кажется, 1 декабря. Вчера было очень хорошо. Написал письмо члену суда Полякову, записал дневник и подвинулся в 16-й главе «О религии». Нынче дурно спал — мало. Боли и слабость. Дурно писал и не кончил. Наши поехали на Учан-Су. Я один с Таней дома, и я не в духе. Прекрасная глава в романе Поленца*, который очень подзадоривает меня — но напрасно — писать. Опять лучше, яснее, ближе смотрю на смерть.

26 декабря 1901. Гаспра. Стало было лучше, потом опять хуже. Поехал в Ялту ночевать и там заболел сердцем. Пробыл неделю у Маши. Опять начинаю поправляться. Был милый Буланже. Нынче уехал. Кончил «О религии». Но, должно быть, пересмотрю еще. Дней десять писал о веротерпимости, и надоело. Слишком неважно. Впрочем, и письмо государю не очень хочется писать.

Кое-что думал:

[…] 3) Так ясно видна ближайшая задача жизни. Она в том, чтобы жизнь, основанную на борьбе и насилии, заменить жизнью, основанной на любви и разумном согласии. И огромный матерьял, который должен быть духовно переработан для этого, лежит нетронутым еще в рабочем народе всех рас и вер.

4) Всякий человек закован в свое одиночество и приговорен к смерти. «Живи зачем-то один, с неудовлетворенными желаниями, старейся и умирай». Это ужасно! Единственное спасение — это вынесение из себя своего «я» любовь к другому. Тогда, вместо одной, две ставки, больше шансов. И человек невольно, стремясь к этому, любит людей. Но люди смертны, и если в жизни одного больше горя, чем радости, — то тоже и в жизни других. И потому положение все то же отчаянное. Только и утешения, что на миру смерть красна. Одно полное спасение была бы любовь к бессмертному, к богу. Возможна ли она? […]

1902
Нынче 22 января 1902. [Гаспра. ] Почти все время был болен, то есть приближался к смерти*. И довольно хорошо жил. За это время написал письмо государю и послал через Николая Михайловича*. И письмо, и он нынче в Петербурге. Не знаю, передаст ли. Превосходная книга Мадзини* и мысли Рёскина*.

Нынче приехал Граубергер, говорит совершенно справедливо, что для христианина в наше время есть только одно приличное местопребываниетюрьма. […]

[23 января. ] Все слаб. Приехал Бертенсон. Разумеется, пустяки. Чудные стихи:

Зачал старинушка покряхтывать,

Зачал[34] покашливать,

Пора старинушке под холстинушку,

Под холстинушку да и в могилушку*.

Что за прелесть народная речь. И картинно, и трогательно, и серьезно.

Думал:

Нет более явного доказательства ложного пути, на котором стоит наука, это ее уверенность в том, что она все узнает.

5 мая. Три с половиной месяца не писал. Был тяжело болен и теперь еще не справился. Хочу вписать то, что думалось и записалось в это время*. […]

30 января 1902.

1) Отобрали у рабочих все молоко, наделали пирожных и ванн, а потом с помощью науки хотят делать наипитательнейшим то далеко не достаточное количество, которое осталось для рабочих. Вот цель нашего ученого земледелия, техники, медицины. […]

31 января 1902. 1 ч. дня.

[…] 2) Понятно, что в молодости ничтожная цель удовлетворения чувства кажется единой целью жизни, но это-то переставление нижней цели на место высшей есть источник всех бедствий людей. Если цель моя добыть и соблюсти чистую воду для питья для ближних и животных, я не полезу в этот источник с грязным сосудом, ногами или одежде, только чтобы поскорее удовлетворить свою похоть.

[…] 5) Как ясно, когда стоишь на пороге смерти, что это несомненно так, что нельзя жить иначе. Ах, как благодетельна болезнь. Она, хоть временами, указывает нам, что мы такое и в чем наше дело жизни.

31 января 1902. 2 ч. дня. 1) Часто говорят про людей: эгоисты, самоотверженные, — это неверно: одинаково распределено и то и другое свойство. Скупой, художник, политический деятель направляет свое самоотвержение на то, что по существу эгоистично, и тогда представляется нам вполне эгоистом. Наоборот, врачи, сестры милосердия и т. п. Но бывает, что самоотвержение и эгоизм сталкиваются на одном предмете, и это бывает в мирской любви родных, друзей и в особенности матерей семейства.

2 февраля 1902.

Огонь и разрушает и греет. Так же и болезнь. Когда, здоровый, стараешься жить хорошо, освобождаясь от пороков, соблазнов, то это делаешь с усилием и то как бы приподнимешь одну давящую сторону, а все остальное давит. Болезнь же сразу приподнимает всю эту грязную чешую, и сразу делается легко, и так страшно думать, что, как это знаешь по опыту, как только пройдет болезнь, она опять наляжет всей своей тяжестью.

5 февраля 1902.

[…] 2) Один человек совершает самое ужасное преступление и мучается и сознает, что это дурно, что он мог не делать этого. Другой же совершает как бы ничтожный безнравственный поступок и оправдывает себя и живет весело, спокойно. Преступление первого производит только матерьяльное зло, часто обращающееся в духовное добро для себя и для других. Проступок же второго производит неисчислимые бедствия и для себя — тем, что открывает свободную дорогу другим худшим поступкам, и для других — примером спокойствия и довольства в зле.

[…] 5) (К письму.)* И потому вы приходите к убеждению о неосуществимости этой идеи, тогда как осуществление идеи освобождения земли от права собственности без сравнения может быть легче осуществлено, чем восстановление отжившей идеи самодержавия, без всякой высшей цели, — самодержавия для самодержавия, того самого, чем занято теперь все правительство. [Февраль. ]

1) De mortius aut bene aut nihil[35],— какое языческое, ложное правило! О живых говори добро или ничего. От скольких страданий это избавило бы людей, и как это легко. О мертвых же почему не говорить и худого. В нашем мире, напротив, установилось правило: с некрологами и юбилеями говорить о мертвых одни страшно преувеличенные похвалы, следовательно, только ложь. И это наносит людям ужасный вред, сглаживая и делая безразличным понятие добра и зла.

2) Надо проболеть тяжелой болезнью, чтобы убедиться, в чем жизнь: чем слабее тело, тем сильнее становится духовная деятельность. […]

8 март.

1) Белинский без религии — из нижнего этажа. Гоголь религиозный — из верхнего*.

[…]

каждом добровольном поступке нашей жизни, мы совсем не выполняем его», — говорит Рёскин*. Вот это надо делать и помнить. Записано за это время: 1) Что было мне радостно и хорошо