расположил во времени. Не то ли мы делаем в нашей жизни? Все, что мы (как нам кажется) переживаем, все это уже есть, а мы только располагаем это во времени. То, что все есть, и ничего в нашей жизни не происходило, не двигалось, мы узнаем, когда будем умирать (просыпаться), как я узнал, проснувшись, что я не забыл, а только видел во сне, что забыл. (В записной книжке записано: «неясно». Но я не согласен.)
[…] 15) Правительство русское знает и не может не знать, что у нас все держится на религии, и себя основывает на религии, но та религия, на которой оно основывает себя, была нетверда и прежде; теперь уже совсем не держит. […]
29 ноября 1907 Ясная Поляна. Только неделю не писал, а кажется ужасно долго. Так полна жизнь. Записать нужно довольно много, но нынче не буду. Запишу только самое существенное, то, что испытываю сейчас уже благотворность той душевной деятельности, которой я отдался. В самом телесно дурном состоянии и расположении духа — мне хорошо. Мало того, что хорошо, — радостно. Как удивительно, de gaieté de cœur[59] губят свои жизни люди, попуская себя на раздражение. Все в «табе», как говорил Сютаев. Смотри с любовью на мир и людей, и он так же будет смотреть на тебя. Все занят «Кругом чтения» и, кажется, подвигаюсь. Сережа, Маша, Андрюша — со всеми мне хорошо. Записать из книжки денной:
1) Сначала кажется странным, почему человек, сделавши злое дело, становится еще злее. Казалось бы, ему надо успокоиться: он сделал то, что хотел. А это оттого, что сознание, совесть упрекает его, и ему надо оправдаться, если не перед другими, то перед самим собою, и для оправдания он делает зло новое with a vengeance[60].
2) Пища только тогда законна, когда возможны и желательны последствия ее — труд. Точно так же и половое общение — только тогда, когда возможны и желательны последствия его — дети.
3) Насколько животные целомудреннее людей: только до оплодотворения.
4) Лиха беда начать. Целомудренный стыд — могучее средство предохранения. А наше искусство притупляет, уничтожает его.
Сейчас примусь за первый отдел «Круга чтения».
Здесь Сережа и Маша.
Страшно давно не писал. Нынче, 16 декабря 1907. Ясная Поляна. 29 ноября упал с лошади, зашиб руку. Теперь проходит. За это время много было, все больше и больше, хороших писем. Нисколько не увлекаюсь и не желаю распространения, как бывало прежде, а просто рад, что мог и могу служить людям хоть чем-нибудь. Как странно, что вместе с добротой приходит смирение — скромность. Мне теперь не нужно, как прежде, притворяться смиренным. Как только работа в себе, так сейчас видишь, что не только гордиться, но радоваться не на что. Радуюсь только на то, что мне незаслуженно хорошо, и что ближе к смерти, то все лучше и лучше.
Все занят «Кругом чтения». Главное — порядок отделов. Кажется, теперь близко к концу распределение, редакция же самых мыслей — еще огромная работа. Переписаны только три. Был Андрей с новой…* Очень было тяжело, хотя старался, как мог, и ничем не провинился. С Сережей, со всеми хорошо, даже со стражниками. «Радуйся, если тебя ругают». Записать надо, кажется, очень многое. Гусева все не выпускают, хотя давно, с 22 обещали и в Туле и в Петербурге*. […]
[…] 21) Грехи свои человек чувствует, как зло, и страдает от них, соблазны он уже не чувствует, а суевериями гордится.
22) Для общего дела наверное лучше делать каждому, что ему велено, а не то, что ему кажется хорошим.
23) Как только человек забыл или пропустил мимо ушей то, что ему велено, он непременно делает то, что было делано им или людьми вокруг него, воображая себе, что он делает то, что сам выдумал.
24) Человеку велено увеличивать любовь (он веление это носит в сердце), а он устраивает удобства жизни. Все равно, как работнику велено сеять, сажать, а он забыл это или пропустил мимо ушей, а помнит то, что он ровнял поле, пахал, боронил, укатывал, и он пашет, боронует, укатывает поле с всходящей уже зеленью. Ему кажется, что его дело только в этом.
25) Дело жизни не в том, чтобы быть великим, богатым, славным, а в том, чтобы соблюсти душу. […]
30 декабря 1907. Ясная Поляна. Две недели не писал. Важного только то, что Гусева выпустили. Здесь Сережа с женой. Все продолжаю получать радостные письма. Нынче очень хорошее письмо Молочникова к Столыпину*. Написал об этом Олсуфьеву. Все занят «Кругом чтения», и, слава богу, все уясняется и уясняется. Второй раз поверяю отделы. Всех 31. И, кажется, не нарочно вышло 4 греха, 4 соблазна, 4 обмана. Вчера очень горячо — дурно спорил с Сережей о науке. Поразительна вера в науку и полная аналогия ее с церковью. […]
1908
Нынче новый, 1908 год, 1 января. Ясная Поляна. Дописываю из книжечки. Все так же занят «Кругом чтения» и, кажется, подвигаюсь. Андрей и Сережа с женами. Я борюсь с своими чувствами к…*
Дописываю из книжечки, как раз кончившейся к новому году.
[…] 9) В первый раз с необыкновенной, новой ясностью сознал свою духовность: мне нездоровится, чувствую слабость тела, и так просто, ясно, легко представляется освобождение от тела, — не смерть, а освобождение от тела; так ясна стала неистребимость того, что есть истинный «я», что оно, это «я», только одно действительно существует, а если существует, то и не может уничтожиться, как то, что, как тело, не имеет действительного существования. И так стало твердо, радостно! Так ясна стала бренность, иллюзорность тела, которое только кажется.
[…] 11) То, что жизнь только в усилии нравственном, видно из того, что во сне не можешь сделать нравственного усилия и совершаешь самые ужасные поступки.
12) Жизнь людей без нравственного усилия — не жизнь, а сон.
13) У меня выбита рука, я слежу за ее выздоровлением. Но вот она справилась, и мне чего-то недостает. Не за чем следить. А ведь вся жизнь есть такое слежение за ростом: то мускулов, то богатства, то славы. Настоящая же жизнь есть рост нравственный, и радость жизни есть слежение за этим ростом. Какое же ребяческое, недомысленное представление — рай, где люди совершенны и потому не растут, стало быть, не живут.
14) Люди много раз придумывали жизнь лучше той, какая есть, но, кроме глупого рая, ничего не могли выдумать.
15) Казалось бы, как легко по своему эгоизму понять эгоизм других. Но мы никогда хорошенько не понимаем этого, а если и понимаем, то не помним. 260
[…] 19) — Как вам нравятся стихотворения NN?
— Что же, кормится.
13 января 1908. Ясная Поляна. Не писал двенадцать дней. Кончил начерно «Круг чтения» и написал отделы. Живу не дурно, только третьего дня заблудился в Засеке и очень устал, и нынче болит сердце. Дурно спал. И написал письма — все очистил. Жду Черткова послезавтра. Записываю из книжечки. Второй день думаю о драме. Едва ли достанет интереса, чтобы написать*. Записываю:
[…] 4) Все почти технические усовершенствования удовлетворяют либо эгоистическим стремлениям к личному наслаждению, либо семейной, сословной, народной, государственной гордости (войны).
[…] 8) В газете: «Мне говорят: будь целомудрен, а я говорю: если это не вредит моему здоровью». Какой ужас: во-1-х, нарушение целомудрия гораздо больше угрожает здоровью, чем соблюдение его, а во-2-х, главное, здоровье и нравственный закон — два несоизмеримые условия жизни. Нарушать нравственный закон для здоровья — все равно как разламывать дом, в котором живешь, чтобы топить им.
9) Для успешности усилия надо поступить так, как будто ты уже имеешь те чувства, которые желал бы иметь.
10) До тех пор не заимствуй от других ответы на вопросы, пока вопросы не возникли в тебе самом.
[…] 14) Люди все стоят перед великой тяжестью, которую им нужно поднять. У каждого в руках уже введенный под эту тяжесть рычаг. И вот, вместо того, чтобы налечь на рычаг и, насколько есть сил, содействовать подъему тяжести, люди бросают рычаг, вскакивают на тяжесть, своим весом увеличивая ее, и, стоя на ней, цепляются за нее руками, стараясь поднять ее.
[…] 17) Нет ничего хуже оглядывания на свое приближение к совершенству. Попробуй идти и думать о том, сколько осталось. Сейчас покажется трудно. Тоже и с движением к совершенству.
[…] 19) Какое странное и верное слово: что муж и жена (если они живут духовно) не двое, а одно существо. […]
20 января 1908. Ясная Поляна. Чертков здесь и пропасть народа, все приятного. Впрочем, я в таком духе, слава богу, что мне все приятны. Абрикосовы, Гусев, Плюснин. Вчера приехал Поша. Софья Андреевна в Москве. Был вчера Андрей. Жалкий, жалкий по своей непрошибаемой самоуверенности. Пишу и не жалею. Может быть, если прочтет после моей смерти, хоть немножко пробьет эти латы самодовольства. Начал писать статью. Об упадке, безверии и непротивлении*. Не очень дурно, но слабо. Сам я вообще слаб. Должно быть, близко смерть. И приближаюсь к ней, как приближаюсь на езде к цели путешествия. Сравнение не верно, потому что по мере приближения улучшается езда. Кончил отделы*. Записать:
[…] 8) Гораздо более возмутительная несправедливость была бы в том, если бы, как думают ученые люди, человек мог бы не знать смысла жизни и своего руководства в ней без требующего досуга изучения сложных и трудных наук, чем то, что у одного миллионы, а у другого нет сапог.
[…] 11) Простота — необходимое условие и признак истины.
31 января 1908. Ясная Поляна. Начал исправлять старый «Круг чтения». И оказалось работы больше, чем думал, и работа не дурная. Кончил восемь месяцев не совсем — надо переместить, дополнить, но главное сделано. Саша долго в Москве. Стараюсь не бояться за нее. Со всеми очень хорошо. Вчера был Стахович Михаил. Я хорошо поговорил с ним. Но не могу говорить о задушевном без слез. Нынче поправлял детское изложение Евангелия по желанию милой Марьи Александровны. Написал за это время два длинных письма: одно Столыпины*, другое, вероятно, поляку — Задаго*. Оба, кажется, не дурны, по крайней мере, писал от сердца. […]
[…] 5) Как бы хорошо и как нужно для жизни не забывать, что звание человека настолько выше всех возможных человеческих званий, что нельзя не относиться одинаково к царице и проститутке и т. п.
6) Всегда обещают и ждут за добрые дела награду в будущем, в вечности. Она — награда — и есть в вечности, в настоящем, в вневременном моменте.
7) Я узнал благо и учение жизни на исходе своей и потому сам уже
