что я принес мир на землю, не мир я принес, но раздор.
Я пришел сбросить огонь на землю. И как желаю, чтобы он разгорелся.
Есть перерождение, через которое я должен пройти, и я томлюсь, пока оно не совершится.
Или вы думаете, что я учу миру на земле? Нет не миру, но разделению.
Потому что разделятся теперь пятеро в доме, трое от двух, и двое от троих.
Разделится отец с сыном, и сын с отцом, и мать с дочерью, и дочь с матерью, и свекровь с невесткою, и невестка с свекровью.
И будут неприятели человеку семейные его.
Отдаст на смерть брат брата, и отец дитя свое; и дети поднимутся на родителей и предадут их смерти.
Кто если хочет быть со мной и не сочтет ни во что и отца, и мать, и жену, и детей, и братьев, и сестер, и сверх того и живот свой, тот не может быть моим учеником.
Для кого отец и мать дороже меня, тот не согласен со мной. И кому сын или дочь дороже меня, тот не согласен со мной.
И сказал всем: кто хочет быть моим учеником, тот пускай откажется от своих желаний и пускай всякий час будет готов на виселицу, тогда только будет моим учеником.
Тот, кто наживет себе живот, тот погубит живот, и кто погубит живот для меня, тот спасет его.
ОБЩЕЕ ПРИМЕЧАНИЕ
Ничто яснее этой речи Иисуса к ученикам пред их посланием на проповедь, повторенной у всех трех евангелистов, не определяет настоящего значения учения Иисуса. Если бы значение проповеди Иисуса было бы только то, которое признают церкви, то вся эта речь была бы непонятна. За что, в самом деле, бить учеников и убивать, если проповедь, которую они разносят, есть проповедь только о примирении с братом, чистоте телесной, неосуждении ближнего, прощении своих врагов и о том, что Бог прислал сына на землю. Нельзя себе представить достаточно глупых и праздных людей, которые дали бы себе труд за это гнать и бить людей. Нельзя себе представить поводов, которые могли придумать эти гонители, чтобы бить, мучить, убивать безобидных проповедников хороших нравственных правил и выдумки о сыне Божием. Кому они могли помешать? Кто хотел — слушал их, кто не хотел — не слушал. За что же их бить и ненавидеть? Если бы это было хорошее, но неясное, парадоксальное нравственное учение, как его представляют свободомыслящие историки, то тоже не за что было гнать. Если это учение было о том, что Бог прислал сына на землю искупить род человеческий, то еще меньше было поводов сердиться на людей, которые воображали себе это и находили в этом удовольствие. Если это было отрицание еврейского закона, тоже не за что было гнать, особенно не евреям, но гнали и тогда, и после, и теперь — не евреи. Если бы это было политическое учение, возмущение против богатых и сильных, то такие возмущения и прежде, и после, и теперь подавляются богатыми и сильными, и тогда бы подавилось и кончилось бы. Это было что-то другое.
Только если понимать учение вполне так, как оно выражено в Нагорной проповеди и во всем Евангелии, если понимать, что Иисус запрещает прямо всякого рода не только убийство, но всякого рода противление злу, запрещает присягу (то кажущееся неважным дело, которое ведет ко всем ужаснейшим насилиям), запрещает суд, т.е. наказание, всякое противодействие насилию и похищению, и потому запрещает собственность, как и поняли его первые ученики, запрещает отдельность народов, пресловутую любовь к отечеству, тогда только понятны те гонения, которым подвергся Иисус, ученики его, первые и последующие, и понятно предвиденье Иисуса о гонениях, предвидение, очевидно, разделяемое и учениками. Понятно и разделение, которое должно произойти между людьми, о котором он говорит.
Понятно, что если один человек из семьи, поняв учение, отказывается или дать клятвенное обещание, или быть судьей, или идти на суд, или отказывается от содействия власти, от участия в войне или собирании податей, или исполнения наказаний, или пренебрегает богатством, понятно, что разделение должно возникнуть в семье, если другие члены не поняли учения.
И Иисус, очевидно, знал это, знал, что это так будет и не может быть иначе; он знал, что его учение — не учение, но искра, которая зажигает сознание Бога в сердцах людей и, раз загоревшись, не может потухнуть. Потому-то Иисус Христос знал, что в каждом доме разделятся пятеро, и будут одни против других. Одни загорятся, другие будут тушить разгоревшихся. И он томился желанием видеть скорее пламя, которое охватит всех. И пламя это загорелось, и горело после, и горит до сих пор, и будет гореть всегда, пока будут люди.
Если бы это было только нравственное учение о том, как вести себя в существующем порядке вещей, то понятно, что проповедники этого учения никому бы «не мешали, и это не было бы пламя, которое охватывает все, а была бы свечка, которая горела бы, освещая тех, которые близки к ней.
Если бы это было только учение церковное о том, что Бог сходил в мир спасти людей, учение это никто бы и не знал, как мы не знаем верований зулу и чуваш, и никто бы не заботился о нем. Оно не только потухло бы, но никогда бы и не разгорелось.
Если бы это было учение социально-революционное, то оно давно бы разгорелось и потухло, как разгорались и тухли такие учения в Китае, везде, где есть люди: или бедные отняли бы имения у богатых и сильных и опять стали бы богатые и сильные, или богатые и сильные задушили бы бедных, и искра потухла бы. Но искра не потухла и не потухнет, потому что Иисус не говорит ни о правилах, как жить человеку в обществе наилучшим образом при существующем порядке, ни о том, как молиться Богу и что такое Бог, ни о том, как переустроить общество. Он говорит истину о том, что есть человек, в чем его жизнь. И человек, понявший, в чем его жизнь, будет жить этой жизнью. Человек, понявший смысл жизни, не может уже в другом видеть смысла. Когда он понял, что есть жизнь и что смерть, он не может не идти к жизни и не бежать от смерти. И что бы ни стояло на дороге к жизни: нравственные правила, Бог, верования людей, общественное устройство, — человек, понявший жизнь, будет идти к ней, не обращая ни на что внимания, и в своем стремлении включая все явления жизни: и нравственность, и богопочитание, и общественное устройство.
Иисус Христос открыл свое учение не для того, чтобы сообщить людям, что он Бог, не для того, чтобы улучшить жизнь людей на земле, не для того, чтобы свергнуть власти, а потому, что в душе своей, как в душе каждого человека, пришедшего в мир, он знал, что лежит сознание Бога, которое и есть жизнь, и которому противно всякое зло. Иисус Христос знал и постоянно повторял, что не он говорит то, что он говорит, а что говорит то Бог в душе каждого человека. И, посылая учеников, Иисус Христос говорит: Не бойтесь никого, не жалейте ничего, и не думайте вперед, что вам сказать. Живите жизнью истинной, она есть разумение Бога, и когда вам нужно будет говорить, не думайте, — дух Божий скажет за вас, и слова ваши, сказанные немногим, разнесутся везде, потому что они истина.
(Лк. X, 17, 18, 20, 21)
И вернулись с радостью те семьдесят человек, что он посылал, и сказали: Господин! зло покоряется нам чрез твою силу.
Он же сказал им…1
Но не радуйтесь тому, что зло покоряется вам. Радуйтесь более тому, что вы сами в царствии небесном.
И тогда возрадовался в духе своем Иисус и сказал:
признаю Тебя, Отец мой, владыка неба и земли. Потому что то, что Ты скрыл от мудрых и умных, то открыл детям. Ты истинно Отец, в этом выразилась твоя любовь.
1) Стихи 18 и 19 исключаются, — не потому, что они говорили что-нибудь несогласное с учением , но потому, что они в том виде, в каком дошли до нас, говорят что-то непонятное.
Общий смысл тот, что не ученость и мудрость, а прямое отношение сына к Отцу, открытое всем, дало ту любовь к духу, которая есть основа всего, и этою любовью, обращением сына к Отцу, открыло истину.
ЗЛО НЕ УНИЧТОЖАЕТСЯ ЗЛОМ
(Мф. XI, 27 /Лк. X, 22/)
Все мне передано Отцом моим, и никто не признает, кто сын, только Отец. И никто не знает, кто Отец, а только сын, и тот кому сын откроет.
«Никто не может знать сына, кроме Отца, и Отца никто не может знать, кроме сына», — слова эти значат то, что сказано в беседе Никодима, что в человеке есть дух непостижимый ему самому и что этот дух есть сын духа, и это есть последнее знание о Боге. Здесь в первый раз Иисус отождествляет себя с сыном человеческим, и, говоря я, разумеет не себя, Иисуса из Галилеи, но дух, живущий в человеке.
(Мр. III, 20-24, 26; Лк. XI, 19, 20; Мф. XII, 29)
И пришли домой, и собралось опять народу столько, что нельзя было им пообедать.
И услыхали об этом домашние его, пошли, чтобы взять его, потому что говорили, что он из себя вышел.
И книжники пришли из Иерусалима и говорили, что он злой дух и что он злом уничтожает зло.
И, призвав их, в притчах сказал им: как можно злом зло выводить.
И если сила поднимется сама на себя, не может та сила устоять.
И если зло пойдет само на себя, то не может оно устоять, но и конец ему.
Если я злом изгоняю зло, то вы чем же изгоняете? Поэтому вы сами будьте себе судьями.
Если же я духом Бога изгоняю зло, то уже было, значит, прежде царство Божие.
А то как бы мог кто-нибудь войти в дом сильного и разорить его. Прежде надо связать сильного и потом уж разорить дом его.
Если же я изгоняю зло духом Бога, то дух Бога уже был в людях. А то иначе я не мог бы изгонять зло, как не может человек войти в дом сильного человека и разграбить его, если он прежде не связал этого человека. А человек уже связан духом Божиим и сознанием его власти.
(Мф. XII, 30 /Лк. XI, 23/;Мф. XII, 31 /Мр. III, 28/; Мф. XII, 32)
Тот, кто не со мною, тот против меня. Кто не собирает, тот рассыпает.
Поэтому говорю вам: всякая ошибка, всякое ложное слово оставляется людям; но
