перед другими и перед собой и признаем ту несомненную, бросающуюся в глаза каждому неизвращенному ложными теориями человеку истину, что там, где богатство людей есть труд и большинство народа не доедая трудится по 12 часов в день <в самых тяжелых условиях>, всякое пользование богатством есть увеличение этого труда рабочего народа, и так как непосильный труд уже и теперь изнуряет и вырождает народ, то всякое пользование богатством есть увеличение этого угнетения и вырождения, есть пожирание жизней других людей.

И вследствие этого ясно увидим, что до тех пор пока мы не изменим всю жизнь, не откажемся от роскоши среди нищего, задавленного народа, все наши попытки помощи: правительственными распоряжениями, научным содействием, филантропией и всякого рода поучениями суть только насмешки над той жертвой, которую мы не переставая истязаем всяким кажущимся нам невинным поступком нашей роскошной жизни.

* № 3 (рук. № 5).

Если люди правящих классов действительно желают, как они говорят, добра народу, то они, прежде чем устраивать всякого рода правительственные и общественные учреждения для блага этого народа,3 по крайней мере поделятся с ним тем излишком, без которого вырождаются и вымирают рабочие семьи и который правящими классами употребляется на ненужные и часто вредные предметы роскоши.

* № 4 (рук. № 6).

Если европеец: немец, англичанин, француз и в особенности бельгиец, швед, швейцарец может еще не видеть ясно того прямого отношения, в котором находится его роскошь с задавленностью трудом и нуждою народа, может думать, что главная доля в его богатстве доставляется ему какими-то дальними, не видимыми им людьми, даже другой породы, и что человек их народа, если только он сам не виноват, может легко добыть себе благосостояние, может как-нибудь, сидя в своей роскошной гостиной или столовой, забыть про те миллионы людей, которые для того, чтобы он имел все эти удобства, должны большую часть жизни своей проводить в копях, под землей, если он может благодаря своим свободным учреждениям забыть про это, то русский человек, если с ним не сделают еще того, что сказано в евангелии: «Не перестали глаза его видеть и уши его слышать и не огрубело сердце его», не может никак не видеть ту прямую связь, которая существует между его роскошью и задавленностью рабочего народа. Русский человек не может не видеть того, что все предметы роскоши, за исключением приобретенного за границею, которыми он пользуется, суть произведения труда этого замученного работой и не успевающего даже одеться, обмыться, как следует, полуголодного, одной породы с ним народа, который поставлен своим малоземельем, прикреплением к земле, умышленно поддерживаемым невежеством и вследствие того порабощением в такое положение, что он не может выйти из нищеты, в которой держат его правящие классы.

* № 5 (Из черновых материалов).

У большинства крестьян той местности земли меньше, чем половина того, что нужно, чтобы прокормиться. Вся эта земля окружена и перерезана землями помещиков. У многих нищенский надел, т. е. есть только 1/10 того, что нужно, чтобы кормиться – остальное у помещиков. У большинства нет 1/10 того капитала в виде лошади, орудий, которые нужны для обработки. Три четверти крестьян в долгу у землевладельцев и правительства, собирающих с них непосильную подать. Положение их со времени освобождения их за 31 год изменилось так: населения во многих местах удвоилось, земля осталась та же. —

Кормятся они, нанимая землю у помещиков и получая за труд. Плата за наем земли со времени освобождения утроилась (была 5, стала 15), плата за труд уменьшилась на 1/3. Они закабалены помещиками так, что мужчина работает 16 часов в день за 15 коп.

Комментарии А. И. Опульского

«ЗАКЛЮЧЕНИЕ К ПОСЛЕДНЕМУ ОТЧЕТУ О ПОМОЩИ ГОЛОДАЮЩИМ»

ИСТОРИЯ ПИСАНИЯ И ПЕЧАТАНИЯ

«…Хочется теперь написать о положении народа, свести итоги того, что открыл[и] эти два года»,4 – писал Толстой H.H. Страхову 13 июля 1893 г. Выполнил, однако, он свое намерение только в октябре (авторская дата «Заключения к последнему отчету о помощи голодающим» – 28 октября 1893 г.).

По цензурным условиям статья не могла появиться в России. Но и за границей она была опубликована не сразу, а лишь в 1895 г., в издании М. Элпидина, под заглавием: «Ненапечатанное заключение к последнему отчету о помощи голодающим Л. Н. Толстого», и (в том же году, с мелкими разночтениями сравнительно с изданием М. Элпидина) в сборнике «Последние произведения графа Л. Н. Толстого (запрещенные в России)», Лондон, типография Фонда вольной русской прессы.

В настоящем издании текст публикуется по изданию М. Элпидина как более авторитетному; кроме того, текст сверен с лондонским изданием и с рукописями.

ОПИСАНИЕ РУКОПИСЕЙ

1. Копия рукой Е. И. Попова (первоначальный автограф не сохранился), с многочисленными поправками и вставками Толстого. 3 лл. в 4°. Начало: «В продолжение этих последних двух лет…»; конец: «…мы перед ним уже давно и <очень> непростительно виноваты». Середины лл. 1 и 2 вырезаны и перенесены в рукописи №№ 2 и 3.

2. Копия предыдущей рукописи рукой Е. И. Попова, с многочисленными поправками, изъятиями и вставками Толстого. 6 лл. в 4°. Начало: «<…шений, страданий и горя> прошли…»; конец: «…мы перед ними уже давно и непростительно виноваты». Середина л. 2 не заполнена и к ней приложена вырезка из л. 2 рукописи № 1.

3. Копия предыдущей рукописи рукой Е. И. Попова, с многочисленными поправками, изъятиями и вставками Толстого. 6 лл. в 4°. На обложке рукой Е. И. Попова написано: «к отчету». Начало: «<В продолжение этих последних двух лет…»; конец: «…от недостатка к. вокруг нас мрут и чахнут люди, но к.». В середине л. 1 приклеена вырезка из л. 1 рукописи № 1. Печатается вариант № 1. 4. Копия предыдущей рукописи рукой М. Л. Толстой, с многочисленными поправками и вставками Толстого. 3 лл. почтового формата. Начало: «<Двухлетнее общение наше…»: конец: «…нашей роскошной жизни>».

Все страницы рукописи перечеркнуты. При дальнейшей работе на основе текста этой рукописи, повидимому, был написан Толстым новый текст, до нас не дошедший. Копией с него является рукопись № 5. Печатается вариант № 2.

5. Копия рукой Е. И. Попова, с многочисленными поправками, изъятиями и вставками Толстого. 5 лл. в 4°. На л. 3 об. текст, не относящийся к публикуемой статье. На л. 1 – наклейка, оборот его не заполнен. Начало: «Двухлетнее <общение> занятие наше с нуждающимся населением…»; конец: «…назначение и человека и человечества». Печатается вариант № 3.

6. Копия, сделанная двумя переписчиками, с незначительными, главным образом стилистического характера, поправками Толстого. 7 лл. в 4°. Заглавие рукой переписчика: «Заключение к последнему отчету о помощи голодающим». Рукопись несколько отличается от рукописи № 5; повидимому, между ними была рукопись, правленная Толстым. Начало: «Двухлетнее занятие наше распределением…»; конец: «…в признании истинного христианства».

Текст рукописи № 6 несколько отличается от первопечатного текста. Печатается вариант № 4.

Кроме указанных рукописей, рукописный фонд статьи включает черновой материал, состоящий из двух листов. Из них печатается вариант № 5.

ПРЕДИСЛОВИЕ К ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТОМУ ТОМУ ПОЛНОГО СОБРАНИЯ СОЧИНЕНИЙ.

В настоящем томе печатаются художественные и публицистические произведения Л. Н. Толстого за 1891—1894 годы. Среди них – рассказы «Хозяин и работник», статьи о голоде, «Предисловие к «Крестьянским рассказам» С. Т. Семенова», неоконченные художественные произведения: «Кто прав?», «Мать», «Петр Хлебник» и др. Идейная проблематика большинства вошедших в этот том работ Л. Толстого непосредственно связана с вопросами, возникшими в жизни России в связи с охватившим страну в 1891—1893 годы голодом.

Голод был одним из проявлений крайнего обострения социальных противоречий, особенно резко обозначившихся в России в 90-е годы. В. И. Ленин писал в 1902 году в статье «Признаки банкротства»: «Хищническое хозяйство самодержавия покоилось на чудовищной эксплуатации крестьянства. Это хозяйство предполагало, как неизбежное последствие, повторяющиеся от времени до времени голодовки крестьян той или иной местности… С 1891 года голодовки стали гигантскими по количеству жертв, а с 1897 г. почти непрерывно следующими одна за другой… Государственный строй, искони державшийся на пассивной поддержке миллионов крестьянства, привел последнее к такому состоянию, при котором оно из года в год оказывается не в состоянии прокормиться»5.

1891—1894 годы явились значительным этапом в жизни и творчестве Л. Толстого. Именно в эти годы он особенно ясно осознал социальные причины тяжелого положения трудового народа. В эти годы он пришел к несомненному выводу, что долго строй насилия и угнетения продержаться не может, что «дело подходит к развязке». «Какая будет развязка, – писал он 31 мая 1892 года Г. А. Русанову, – не знаю, но что дело подходит к ней и что так продолжаться, в таких формах, жизнь не может, – я уверен»6.

Толстой не увидел пути, который должен был привести к этой «развязке». Не революционная борьба масс за свои права, а добровольный отказ господствующих классов от привилегированного положения представлялся ему средством спасения от всех социальных зол. В этом сказалась слабость Толстого, выразителя взглядов политически отсталого патриархального крестьянства. Но величайшей заслугой писателя остается то, что «он сумел с замечательной силой передать настроение широких масс, угнетенных современным порядком, обрисовать их положение, выразить их стихийное чувство протеста и негодования»7. Это стихийное чувство протеста многомиллионных масс крестьянства против помещичье-капиталистического гнета, малоземелья, податной зависимости, против темноты и забитости, экономического и политического бесправия с огромной силой и искренностью выразил Толстой в произведениях, созданных им в период 1891—1894 годов.

I

В творчестве Толстого 1891—1894 годов центральное место принадлежит публицистике. К этому времени относятся широко известные статьи о голоде, которые явились горячим откликом писателя на всенародное бедствие.

Чтобы вполне понять и оценить все значение общественной и писательской деятельности Толстого этого времени, необходимо иметь ясное представление о той обстановке, в какой ему приходилось писать и действовать.

Уже летом 1891 года в газетах стали появляться тревожные известия из различных губерний России о надвигающемся голоде. Однако ни правительство, ни земства, ни официальная печать не проявляли беспокойства. В одной из статей августовской книжки консервативного журнала «Русский вестник» сообщалось: «Теперь недород хлебов поразил более десяти губерний, и никому не приходит в голову мысль о непосильности для государства борьбы с голодом… Печать исполняет свою обязанность, спокойно обсуждая меры необходимой помощи». Либерально-народническая «Русская мысль» так же «спокойно обсуждала меры необходимой помощи» и все свои упования и надежды возлагая на «чуткость» правительства. «Русские ведомости», в свойственном им тоне «умеренности и аккуратности», тоже старались не «пугать» общественное мнение надвигающимся голодом и горячо протестовали против запрещения вывоза хлеба за границу. Даже в ноябре 1891 года, когда многие губернии охватил жесточайший голод, «Русская мысль» оптимистически утверждала: «Итак, нет причины отчаиваться и опускать руки; пусть только пойдут широким руслом частные