в Россию, Ильич моментально сорвался: «Поедем с первым поездом». До поезда оставалось два часа. За два часа надо было ликвидировать все наше «хозяйство», расплатиться с хозяйкой, отнести книги в библиотеку, уложиться и пр. «Поезжай один, я приеду завтра». Но Ильич настаивал: «Нет, едем вместе». В течение двух часов все было сделано: уложены книги, уничтожены письма, отобрана необходимая одежда, вещи, ликвидированы все дела. Мы уехали с первым поездом в Берн.
…На берлинском вокзале наш поезд поставили на запасный путь. Около Берлина в особое купе сели какие-то немецкие социал-демократы. Никто из наших с ними не говорил… 31 марта мы уже въехали в Швецию. В Стокгольме нас встретили шведские социал-демократические депутаты — Линдхаген, Карльсон, Штрем, Type Нерман и др. В зале было вывешено красное знамя, устроено собрание. Как-то плохо помню Стокгольм, мысли были уже в России. Фрица Платтена и Радека Временное правительство в Россию не впустило. Оно не посмело сделать того же в отношении большевиков. На финских вейках переехали мы из Швеции в Финляндию. Было уже все свое, милое — плохонькие вагоны третьего класса, русские солдаты. Ужасно хорошо было… Наши прильнули к окнам. На перронах станций, мимо которых проезжали, стояли толпой солдаты. Усиевич высунулся в окно. «Да здравствует мировая революция!» — крикнул он. Недоуменно посмотрели на него солдаты.
В Белоострове нас встретили Мария Ильинична, Шляпников, Сталь и другие товарищи. Были работницы. Сталь все убеждала меня сказать им несколько приветственных слов, но у меня пропали все слова, я ничего не могла сказать. Товарищи сели с нами. Ильич спрашивал, арестуют ли нас по приезде. Товарищи улыбались. Скоро мы приехали в Питер…
Питерские массы, рабочие, солдаты, матросы, пришли встречать своего вождя. Было много близких товарищей. В числе их с красной широкой перевязью через плечо Чугурин — ученик школы Лонжюмо; лицо его было мокро от слез. Кругом народное море, стихия.
Тот, кто не пережил революции, не представляет себе её величественной, торжественной красоты. Красные знамена, почетный караул из кронштадтских моряков, рефлекторы Петропавловской крепости, освещающие путь от Финляндского вокзала к дому Кшесинской, броневики, цепь из рабочих и работниц, охраняющих путь.
Встречать на Финляндский вокзал приехали Чхеидзе и Скобелев в качестве официальных представителей Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Товарищи повели Ильича в царские покои, где находились Чхеидзе и Скобелев. Когда Ильич вышел на перрон, к нему подошел капитан и, вытянувшись, что-то отрапортовал. Ильич, смутившись немного от неожиданности, взял под козырек. На перроне стоял почетный караул, мимо которого провели Ильича и всю нашу эмигрантскую братию, потом нас посадили в автомобили, а Ильича поставили на броневик и повезли к дому Кшесинской. «Да здравствует социалистическая мировая революция!» — бросал Ильич в окружавшую многотысячную толпу.
Начало этой революции уже ощущал Ильич всем существом своим.
Нас привезли в дом Кшесинской, где помещались тогда ЦК и Петроградский комитет. Наверху был устроен товарищеский чай, хотели питерцы организовать приветственные речи, но Ильич перевел разговор на то, что его больше всего интересовало, стал говорить о той тактике, которой надо держаться. Около дома Кшесинской стояли толпы рабочих и солдат. Ильичу пришлось выступать с балкона. Впечатления от встречи, от этой поднятой революционной стихии заслоняли все.
Потом мы поехали домой, к нашим, к Анне Ильиничне и Марку Тимофеевичу. Мария Ильинична жила с нами. Жили они на Петроградской стороне, на Широкой улице. Нам отвели особую комнату. Мальчонка, который рос у Анны Ильиничны, Гора, по случаю нашего приезда над обеими нашими кроватями вывесил лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Мы почти не говорили с Ильичом в ту ночь — не было ведь слов, чтобы выразить пережитое, но и без слов было все понятно.
7 апреля — в день появления в печати тезисов Ленина — исполнительный комитет Петроградского Совета голосовал ещё за «Заем свободы».
В буржуазных газетах и в газетах оборонческих началась бешеная травля Ленина и большевиков. Никто не считался с заявлением Каменева, все знали, что внутри большевистской организации верх возьмет точка зрения Ленина. Травля Ленина способствовала быстрой популяризации тезисов. Ленин называл происходящую войну империалистической, грабительской, все видели — он всерьез за мир. Это волновало матросов, солдат, волновало тех, для кого вопрос о войне был вопросом жизни и смерти…
Когда Владимир Ильич возвращался домой усталый, у меня язык не поворачивался спрашивать его о делах. Но и ему, и мне хотелось поговорить так, как привыкли, во время прогулки. И мы иногда, редко впрочем, ходили гулять по более глухим улицам Петроградской стороны. Раз, помню, ходили на такую прогулку вместе с тт. Шаумяном и Енукидзе. Шаумян тогда передал Ильичу красные значки, которые его сыновья заказали ему передать Ленину. Ильич улыбался».
Октябрьская революция, или октябрьский переворот, произошла 25 октября (7 ноября) 1917 года. По словам Н. Подвойского, председателя Военно-революционного Комитета при Петроградском Совете, когда брали штурмом Зимний дворец в Петрограде, где заседало Временное буржуазное правительство, Ленин «метался по маленькой комнатке Смольного, как лев, запертый в клетку…».
На следующий день после взятия Зимнего дворца и ареста членов Временного правительства, Ленин выступил на заседании II съезда Советов с декретами о мире и земле, возглавил, избранное на съезде правительство Совет Народных Комиссаров.
Новое правительство, возглавляемое Лениным, сразу же приступило к выполнению жестких мер по отношению к нереволюционному населению. 10 ноября «спекулянты» декретом, подписанным Лениным, были объявлены «врагами народа», их, согласно декрета, расстреливали на месте.
5 сентября 1918 года был издан декрет (за подписью Ленина) о создании концлагерей. Покров кровавого красного террора начал заволакивать в Россию.
ХОЛОДНОСТЬ К СУПРУГЕ
И ЖЕСТОКОСТЬ К ЛЮДЯМ
— В первое время я начинала раздеваться, едва заслышав, что он входит в дом, — так писала о своих чувствах к любимому мужчине известная немецкая актриса, танцовщица, исполнившая главную роль в очень известном фильме 40-х годов «Девушка моей мечты» (и во многих других музыкальных фильмах) Марика Рекк, венгерка по национальности.
О себе она писала:
«Знаю, что я сексапильна. Мужчины всегда смотрели на меня тем особым взглядом, который наводит на мысль о постели. И, откровенно говоря, мне всегда это было приятно. Да я и теперь люблю выставлять напоказ свои ножки. Но я не считаю, что сексапильность измеряется количеством любовных интрижек, которые у тебя на счету. И с этой точки зрения я была образцовой женой. Я уверена, что бурный темперамент — к примеру, такой, какой у меня, — может удовлетворятся и одним мужчиной, если мужчина того стоит» (Марика Рекк. Сердце с перцем. М., 1991, сс. 231, 16).
Подобных отношений в сексе и любви между Лениным и Крупской не было. Хотя Крупская и была образцовой женой-революционеркой, но она не горела страстью к Ленину, а он к ней был попросту холоден. В их воспоминаниях, письмах друг к другу нет ни слова о сексе, постели, бурном темпераменте; спали они всегда порознь. Сексуальность не привлекала Ленина, он никогда не говорил о сексе, не стремился любоваться обнаженной женщиной, даже в искусстве; не любил посещать картинные галереи, художественные музеи, не интересовался живописью, скульптурой.
Ленин не любил сентиментальность, что также свидетельствует о его обедненности чувствами и эмоциями. По его мнению, «сентиментальность есть не меньшее преступление, чем на войне шкурничество». Под сентиментальностью Владимир Ильич понимал проявления жалости, милосердия и даже любви. По мнению Ленина, «рабочие и крестьяне нисколько не заражены сентиментальными иллюзиями господ интеллигентиков…».
Ленин не был психопатом в прямом значении этого слова. Он был психованным человеком, или, как считают некоторые ученые-медики, «невропсихическим больным». И таким был последние 15-20 лет. Вот как он выглядел в свои зрелые годы по отзывам своих соратников.
Плеханов: «С Лениным в те годы было невозможно работать: он заводился по любому пустяку».
Мартов: «В спорах глаза Владимира Ильича становились холодными и жестокими, в них нельзя было смотреть без содрогания. Когда же он начинал кричать, лицо его болезненно искажалось, изо рта вылетала слюна».
Конечно, Ленин, помимо его холодной натуры, много пережил нервных потрясений, стрессов, неудач, взлетов и падений, когда рушились, и казалось окончательно, все планы революционной деятельности. Здесь справедливы следующие слова Н. Крупской: «В жизни часто Ленин стоял на краю смерти. Это тоже отпечаток свой кладет, тоже страхует от мелких чувств».
Многое в поведении Ленина объясняет тот факт, что он много работал, напрягался и перенапрягался в работе. Именно это вызывало склероз сосудов мозга и его раннюю смерть. По свидетельству врача Н. Семашко, «склероз сосудов мозга Владимира Ильича был настолько сильным, сосуды эти заизвестились: при вскрытии по ним стучали металлическим пинцетом, как по камню».
Болезнь, особенно нервная, обостряет все плохие качества человека. У Ленина — это его холодность, жестокость, раздражительность.
Умственное переутомление вызывало у Ленина ухудшение самочувствия, сильные головные боли, ослабление памяти, бессонницу, сильную раздражительность, что приводило к озлоблению по отношению к окружающим и проявлениям все большей жестокости.
Ленин никогда не увлекался и не занимался садо-мазохизмом в сексуальных отношениях, но садизм ему был присущ в политике — он приказывал, не дрогнув, расстреливать сотни и тысячи людей. Вот, например, несколько циркуляров Ленина:
— от 9 августа 1918 года председателю губсовета Новогородской области: «Надо напрячь все силы, составить тройку диктаторов (Вас, Маркина и др.), навести тотчас террор, расстрелять и вывезти сотни проституток, спаивающих солдат, бывших офицеров»: «Прекрасный план. Под видом «зеленых» (мы потом на них и свалим) пройдем 10 — 20 верст и перевешаем кулаков, попов, помещиков. Премия — 100 000 рублей за повешенного».
— Ленин: «Мы не останавливались перед тем, чтобы тысячи людей перестрелять».
Как мы видим, садизм и жестокость были очень присущи Ленину.
Владимир Ильич не любил искусство, не любил литературу. А если и обращал внимание на них, то только в сугубо революционных целях.
Как видно из воспоминаний Крупской, Ленин литературные произведения делил на «наших», то есть сочувствующих простому люду, и «не наших» — всех остальных. Ко вторым он относился с явным презрением, не взирая на их талант, а первых по несколько раз перечитывал, не обращая внимания на то, что они зачастую в художественных отношениях были беспомощны. Ленина не интересовал сюжет, образы героев, его интересовала идея произведения.
Крупская пишет:
«Например, он любил роман Чернышевского «Что делать?», несмотря на малохудожественную, наивную форму его. Я была удивлена, как внимательно читал он этот роман и какие тончайшие штрихи, которые есть в этом романе, он отметил. Впрочем, он любил весь облик Чернышевского, и в его сибирском альбоме были две карточки этого писателя, одна, надписанная рукой Ильича, год рождения и смерти. В альбоме Ильича были ещё карточки Золя, а из русских — Герцена и Писарева.
Потом, позже, во вторую эмиграцию в
