когда будут обеспечены мне и моей жене элементарные интересы при высадке. Мы не можем и не хотим очутиться на незнакомой нам пристани без друзей, без языка и вдобавок без денег (норвежское правительство не выдало нам наши деньги на руки, а обещало их переслать в Мексику). «Капитан сообщил обо всем этом нашему консулу в Тампико, — ответил офицер,-но в таком случае мы и вопрос о револьверах отложим до завтра». Он взял со стола револьверы и разорвал уже выданную мною расписку [в их получении]. Маленькая буря в стакане воды, вернее, последний всплеск бурь в Осло и в Sundby… Капитан (формулировал с моей помощью телеграмму в Тампико. Посмотрим, что принесет завтрашний ответ.
8 января [1937 г.]
Из-за нездоровья пришлось прервать работу. Едем на Tampico. Положение с высадкой остается неопределенным. Об ответе норвежского консула нам ничего не говорят. В то же время танкер со вчерашнего вечера убавил ход, чтоб прибыть в Тампико не сегодня вечером, а завтра утром. Путь займет, следовательно, почти 21 сутки. При замедленном ходе танкер дрожит, точно от сдерживаемого нетерпения. Писать (трудно. Закончить работу придется уже на суше.
Только что приходил полицейский офицер. Правительство из Осло сообщает ему на основании американских газет, что из Соединенных Штатов прибывает в Мексику «один из друзей Троцкого, Новак21, для принятия мер личной безопасности». От консула в Тампико получено пока лишь предложение прибыть не вечером,
а утром. Полицейский выражает надежду, что все будет all right22… Воспользовавшись замедленным ходом судна, моряки спустили в воду большой крюк с мясной наживой для акулы.
Показания Троцкого об отбытии из Норвегии23
Мы с женой выехали из Норвегии, после 4-месячного интернирования, на танкере «Руфь». Организация поездки принадлежала норвежским властям. Подготовка была произведена в совершенной тайне. Норвежское правительство, насколько я понимаю, опасалось, как бы танкер не стал жертвой моих политических противников. Путешествие продолжалось почти 20 дней. Танкер шел без всякого груза, если не считать 2 000 тонн морской воды. Погода нам чрезвычайно благоприятствовала. Со стороны капитана танкера и всего вообще экипажа мы не встречали ничего, кроме внимания и доброжелательности. Им всем моя жена и я выражаем здесь искреннюю благодарность. Во время пути я получил от американских агентств и газет радиограммы с просьбой ответить на ряд вопросов. Я не мог, к сожалению, выполнить этой просьбы, так как норвежское правительство, считая себя призванным охранять Соединенные Штаты и другие страны от моих идей, отказало мне в праве пользоваться радио танкера. Я не мог даже снестись с американскими друзьями по чисто практическим вопросам самой поездки. Для контроля нас сопровождал старший полицейский офицер. Из Норвегии мы увезли чувства искренней симпатии и уважения к норвежскому народу. Что касается так называемого социалистического норвежского правительства, то единственным объяснением его поведения является дипломатическое и коммерческое давление извне. Является ли этот факт оправданным, я здесь говорить не буду. Я надеюсь высказаться по этому вопросу вскоре с необходимой подробностью. Официальным мотивом моего интернирования явилась моя открытая литературная деятельность за пределами Норвегии, в частности и в особенности моя статья о французских делах в нью-йоркском еженедельнике Nation Как это ни невероятно, но это так! Что касается моей жены, то она была интернирована даже без попытки объяснения.
Во время нашего заключения я особым исключительным законом лишен был права привлекать клеветников к судебной ответственности и вообще предпринимать какие бы то ни было шаги для опровержения чудовищных обвинений. К счастью, сын мой, Leon Sedoff, проживающий в Париже, успел выпустить за это время «Livre rouge sur proces de Moscou». Ha стр. 125 этой книжки собраны совершенно неопровержимые материалы для раскрытия московских фальсификаций.
Готовность мексиканского правительства предоставить нам право убежища мы встретили с тем большей благодарностью, что беспримерный образ действий норвежского правительства чрезвычайно затруднял получение визы в какой-либо другой стране. Мекси
жанское правительство может не сомневаться, что я ни в чем решительно не нарушу тех условий, которые мне поставлены и которые вполне совпадают с моими собственными намерениями: полное и абсолютное невмешательство в мексиканскую политику и столь же полное воздержание от каких бы то ни было актов, способных нарушить дружественные отношения Мексики с другими странами. Что касается моей литературной деятельности в мировой печати, всегда за моей подписью и ответственностью, то она нигде до сих пор не вызывала каких бы то ни было легальных -преследований. Не будет вызывать, надеюсь, и впредь.
За двадцать дней путешествия я привел в порядок те показания, какие я давал в течение четырех часов перед норвежским судом в качестве свидетеля по делу о ночном нападении группы норвежских фашистов на мои архивы (5 авг[уста] 1936 г.). Мои показания касались не только самого нападения, не только моей политической деятельности и причин и условий моего интернирования, но и московского процесса 16-ти (Зиновьев и др.) и выдвинутого против меня лично чудовищного обвинения в организации террористических актов в союзе с гестапо. Я присоединил к этим показаниям, данным мною под судебной присягой, обширный комментарий, характеризующий подготовку последних московских процессов, личность главных подсудимых, методы извлечения добровольных признаний и т. д. Эта книжка, которая выйдет вскоре на разных языках24, облегчит, как я надеюсь, широким кругам читателей понимание того, где именно следует искать преступников: на скамьях обвиняемых или на скамьях обвинителей. Я всемерно подчеркиваю выдвинутое выдающимися и безупречными деятелями политики, науки и искусства разных стран требование о создании международной следственной комиссии для рассмотрения всех материалов и данных относительно последних советских процессов. В распоряжение такой комиссии я охотно предоставлю свои обширные архивные материалы.
Что касается моих дальнейших планов, то пока я могу сказать о них немногое. Я хочу ближе познакомиться с Мексикой, вообще с Латинской Америкой, так как в этой области мои познания особенно недостаточны. Я намерен возобновить свои занятия испанским языком, прерванные свыше 20 лет тому назад. Из литературных задач на первом месте стоит окончание биографии Ленина: «болезнь, затем интернирование прервали эту работу на полтора года. В нынешнем году я надеюсь закончить ее25.
Я покинул Европу, раздираемую ужасающими противоречиями и потрясаемую предчувствием новой войны. Этой всеобщей тревожностью объясняется возникновение бесчисленных панических и ложных слухов, распространяющихся по разным поводам, в том числе и по поводу меня. Мои враги искусно пользуются против меня этой атмосферой общей тревоги. Они продолжат, несомненно, свои усилия и в Новом Свете. На этот счет я не делаю себе ника-ких иллюзий. Моей защитой остается моя постоянная готовность
представить общественному мнению открытый отчет о моих взглядах, планах и действиях. Я твердо надеюсь на беспристрастие и: объективность лучшей части печати Нового Света.
По поводу смерти Льва Седова26
Рана еще слишком свежа, и мне трудно еще говорить, как о мертвом, о Льве Седове, который был мне не только сыном, но и лучшим другом. Но есть один вопрос, на который я обязан откликнуться немедленно: это вопрос о причинах его смерти. Должен сказать с самого начала, что в моем распоряжении нет никаких прямых данных, которые позволяли бы утверждать, что смерть Л. Седова есть дело рук ГПУ. В телеграммах, полученных моей женой и мною из Парижа от друзей, нет ничего больше того, что заключается в сообщениях телеграфных агентств. Но я хочу дать некоторые косвенные сведения, которые могут, однако, иметь серьезное значение для судебного следствия в Париже.
Неверно, будто сын страдал хронической болезнью кишеч
ника. Сообщение об этой болезни явилось для матери и для меня
полной неожиданностью.
Неверно, будто он тяжело болел в течение нескольких пос
ледних недель. В моих руках — последнее полученное мною от не
го письмо, от 4 февраля. В письме, очень оптимистическом по тону,
ни слова не говорится о болезни. Из письма видно, наоборот, что
Л. Седов развивал в те дни очень большую активность, особенно
в связи с предстоящим процессом убийц Рейсса27 в Швейцарии, к
собирался продолжать ее.
Смерть Л. Седова последовала, видимо, в ночь с 15 на 16.
Между письмом и смертью протекло, таким образом, всего 11 дней.
Другими словами, заболевание имело полностью характер внезап
ности.
Нет, разумеется, основания сомневаться в беспристрастно
сти судебно-медицинской экспертизы, каковы бы ни были ее заклю
чения. Не будучи специалистом, я позволю себе, однако, указать
на одно важное обстоятельство: если допустить отравление, то
нужно помнить, что дело идет не об обыкновенных отравителях. В
распоряжении ГПУ имеются столь исключительные научные и
технические средства, что задача судебно-медицинской эксперти
зы может оказаться более чем трудной.
Каким образом ГПУ могло найти доступ к сыну? И здесь я
могу ответить только гипотетически. За последний период было
несколько случаев разрыва агентов ГПУ с Москвой. Все порывав
шие, естественно, искали связи с сыном, и он — с тем мужеством,
которое отличало его во всех его действиях, — всегда шел таким
свиданиям навстречу. Не было ли, в связи с этими разрывами, ка
кой-либо западни? Я могу только выдвинуть это предположение.
Проверить его должны другие.
6) Французская коммунистическая печать уделяла Льву Седову много внимания, разумеется, враждебного. Однако о смерти его ни одна из коммунистических газет не поместила ни строки (см. телеграммы из Парижа). Совершенно так же было и после убийства Игнатия Рейсса в Лозанне. Такого рода «осторожность» становится особенно многозначительной, если принять во внимание, что в острых для Москвы вопросах французская печать Коминтерна получает непосредственные инструкции от ГПУ через старого агента ГПУ Жака Дюкло и других.
Я ничего не утверждаю. Я только сообщаю факты и ставлю вопросы.
18 февраля, час пополудни, 1938 г.
Койоакан Л. Троцкий
Телеграмма для прессы28
Всем многочисленным друзьям, которые в течение этой черной недели поддержали нас своим сочувствием, мы выражаем самую глубокую и искреннюю благодарность.
23 февраля 1938 г. Наталья Седова
Койоакан Лев Троцкий
Процесс Бухарина
Мы живем с женой эти дни так же, как жили всегда, только под гнетом самой большой утраты, какую нам пришлось пережить. Рабочий день начинается с чтения телеграмм о московском процессе. Несмотря на все, мы не разучились ни изумляться, ни возмущаться. Я сажусь за писание очередных статей и заявлений. Жена и мои молодые сотрудники разыскивают материалы и документы. Почта приносит нам каждое утро многочисленные письма сочувствия со всех концов света. Не уменьшая нашего горя, письма дают нравственное удовлетворение. Звонки телефонов. Мои сотрудники записывают со слов журналистов последние новости о процессе. Мы переглядываемся с усталым изумлением по поводу показаний несчастных подсудимых. Мои статьи и заявления переводятся тем временем на иностранные языки. Каждая дата и цитата тщательно проверяются. Из Нью-Йорка прибывает по воздушной почте «Нью-Йорк Таймс». Мы читаем телеграммы из Москвы, уточняем детали в статьях. Наступает вечер. Статьи отправлены на телеграф. Отдых состоит в воспоминаниях о сыне, жизнь которого так неразрывно была связана с нашей жизнью за последние три десятилетия.
