в комнате, но мы никого не видели. Впечатление было такое, что выстрелов было в общем около двухсот, из них около сотни тут же, возле нас. Осколки оконных рам и стен падали в разных направлениях. Несколько позже я почувствовал, что правая нога была легко контужена в двух местах.

Когда выстрелы притихли, раздался голос внука, который спая в соседней комнате: дедушка! Этот детский голос во тьме под выстрелами остался как самое трагическое воспоминание этой ночи. Мальчик после первого выстрела, пересекшего по диагонали его постель, как свидетельствуют следы в двери и в стене, бросился под кровать. Один из нападавших, очевидно, в состоянии паники, выстрелил в кровать: пуля пробила матрац, ранила внука в палец ноги и прошла сквозь пол. Бросив тут же два зажигательных снаряда, нападавшие покинули комнату внука. С криком: «дедушка!» он выскочил, вслед за ними, во двор, оставляя кровавый след, и под выстрелами перебежал в помещение одного из членов охраны, Гарольда Робинса.

Моя жена бросилась на крик внука в его комнату, которая оказалась уже пуста. В комнате горели пол, дверь и небольшой шкаф. «Они захватили Севу», — сказал я жене. Это была наиболее жуткая минута. Выстрелы еще продолжались, но уже дальше от нашей спальни, где-то во дворе или непосредственно за оградой: видимо, террористы прикрывали отступление. Жена поспешила потушить разгоревшийся пожар, набросив на огонь ковер. В течение недели ей пришлось потом лечиться от ожогов.

Появились два члена охраны, Отто Шюсслер и Чарльз Коронель, которые в минуту нападения были отрезаны от нас пулеметным огнем. Они подтвердили, что нападавшие, видимо, уже скрылись, так как во дворе никого не видно. Исчез также сам ночной дежур

ный, Роберт Шельдон. Исчезли оба автомобиля. Почему молчали полицейские внешней охраны? Они оказались связаны нападавшими, которые при этом кричали: «Да здравствует Альмазан!»44 Таков был рассказ связанных.

Мы с женой были в первый день совершенно уверены, что на-падавшие стреляли только через окна и двери и что в спальню никто не входил. Однако изучение траекторий выстрелов с несомненностью свидетельствует, что те восемь выстрелов, которые оставили следы в стене у изголовья кроватей, продырявили в четырех местах оба матраца и оставили следы в полу под кроватями, могли быть выпущены только внутри самой спальни. Об этом же свидетельствовали и найденные на полу гильзы, а также два следа в одеяле, с обожженной каймой.

Когда террорист вошел в спальню? В первый ли момент операции, когда мы еще не успели проснуться? Или, наоборот, в последний момент, когда мы лежали на полу? Я склоняюсь ко второму допущению. Всадив через двери и окна несколько десятков пуль в направлении кровати и не слыша ни криков, ни стонов, нападавшие имели все основания думать, что они с успехом выполнили свою работу. Один из них мог в последний момент вскочить в комнату для проверки. Возможно, что одеяла и подушки сохранили еще форму человеческих тел. В четыре часа утра в комнате царил полумрак. Мы с женой оставались на полу неподвижны и безмолвны. Перед тем как покинуть нашу спальню, террорист, пришедший для проверки, мог дать «для очистки совести» несколько выстрелов по нашим кроватям, считая, что дело закончено уже и без того.

Было бы слишком утомительно разбирать здесь различные легенды, созданные недоразумением или злой волей и легшие прямо или косвенно в основу теории «самопокушения». В прессе говорили о том, будто мы с женой находились в ночь покушения вне нашей спальни. «Эль Популяр» писал о моих «противоречиях»: по одной версии, я будто бы забрался в угол спальни, по другой — опустился на пол и пр. Во всем этом нет ни слова правды. Все комнаты нашего дома заняты ночью определенными лицами, кроме библиотеки, столовой и моего кабинета. Но как раз через эти три комнаты проходили нападавшие, и там они нас не нашли. Мы спали там же, где всегда: в нашей спальне. Я, как уже сказано, спустился на пол в углу комнаты; немножко позже ко мне присоединилась моя жена.

Каким образом мы уцелели? Очевидно, благодаря счастливому случаю. Кровати были взяты под перекрестный огонь. Возможно, что нападавшие боялись перестрелять друг друга и инстинктивно стреляли либо выше, либо ниже, чем нужно было. Но это только психологическая догадка. Возможно также, что мы с женой помогли счастливому случаю тем, что не потеряли головы, не метались по комнате, не кричали, не звали на помощь, когда это было бы безнадежно, не стреляли, когда это было бы безрассудно, а молча лежали на полу, притворяясь мертвыми.

«Ошибка» Сталина

Непосвященным может показаться непонятным, почему клика Сталина выслала меня сперва за границу, а затем пытается за границей убить меня. Не проще ли было бы подвергнуть меня расстрелу в Москве, как многих других?

Объяснение таково. В 1928 г., когда я был исключен из партии и выслан в Центральную Азию, не только о расстреле, но и об аресте невозможно было еще говорить: поколение, с которым я прошел Через Октябрьскую революцию и гражданскую войну, было еще живо. Политбюро чувствовало себя под осадой со всех сторон. Из Центральной Азии я имел возможность поддерживать непрерывную связь с оппозицией. В этих условиях Сталин, после колебаний в течение года, решил применить высылку за границу как меньшее зло. Его доводы были: изолированный от СССР, лишенный аппарата и материальных средств Троцкий будет бессилен что-либо предпринять. Сталин рассчитывал, сверх того, что, когда ему удастся окончательно очернить меня в глазах страны, он сможет без труда добиться от дружественного турецкого правительства моего возвращения в Москву для расправы. События показали, однако, что можно участвовать в политической жизни, не имея ни аппарата, ни материальных средств. При помощи молодых друзей я заложил основы Четвертого Интернационала, который медленно, но упорно развивался. Московские процессы 1936-1937 гг. были инсценированы для того, чтобы добиться моей высылки из Норвегии, т. е. фактической передачи в руки ГПУ. Но и это не удалось: я очутился в Мексике. Как мне сообщали, Сталин несколько раз признавал, что моя высылка за границу была «величайшей ошибкой». Чтобы поправить ошибку, не оставалось ничего другого, кроме террористического акта.

Предварительные действия ГПУ

За последние годы ГПУ истребило в СССР многие сотни моих друзей, включая членов моей семьи. Оно убило в Испании моего бывшего секретаря Эрвина Вольфа и ряд моих политических единомышленников, в Париже — моего сына Льва Седова, за которым профессиональные убийцы Сталина охотились в течение двух лет. В Лозанне ГПУ убило Игнатия Рейса, перешедшего из рядов ГПУ на сторону Четвертого Интернационала. В Париже агенты Сталина убили другого моего бывшего секретаря Рудольфа Клемента, труп которого с отрезанными головой, руками и ногами был найден в Сене. Этот перечень можно продолжать без конца.

В Мексике была сделана явная попытка покушения лицом, которое явилось в мой дом с фальшивыми рекомендациями от одного политического деятеля. Именно после этого эпизода, встревожившего моих друзей, были приняты более серьезные меры охраны: дневное и ночное дежурство, система сигнализации и пр.

Со времени активного и поистине разбойничьего участия ГПУ в испанских событиях я получал немало писем от своих друзей, главным образом из Нью-Йорка и Парижа, о тех агентах ГПУ, которые направлялись в Мексику из Франции и Соединенных Штатов. Имена и фотографии некоторых из этих господ были мною своевременно переданы мексиканской полиции. Наступление войны еще более обострило положение ввиду моей непримиримой борьбы против внутренней и внешней политики Кремля. Мои заявления и статьи в мировой печати — по поводу расчленения Польши, нападения на Финляндию, слабости обезглавленной Сталиным Красной Армии и пр. — воспроизводились во всех странах мира в десятках миллионов экземпляров. Недовольство внутри СССР растет. В качестве бывшего революционера Сталин помнит, что Третий Интернационал в начале прошлой войны был несравненно слабее, чем Четвертый Интернационал ныне. Ход войны может дать могущественный толчок развитию Четвертого Интернационала, в том числе и в СССР. Вот почему Сталин не мог не дать своим агентам приказ: покончить со мной как можно скорее.

Дополнительные доказательства

Всем известные факты и общие политические соображения говорят, таким образом, с несомненностью, что организация покушения 24-го мая могла исходить только от ГПУ. Нет, однако, недостатка и в дополнительных доказательствах.

За последние недели перед покушением мексиканская пресса

была полна слухов о сосредоточении агентов ГПУ в Мексике. Мно

гое в этих сообщениях было ложно. Но ядро слухов было правиль

но.

Обращает на себя внимание исключительно высокая техника

покушения. Убийство не удалось вследствие одной из тех случай

ностей, которые входят неизбежным элементом во всякую войну.

Но подготовка и выполнение покушения поражают своей широтой,

обдуманностью и тщательностью. Террористы знают расположе

ние дома и его внутреннюю жизнь, они достают полицейское об

мундирование, оружие, электрическую пилу, морские лестницы и

пр. Они с полным успехом связывают внешнюю полицейскую охра

ну, парализуют внутреннюю стражу правильной стратегией огня,

проникают в помещение жертвы, стреляют безнаказанно в течение

трех-пяти минут, бросают зажигательные бомбы и покидают аре

ну нападения без следов. Такое предприятие не под силу частной

группе. Здесь видна традиция, школа, большие средства, широкий

выбор исполнителей. Это работа ГПУ.

В строгом соответствии со всей системой ГПУ забота о том,

чтобы направить следствие на ложный след, включена была уже в.

самый план покушения. Связывая полицейских, покушавшиеся кри

чали: «Да здравствует Альмазан!» Искусственный и фальшивый,

крик ночью, перед пятью полицейскими, из которых три спали,

преследовал одновременно две цели: отвлечь хоть на несколько дней или часов внимание будущего следствия от ГПУ и его агентуры в Мексике и скомпрометировать сторонников одного из кандидатов в президенты. Убить одного противника и набросить тень подозрения на другого есть классический прием ГПУ, точнее, его вдохновителя Сталина.

Нападавшие имели с собой несколько зажигательных снаря

дов, два из которых они бросили в комнате внука. Участники поку

шения преследовали, таким образом, не только убийство, но и под

жог. Единственной целью их могло быть при этом уничтожение мо

их архивов. В этом заинтересован только Сталин, так как архивы

имеют для меня исключительную ценность в борьбе против мос

ковской олигархии. При помощи своих архивов я разоблачил, в

частности, московские судебные подлоги. Уже 7 ноября 1936 г.

ГПУ, с огромным риском для себя, похитило в Париже часть моих

архивов. Оно не забыло о них и в ночь 24 мая. Зажигательные сна

ряды представляют собою, таким образом, нечто вроде визитной

карточки Сталина.

Для преступлений ГПУ крайне характерно разделение труда

между тайными убийцами и легальными «друзьями»: уже во вре

мя подготовки покушения, наряду с подпольной работой конспира

ции, ведется открытая клеветническая кампания с целью скомпро

метировать намеченную жертву. То же разделение труда продол

жается и после совершения преступления: террористы скрываются;

на открытой арене остаются их адвокаты, которые стараются нап

равлять внимание полиции на ложный след.

Нельзя, наконец, не обращать внимания на отклики