камышах помосты: четыре тяжелых кола вбивали под водой в землю на пол-аршина, а концы их перекрывали над водой дверьми, взятыми напрокат у киргизов. В первый момент это сооружение казалось верхом комфорта, тем более, что у меня для сидения был еще мешок, набитый камышом. Но скоро я убедился, что жить на таком помосте и стрелять с него — вещь совсем не простая. Когда твердо стоишь на земле, то отдачи при стрельбе совсем не замечаешь, а на этаком вот помосте каждый выстрел угрожает спихнуть тебя в воду. Эта перспектива совсем не заманчива, не столько потому, что вода холодная, сколько потому, что падать пришлось бы головой вниз, в воду, переплетенную камышом, с высоты около двух аршин. Весьма сомнительно, что при таких условиях удалось бы снова подняться. В довершение всего дичь совершенно перестала летать: морозы загоняют ее в камыши, где она и отсиживается от холода. Таким образом, охота как охота была совершенно не удачна. Мы привезли свыше сорока уток и пару гусей (гуси были убиты не нами, а спутниками). В конце концов мы решили сняться за два дня до официального срока окончания весенней охоты (1 апреля) и вернуться «домой». Другие охотничьи экспедиции закончились здесь этой весной еще менее удачно, чем наша. Тем не менее, поездка доставила мне огромное удовольствие, суть которого состоит во временном обращении в варварство: девять дней провести на открытом воздухе, и заодно девять ночей, есть под открытым небом баранину, тут же изготовленную в ведре, не умываться, не раздеваться и потому не одеваться, падать с лошади в реку (единственный раз, когда пришлось раздеться), проводить почти круглые сутки на маленьком помосте посреди воды и камышей (киргизская дверь размером в небольшое окно)-все это приходится переживать не часто. Вернулся я домой без намека на простуду. А вот дома простудился, да так, что больше недели нахожусь в полулежачем состоянии: грипп и гриппозный бронхит. Этим объясняется, в частности, почему я только сегодня собрался с этим отчетом о своей охотничьей поездке. Дело идет, по-видимому, на поправку, хотя еще не выхожу. А весна тем временем устанавливается — не то в третий, не то в четвертый раз.
Переписка находится в полном расстройстве, даже с Москвой,, Письма, отделенные друг от друга двумя и даже тремя неделями, получаются одновременно (если получаются вообще). Не знаю, что виною: метеорологические или иные какие силы Да выезда на дачу остается еще около месяца. К тому времени должен приехать из Москвы Сергей36 Иностранные газеты стал получать сейчас из Москвы и из Астрахани.
[Первые числа апреля 1928 г.]
ИЗ ПИСЬМА СОСНОВСКОМУ37
[…] На большое письмо Ваше, посвященное деревенской политике, я отвечу в ближайшем будущем. Думаю, что в оценке сложившейся обстановки мы с вами не расходимся. Замечательно, отмечу мимоходом, что сейчас вся энергия направлена уже на борьбу с так: называемыми «перегибами». Поразительное дело, уже годы борются против ультралевых перегибов — кажись, застраховали себя на 100%, а чуть подняли кверху палец и немедленно же получился ультралевый перегиб. Откуда сие?
В Кантоне такое же положение: пять лет, как учат, что основным злым началом истории является «перманентная революция». А чуть в Кантоне высвободили компартию из-под пяты Гоминьдана, как и ЦК Киткомпартии и представитель Коминтерна оказались повинными в этом самом первородном грехе «перманентной революции». Выходит, опять перегиб. Виноваты, конечно, исполнители. Но и исполнители не падают с неба. Знаете, я случайно наткнулся на то, что в XVI столетии в русских грамотах объясняли переметчивость тогдашних людей тем, что они «духом перегибателъные». Очень мне это понравилось. Согласно этой теории XVI столетия, сохранившей всю свою свежесть, перегибы свойственны людям, которые воспитаны в перегибательном духе. Надо, впрочем, прибавить к смягчению вины перегибателей, что они были застигнуты врасплох. А для объяснения нынешних предостережений против перегибов надо принять во внимание тот глубокий, органический, утробный отпор, который пошел и еще пойдет снизу. Ибо наряду с перегибателями, личностью почти отвлеченной — сегодня здесь, а завтра там, существуют на свете еще местные почвенные люди, которые прочнее перегиба-теля и от которых исходит и будет исходить отпор простой или комбинированный. Им надо противопоставить других местных почвенных людей, для сего надо… и т. д.
Читали ли вы доклад Колечки Балаболкина38 насчет оппозиции и анализа наших затруднений. Это вещь поистине классическая. У него выходит так, что согласно нашей с вами точке зрения, засилие кулака непосредственно вытекает из нашей «технико-экономической отсталости» и что против этого ничего нельзя поделать, доколе нам не поможет «государственно организованный западноевропейский пролетариат». Таким образом, выходит, что, по нашим с вами воззрениям, Колечка Балаболкин ни капельки не виноват ни в затруднениях с хлебозаготовками, ни в том, что хлебозаготовки попали в руки людей, стоящих на точке зрения Дао Цитао, т. е. отрицающих существование классов. Причинами всему этому — все с нашей же точки зрения — являются законы природы и законы экономической отсталости. В противовес этому Колечка Балаболкин выходит на площадь и говорит: «Не верьте мне, православные, мой грех, я украл». Если
он этого и не говорит дословно, то никакого другого вывода из всего его глубокомысленного построения сделать нельзя.
Еще я хотел спросить у вас, не можете ли вы мне объяснить, что значит осуществлять «лозунг самокритики». Что есть самокритика? Надо ли сие понимать буквально, т. е. критика самого себя, или духовно, т. е. в смысле возможности ‘критиковать начальство. Если принять за руководство сей последний смысл, тогда никакого лозунга не получается, ибо в желании критиковать и в потребности критиковать недостатка нет, а дело,, так оказать, в возможностях. «Лозунг» посему должен был бы быть не «самокритика», а возможное упразднение тех перегибателей, кои сию самокритику неизменно ссылают этажом пониже, а так как в каждом этаже сидят свои перегибатели, то приходится, в конце концов, менять географические долготы. Опять-таки сей предмет требует более пространного изложения.
Еще вспомнил я о перегибателях. Прототипом их был тот самый статский советник Передрягин, который умел писать доклады о пользе конституций, а равно и о вреде оных. Правда, когда он писал о пользе, то выходил все-таки как бы вред. Я на днях перечитал «Пестрые письма» Щедрина39. Что за великолепие. Именно потому, что это гениальная сатира, она бьет гораздо дальше своей эпохи.
У нас как будто установилась уже окончательная весна, примерно ‘пятая по счету. К сожалению, она несет с собой наряду с расцветом садов оживление малярии и обострение хлебного и вообще продовольственного кризиса. Я вам, помнится, писал, что за все время нашего здесь пребывания пшеничная мука стояла на уровне 8-10 руб. за пуд. Сегодня, как сообщил только что вполне осведомленный человек, пуд муки на рынке стоит 25 рублей. Местная газета писала на днях: «В городе функционируют слухи, что хлеба нет, между тем, идут многочисленные подводы с хлебными грузами. Подводы, действительно, идут, как говорят. Но пока что слухи функционируют, малярия функционирует, а хлеб не функционирует […].
Насчет здоровья: явная малярия и у Нат. Ив., и у меня. Но в общем работоспособен.
5 мая 1928 г.
письмо Рязанову40
Директору Института Маркса-Энгельса.
Дорогой Давид Борисович!
Работа над первым томом Маркса-Энгельса вызвала у меня ряд вопросов, из них один коренной. О нем прежде всего и хочу написать.
Первоначально я предполагал не справляться с немецким текстом и даже упустил из виду, что у меня есть здесь, с собою,
первый том на немецком языке. Приступив к работе, я, однако, невольно стал заглядывать в немецкий текст. Мой вывод таков: перевод выше средних советских переводов, но все же имеет крайне приблизительный характер. Та точность, которой можно и должно было достигнуть, не достигнута, причем в некоторых %случаях трудно даже понять, почему перевод заменен пересказом, грамотным, добросовестным, но все же пересказом. Для образца посылаю Вам свой перевод посвящения и начала предисловия к Марксовой диссертации. Я не переводил, а лишь исправлял печатный перевод по немецкому тексту, то есть делал минимум необходимых, на мой взгляд, изменений. Каждое из внесенных мною изменений я берусь обосновать, если они требуют обоснования. Приведу несколько примеров.
а) у Маркса сказано: «мой дорогой отческий друг». Я бы так и сказал. В крайнем случае, «отец-друг». Ни в коем случае не «отец и друг», ибо Маркс не ставит эти два названия рядом как самостоятельные, а сливает их: друг, но не вообще друг, а отческий друг, отец-друг.
б) у Маркса сказано: на обложке незначительной брошюры.
Переводчик прибавляет: такой незначительной брошюры. Это ра
дикально меняет тон фразы. Маркс вовсе не хотел сказать, что
брошюра из ряда вон незначительна, то-есть ничтожна; он хотел
сказать, что брошюра недостаточно значительна для посвящения.
в) Вторая фраза посвящения переведена у меня почти бук
вально, и это придает ей другой психологический оттенок.
г) Начало второго абзаца посвящения, благодаря прибавке
слов «я желал бы», получило не приподнято-патетический тон,
как у Маркса, а сентиментально-личный.
д) Слово изумляться переводчик заменил словом преклонять
ся. Хоть посвящение и написано в крайне преувеличенных выра
жениях, но вряд ли и молодой Маркс хотел выразить преклоне
ние перед Вестфаленом. Во всяком случае у него не то слово.
е) Юношески сильный старец заменен почему-то вечно юным
старцем (я не выписываю немецких слов, ибо у меня русская
машинка, сравните, пожалуйста, сами с немецким текстом).
ж) Непосредственно после старца начинается придаточное
предложение, которое переводчик сократил при помощи причас
тия «встречающим»; между тем второе, параллельное, придаточ
ное предложение дальше не сокращено («который никогда не
отступал…»); вся фраза поэтому сдвинута и даже искалечена.
Выходит, будто «который никогда не отступал» относится не к
«старцу», а к «миру».
з) У Маркса прямо сказано: «перед темным облачным небом
времени», — он имеет в виду реакционную эпоху. Между тем
переводчик говорит: «перед темным горизонтом», — исторический
характер образа пропадает.
и) У Маркса сказано: «смотрел через все покровы, или оболочки, или маски, или личины». Переводчик говорит: «смотрел
через все превращения». Маркс здесь противопоставляет дух — его временной оболочке, его шелухе, то есть чему-то материальному. Слово «превращения» совсем не выражает этой мысли.
к) У Маркса говорится о «телесном благополучии». Телесное здесь противопоставляется духовному, на том философоко-биб-лейском языке, на каком вообще написано посвящение. Перевод «физического благополучия» вульгаризует мысль Маркса.
Ограничусь этими примерами. Остальные будут ясны из посылаемого мною текста. Как быть, однако, дальше? Вам, конечно, совершенно ясно, что выправлять перевод дальше таким же образом означало бы проделать всю работу заново. Может быть, впрочем, другие переводы точнее, я не пошел пока дальше диссертации и нарочно послал Вам самое начало, чтобы не быть заподозренным в преднамеренном выборе какого-либо неудачного места. Если отложить немецкий оригинал в сторону и заниматься только стилистической правкой, то боюсь, что при указанных выше свойствах перевода, то
