текущего года грандиозный экономический конфликт: не трудно себе представить, что означала бы стачка, охватившая не менее миллиона углекопов, которых, по всем данным, поддержат около миллиона железнодорожных и транспортных рабочих. Англия вступила бы в период величайших экономических потрясений. Либо продолжение разорительной и безнадежной субсидии, либо глубокий социальный конфликт.

У мистера Черчилля 12 причин для оптимизма, а социальная статистика Англии свидетельствует, что число занятых рабочих падает, число углекопов уменьшается, но растет число ресторанной прислуги, кафе-шантанного персонала, элементов люмпен-пролетарского типа, за счет производителей умножается число лакеев, причем в эту статистику не включены лакеи политические и министры, с салфеткой под мышкой добивающиеся помощи американцев. (Смех.)

Сопоставьте еще раз Америку и Англию. В Америке растет сверх-аристократия рабочего класса, строящая компанейские юнионы, а в Англии, утратившей первородство, растут на низах люмпен-пролетарские слои. В этом сопоставлении и противопоставлении ярче всего выражается перемещение мировой хозяйственной оси. И оно будет идти дальше, пока не переместится классовая ось общества, т.-е. до пролетарского переворота.

Мистер Болдуин с этим, конечно, не согласен. Хотя мистер Болдуин и тяжеловеснее Черчилля, но понимает не больше его. На собрании промышленников Болдуин указывал, как выйти из положения: у консервативного премьера имеются всегда хорошие домашние рецепты от всех болезней. Он говорил:

«Иногда мне кажется, что некоторые из нас проспали больше 6–7 лет» — гораздо больше: сам мистер Болдуин проспал лет 50, не менее! (смех, аплодисменты), — в то время, как другие бодрствовали. «Мы сделаем хорошо, — продолжал премьер, — если будем брать пример с прогресса, который сделан за это время Соед. Штатами». Попробуйте-ка, возьмите-ка пример с «прогресса» Соед. Штатов. Там 320 миллиардов национального достояния, 60 миллиардов в банках, ежегодного накопления 7 миллиардов, а у вас дефицит. Возьмите-ка пример! Попробуйте! «Обе стороны — продолжал Болдуин, — (капиталисты и рабочие) могут научиться гораздо большему у Соед. Штатов, вместо того чтобы тратить хотя бы гроши для изучения условий Москвы».

Мистеру Болдуину не следовало бы плевать в московский колодезь. Мы можем кое-чему научить его. Мы умеем разбираться в фактах, анализировать мировое хозяйство, умеем кое-что предвидеть, в частности упадок капиталистической Англии. А мистер Болдуин этого не умеет. (Смех, аплодисменты.)

Черчилль, министр финансов, тоже упоминал Москву. Без этого хорошей речи ныне не скажешь. Черчилль читал, видите ли, утром ужасную речь мистера Томского. Мистер Томский — не член палаты лордов, мистер Томский, как справедливо рассказывает Черчилль, человек, который занимает очень ответственный пост в Советской республике. Мистер Томский проводил свою юность не в Оксфорде, не в Кембридже с мистером Черчиллем, а в Бутырках, здесь в Москве. Тем не менее мистеру Черчиллю приходится говорить о мистере Томском. И нужно сказать: не очень дружелюбно говорит мистер Черчилль по поводу речи мистера Томского на конференции тред-юнионов в Скарборо. Томский там действительно речь произнес, и весьма неплохую, судя по впечатлению, какое она произвела на мистера Черчилля. Последний приводил выдержки из этой речи и характеризовал ее как сплошную варварскую бессмыслицу.

«Я держусь того мнения — сказал он, — что мы в этой стране в достаточной степени способны вести свои собственные дела, безо всякой помощи извне».

Он очень горд, мистер Черчилль, но неправ: его патрон, Болдуин, говорит, что надо учиться у Соед. Штатов Америки.

«Мы не хотим, продолжал Черчилль, иметь на своем столе свежеснесенное крокодилово яйцо к завтраку».

Это Томский, видите ли, снес в Англии крокодилово яйцо. Мистер Черчилль этого не любит: он предпочитает политику страуса, который прячет голову, а вы знаете, что страус и крокодил водятся в одних и тех же тропических владениях Англии. Дальше, мистер Черчилль совсем расхрабрился.

«Я не боюсь большевистской революции в этой стране. Я не критикую личностей».

И пр. и пр. Однако, он произносит бешеную речь против Томского, — значит боится. Он не критикует личность Томского, ни боже мой, он только называет его крокодилом. (Смех.) «Британия — не Россия!»… Это что и говорить!.. Черчилль продолжает:

«Какое добро от того, что их (английских рабочих) заставляют глотать скучное учение Карла Маркса и петь, фальшивя, Интернационал?»

Это английские рабочие поют Интернационал, иногда фальшиво, по нотам Макдональда, это правда, но именно в Москве они научатся петь Интернационал без фальши. (Аплодисменты.) Мы думаем, что хозяйственная обстановка Великобритании, несмотря на все 12 причин для оптимизма, приближает тот час, когда английский рабочий класс споет Интернационал полным голосом, — готовьте ваши барабанные перепонки, мистер Черчилль. (Бурные аплодисменты.)

Что касается Германии и Франции, то здесь я ограничусь самыми короткими замечаниями.

Третьего дня я получил от нашего инженера, который по делам заказов посетил германские заводы, письмо, в котором он характеризует обстановку такими словами:

«У меня, как у заводского инженера, впечатление осталось очень тяжелое. Промышленность здесь умирает от недостатка рынка, и никакие американские займы этого рынка не устроят».

Число безработных в Германии перевалило за 2 миллиона. А рационализация производства привела к тому, что квалифицированные рабочие в общем числе безработных составляют около трех четвертей. Германия проделала кризис инфляции, кризис дефляции, — теперь должно бы начаться процветание, а вместо этого — жестокий крах, — свыше 2 миллионов безработных. А ведь наиболее тяжкие последствия режима Дауэса для Германии — целиком впереди.

Во Франции промышленность после войны сделала значительный шаг вперед. Это многих обманывало, порождая «восстановительные» иллюзии. На самом деле Франция жила не по средствам, промышленность ее поднялась, опираясь на временный рынок (разрушенные районы), и притом за счет всей страны (обесценение франка). А теперь приходит час расплаты. Американец говорит: «разоружайся, сокращайся, ужимайся, переходи на устойчивую валюту». Устойчивая валюта означает сокращение производства и экспорта, означает безработицу, высылку иностранных пролетариев, понижение заработной платы французских рабочих. Период инфляции разорил мелкую буржуазию, период дефляции поставит на ноги пролетариат. Французское правительство не осмеливается и подступить к разрешению финансового вопроса. Министры финансов сменяются каждые два месяца и продолжают фабриковать фальшивые ассигнации. Это у них единственный метод регулировать хозяйство. Адмирал Хорти в Венгрии, сообразив, что это не есть хитрое искусство, стал подделывать французские ассигнации у себя, но не для поддержания республики, а для восстановления монархии. Республиканская Франция не согласилась терпеть монархической конкуренции (смех) и произвела в Венгрии аресты, но кроме этого для восстановления французской валюты сделано немного. Франция идет навстречу экономическому и политическому кризису.

В этих условиях, т.-е. в обстановке распадающейся Европы, Лига Наций хочет собрать в этом году два совещания: одно по разоружению, другое по хозяйственному возрождению Европы. Не будем, однако, торопиться брать билеты: подготовка у них идет крайне медленно, наталкиваясь на каждом шагу на противоречия интересов.

В связи с подготовкой конференции по разоружению исключительное значение получает появившаяся на днях в английском журнале официознейшая статья, красноречиво подписанная Авгуром. Как все данные свидетельствуют, этот Авгур тесно связан с министерством иностранных дел и вообще прекрасно знает, где раки зимуют. Под флагом подготовки конференции по разоружению британский Авгур угрожает нам «мерами, которые будут не мирными мерами». Это означает прямую угрозу войной. Кто грозит? Англия, которая теряет внешние рынки, Англия, где царит безработица, Англия, в которой растет люмпен-пролетариат, Англия, у которой один оптимист остался, да и тот Уинстон Черчилль; эта Англия угрожает нам в нынешней обстановке войной. Почему? по какому поводу? Не потому ли, что хочет на ком-нибудь отвести душу за обиды, нанесенные ей Америкой? Мы-то войны не хотим. Но, если господствующие классы Англии хотят ускорить муки родового процесса, если история хочет лишить их рассудка, прежде чем лишить власти, — то именно теперь она и должна толкнуть их на покатую плоскость войны. Страданий будет несчетное количество. Но в случае, если преступные безумцы обрушат новую войну на Европу, победителями выйдут не Болдуин, не Черчилль, и не их американские хозяева, а революционный рабочий класс Европы. (Аплодисменты.)

Изжил ли себя капитализм?

В заключение поставлю вопрос, который вытекает, как мне кажется, из существа сделанного мною доклада. Вопрос таков: изжил ли себя капитализм, или нет? Или иначе: способен ли еще капитализм в мировом масштабе развивать производительные силы и вести человечество вперед? Это вопрос основной. Он имеет решающее значение для пролетариата Европы, для угнетенных народов Востока, для всего мира и прежде всего для судьбы Советского Союза. Если бы оказалось, что капитализм еще способен выполнять прогрессивную историческую миссию, что он способен делать народы богаче, их труд производительнее, это означало бы, что мы, коммунистическая партия Советского Союза, слишком рано пропели ему отходную, или другими словами, слишком рано взяли в руки власть, чтобы строить социализм. Ибо, как объяснял нам Маркс, ни один общественный строй не сходит со сцены, не исчерпав всех заложенных в нем возможностей. Перед лицом новой хозяйственной обстановки, которая разворачивается перед нами, теперь, когда Америка поднялась над всем капиталистическим человечеством, передвинув радикально соотношение хозяйственных сил, мы должны заново себя спросить: изжил ли себя капитализм, или же имеет еще перед собой перспективу прогрессивной работы?

Для Европы вопрос, как я старался показать, решается твердо, и решается отрицательно. Европа после войны попала в положение более тяжелое, чем до войны. А война ведь была не случайным явлением. Война была слепым восстанием производительных сил против капиталистических форм и в том числе против национального государства; не могли больше вмещаться производственные силы, созданные капитализмом, в рамках общественных форм капитализма и в том числе в рамках национальных государств. Отсюда война. К чему привела война Европу? К положению десятикратно ухудшенному: те же капиталистические общественные формы, но более реакционные; те же таможни, но более жесткие; те же границы, но более тесные; те же войска, но более многочисленные, увеличенная задолженность, суженный рынок. Вот общее положение Европы. Если Англия сегодня слегка поднимается, значит за счет Германии; завтра Германия поднимется за счет Англии. Если заглянете в их торговые балансы и найдете плюс у одной страны, то ищите соответствующий минус у другой. В этот тупик загнало Европу мировое развитие, прежде всего, развитие Соединенных Штатов. Это ныне основная сила капиталистического мира, и характер этой силы автоматически предопределяет безвыходность Европы в рамках капиталистического режима. Европейский капитализм стал реакционным в абсолютном смысле слова, т.-е. он не только не ведет нации вперед, но даже не способен отстоять для них тот жизненный уровень, которого они достигли в прошлом. Это и есть экономическая база нынешней революционной эпохи. Политические приливы и отливы развиваются на этой базе, не изменяя ее.

Но как с Америкой? В отношении Америки картина рисуется как-будто совершенно иначе. А в Азии? Ведь Азию со счетов никак не скинешь. Азия и Африка это 55% поверхности, это 60% населения земли. О них, конечно, должен