не привела к непосредственным политическим переменам.
БОРЬБА ВНУТРИ СОВЕТОВ
В Петроградском Совете господство нашей партии закрепилось тем временем окончательно. Это проявилось в драматической форме на вопросе о составе президиума. В ту эпоху, когда социалисты-революционеры и меньшевики господствовали в Советах, они всеми средствами изолировали большевиков. Так, в состав петроградского президиума они не допустили ни одного большевика даже в тот период, когда наша партия представляла собой, по меньшей мере, одну треть всего Совета. После того, как Петроградский Совет непрочным большинством вынес резолюцию о переходе всей власти в руки Советов, наша фракция предъявила требование об образовании коалиционного президиума на пропорциональных основах. Старый президиум, в состав которого входили Чхеидзе, Церетели, Керенский, Скобелев, Чернов, наотрез отказал в этом. Об этом не мешает напомнить сейчас, когда представители разбитых революцией партий говорят о необходимости единого фронта демократии и обвиняют нас в исключительности. Было созвано специальное собрание Петроградского Совета, которое и должно было разрешить вопрос о судьбе президиума. Все силы, все резервы были мобилизованы с обеих сторон. Церетели выступил с программной речью, в которой доказывал, что вопрос о президиуме есть вопрос о направлении. Мы считали, что соберем несколько меньше половины голосов и готовы были видеть в этом успех. На самом деле за нас при поименном голосовании высказалось большинство в сто слишком голосов. «Мы в течение шести месяцев, – говорил Церетели, – стояли во главе Петроградского Совета и вели его от победы к победе; мы желаем вам, чтобы вы хоть половину этого времени продержались на тех постах, которые вы теперь готовитесь занять». В Московском Совете произошла такая же смена руководящих партий. Провинциальные Советы один за другим переходили на позицию большевиков. Близился срок созыва второго Всероссийского Съезда Советов. Но руководящая группа Центрального Исполнительного Комитета всеми силами стремилась отодвинуть Съезд в неопределенное будущее, чтобы таким путем сорвать его. Было очевидно, что новый Съезд Советов даст большинство нашей партии, обновит соответственным образом состав Центрального Исполнительного Комитета и лишит соглашателей их важнейшей позиции. Борьба за созыв Всероссийского Съезда Советов получила для нас крупнейшее значение.
В противовес этому меньшевики и социалисты-революционеры выдвинули идею Демократического Совещания. Это предприятие им нужно было как против нас, так и против Керенского.
Глава министерства занял к этому времени совершенно независимую и безответственную позицию. Его поднял к власти Петроградский Совет в первую эпоху революции. Керенский вступил в министерство без предварительного решения Совета, но вступление это затем было одобрено. После первого Съезда Советов министры-социалисты считались ответственными перед Центральным Исполнительным Комитетом. Их союзники – кадеты – отвечали только перед своей партией. После июльских дней Центральный Исполнительный Комитет, идя навстречу буржуазии, освободил министров-социалистов от советской ответственности – якобы во имя создания революционной диктатуры. Об этом тоже не бесполезно вспомнить теперь, когда те самые лица, которые строили диктатуру кружка, выступают с обвинениями и проклятиями против диктатуры класса. Московское Совещание, на котором искусно подтасованные цензовые и демократические элементы уравновешивали друг друга, имело своей задачей утвердить власть Керенского над классами и над партиями. Эта цель была достигнута только по видимости. В сущности, Московское Совещание обнаружило полное бессилие Керенского, ибо он был почти одинаково чужд и цензовым элементам, и мещанской демократии. Но так как либералы и консерваторы аплодировали его выпадам против демократии, а соглашатели устраивали ему овацию, когда он осторожно порицал контрреволюционеров, то у него создавалось впечатление, будто он опирается на тех и других и потому располагает неограниченной властью. Рабочим и революционным солдатам он грозил кровью и железом. Его политика пошла дальше по пути закулисных сделок с Корниловым, которые скомпрометировали его даже в глазах соглашателей. Церетели в характерных для него уклончиво-дипломатических выражениях заговорил о «личных» моментах в политике и о необходимости эти личные моменты ограничить. Эту задачу должно было выполнить Демократическое Совещание, которое созывали по произвольным нормам из представителей Советов, дум, земств, профессиональных союзов и кооперативов. Главная задача состояла, однако, в том, чтобы обеспечить достаточно консервативный состав Совещания, растворить раз навсегда Советы в бесформенной массе демократии и на этой новой организационной основе утвердиться против большевистского прилива.
Здесь не лишне будет в нескольких словах отметить разницу политической роли Советов и демократических органов самоуправления. Филистеры не раз указывали нам, что новые думы и земства, избранные на основе всеобщего голосования, несравненно демократичнее Советов и имеют больше прав на представительство населения, однако этот формальный демократический критерий лишен серьезного содержания в революционную эпоху. Революция знаменательна тем, что сознание масс изменяется быстро, новые и новые слои населения накопляют опыт, проверяют свои вчерашние взгляды, отметают их, вырабатывают новые, отказываясь от старых вождей, следуют за новыми, идут вперед… Формально-демократические организации, опирающиеся на тяжеловесный аппарат всеобщего избирательного права, неизбежно отстают в революционную эпоху от развития политического сознания масс. Совсем иное дело – Советы. Они непосредственно опираются на органические группировки, как мастерская, завод, фабрика, волость, полк и пр. Здесь, разумеется, нет тех юридических гарантий точности выборов, как при создании демократических дум или земств. Но имеются несравненно более серьезные, более глубокие гарантии прямой и непосредственной связи депутата с избирателями. Гласный городской думы или земства опирается на распыленную массу избирателей, которая доверяет ему свои полномочия на год и распадается. Советские избиратели остаются всегда связаны условиями своего труда и существования, депутат всегда у них на глазах, они в любой момент могут выработать для него наказ, осудить его, сместить, заменить другим лицом. Если общая политическая эволюция выражалась за предшествующие революционные месяцы в том, что влияние соглашательских партий сменялось решающим влиянием большевиков, то вполне понятно, что этот процесс ярче и полнее всего отражается в Советах, тогда как думы и земства, несмотря на весь свой формальный демократизм, выражали не сегодняшнее, а вчерашнее состояние народных масс. Этим именно объясняется тяготение к думам и земствам тех партий, которые все больше теряли почву под ногами в среде революционного класса. С этим самым вопросом – только в более широком масштабе – мы встретимся позже, когда подойдем к Учредительному Собранию.
ДЕМОКРАТИЧЕСКОЕ СОВЕЩАНИЕ
Демократическое Совещание, созванное Церетели и его сторонниками в середине сентября, имело совершенно искусственный характер, представляя комбинацию из Советов и органов самоуправления в такой пропорции, чтобы обеспечить перевес соглашательских партий. Рожденное беспомощностью и растерянностью, Совещание закончилось жалким фиаско. Цензовая буржуазия относилась к Совещанию с величайшей враждебностью, усматривая в нем попытку отодвинуть ее от тех позиций, к которым она приблизилась на Московском Совещании. Революционный пролетариат и связанные с ним массы крестьян и солдат заранее осуждали фальсификаторский метод созыва Демократического Совещания. Прямой задачей соглашателей было создать «ответственное» министерство. Но и это не было достигнуто. Керенский не хотел и не допускал ответственности, потому что этого не допускала стоявшая за его спиной буржуазия. Безответственность по отношению к органам так называемой демократии означала фактическую ответственность перед кадетами и союзными посольствами. Пока что, для буржуазии этого было достаточно. По вопросу о коалиции Демократическое Совещание обнаружило всю свою несостоятельность: за коалицию с буржуазией голосовало немногим более, чем против коалиции; большинство голосовало против коалиции с кадетами. Но за вычетом кадет не оказывалось в среде буржуазии серьезных контрагентов для коалиции. Церетели обстоятельно разъяснял это Совещанию. Раз Совещание не поняло, тем хуже для него. Переговоры бесцеремонно велись за спиной Совещания, с отвергнутыми им кадетами, причем решено было, что кадеты будут фигурировать не в качестве кадет, а в качестве… общественных деятелей. Теснимая и справа и слева, мещанская демократия сносила все это издевательство над собою и тем демонстрировала свою полную политическую прострацию. Из Демократического Совещания был выделен Совет, который решено было пополнить представительством цензовых элементов, и этот Предпарламент должен был заполнять собою пустое место, оставшееся до созыва Учредительного Собрания. Новое коалиционное министерство, в противоречии с первоначальным планом Церетели, но в полном согласии с планами буржуазии, сохраняло свою формальную независимость по отношению к Предпарламенту. Все вместе производило впечатление жалкого и бессильного канцелярского творчества, за которым скрывалась полная капитуляция мелкобуржуазной демократии перед цензовым либерализмом, который за месяц перед тем открыто поддерживал натиск Корнилова на революцию. Все свелось, таким образом, к восстановлению и увековечению коалиции с либеральной буржуазией. Не могло больше быть сомнения в том, что, совершенно независимо от состава будущего Учредительного Собрания, правительственная власть фактически будет в руках буржуазии, ибо соглашательские партии, несмотря на весь тот перевес, который давали им народные массы, неизменно приходили к коалиции с кадетами, не считая возможным создавать государственную власть без буржуазии. Народные массы относились к партии Милюкова с глубочайшей враждой. Во всех выборах за эпоху революции кадеты нещадно проваливались, и тем не менее те самые партии – с.-р. и меньшевики, – которые победоносно разбивали кадетскую партию на выборах, после выборов отводили ей в коалиционном правительстве красный угол. Естественно, если массы все более усматривали, что соглашательские партии играют в сущности роль приказчиков либеральной буржуазии.
ЗАТРУДНЕНИЯ В ТЫЛУ И НА ФРОНТЕ
Внутреннее положение тем временем осложнялось и ухудшалось. Война тянулась без цели, без смысла и без перспектив. Правительство не делало никаких шагов, чтобы вырваться из порочного круга. Был выдвинут смехотворный план посылки меньшевика Скобелева в Париж для воздействия на союзных империалистов. Но этому плану ни один здравомыслящий человек не придавал серьезного значения. Корнилов сдал немцам Ригу, чтобы терроризировать общественное сознание и в этой атмосфере утвердить палочную дисциплину в армии. Опасность грозила Петрограду. И буржуазные элементы встречали эту опасность с явным злорадством. Бывший председатель Думы Родзянко открыто говорил о том, что сдача немцам развращенного Петрограда не составит большой беды. Он ссылался на пример Риги, где после вступления немцев были упразднены Советы Депутатов и вместе со старыми городовыми водворился твердый порядок. Погибнет Балтийский флот? Но флот развращен революционной пропагандой: потеря, стало быть, не столь велика. В этом цинизме болтливого барина выразились затаенные мысли широких кругов буржуазии. Сдача Петрограда немцам ведь не означает еще потери его. По мирному договору Петроград вернется, но вернется, помятый немецким милитаризмом. Революция тем временем останется обезглавленной, с ней легче будет справиться. Правительство Керенского не думало о серьезной обороне столицы. Наоборот, общественное мнение подготовлялось к ее возможной сдаче. Из Петрограда в Москву и другие города эвакуировались правительственные учреждения.
В этой обстановке собралась солдатская секция Петроградского Совета. Настроение было напряженным и тревожным. – Правительство неспособно защитить Петроград? В таком случае пускай заключает мир. А если неспособно заключить мир, пускай убирается прочь. – В таком постановлении выразилось настроение солдатской секции. Это была уже зарница Октябрьской Революции.
На фронте положение ухудшалось
