В правительстве кроме десяти «министров-капиталистов» заседало еще шесть министров-соглашателей. На них большевистские плакаты не покушались. Наоборот, министров-капиталистов должны были, по смыслу лозунга, заменить министры-социалисты, представители советского большинства. Эту именно мысль большевистских плакатов я и высказал пред лицом советского съезда: порвите блок с либералами, устраните буржуазных министров и замените их своими Пешехоновыми. Предлагая советскому большинству взять власть, большевики, разумеется, нисколько не связывали себе рук по отношению к Пешехоновым; наоборот, они не скрывали, что будут в рамках советской демократии вести с ними непримиримую борьбу – за большинство в советах и за власть. Все это в конце концов азбучно. Только указанные выше черты Суханова, не столько лица, сколько типа, объясняют, каким образом этот участник и наблюдатель событий мог так безнадежно напутать в столь серьезном и в то же время столь простом вопросе.

В свете разобранного политического эпизода легче понять то ложное освещение, которое дает Суханов интересующей вас встрече моей с редакцией «Новой жизни». Мораль моего столкновения с кружком Максима Горького выражена Сухановым в заключительной фразе, которую он вкладывает в мои уста: «Теперь я вижу, что мне ничего больше не остается как основать газету вместе с Лениным». Выходит, что только невозможность договориться с Горьким и Сухановым, т. е. с лицами, которых я никогда не считал ни политиками, ни революционерами, заставила меня найти дорогу к Ленину. Достаточно ясно сформулировать эту мысль, чтобы показать ее несостоятельность.

Как характерна, замечу мимоходом, для Суханова фраза: «основать газету вместе с Лениным», – как если бы задачи революционной политики сводились к газете. Для человека с минимумом творческого воображения должно быть ясно, что я не мог так мыслить и так определять свои задачи.

Чтобы объяснить мое посещение газетного кружка Горького, надо вспомнить, что я прибыл в Петроград в начале мая, через два с лишним месяца после переворота, через месяц после приезда Ленина. За это время многое уже успело сложиться и определиться. Мне необходима была непосредственная, так сказать эмпирическая, ориентировка не только в основных силах революции, в настроениях рабочих и солдат, но и во всех группировках и политических оттенках «образованного» общества. Посещение редакции «Новой жизни» было для меня маленькой политической разведкой с целью выяснить силы притяжения и отталкивания в этой «левой» группе, шансы откола тех или других элементов и проч. Короткая беседа убедила меня в полной безнадежности кружка мудрствующих литераторов, для которых революция сводилась к передовой статье. А так как они обвиняли к тому же большевиков в «самоизоляции», возлагая вину за это на Ленина и его апрельские тезисы, то я, несомненно, не мог не сказать им, что всеми своими речами они липший раз доказали мне, что Ленин совершенно прав, изолируя от них партию или, вернее, изолируя их от партии. Этот вывод, который я должен был особенно энергично подчеркнуть для воздействия на участников беседы, Рязанова и Луначарского, противников объединения с Лениным, и дал, очевидно, повод для сухановской версии.

* * *

Вы, разумеется, совершенно правы, высказывая предположение, что я ни в каком случае не согласился бы осенью 1917 года говорить о юбилее Горького с трибуны Петроградского Совета. Суханов хорошо поступил на этот раз, отказавшись от одной из своих причудливых мыслей: вовлечь меня накануне октябрьского восстания в чествование Горького, который стоял по другую сторону баррикады.

Комментарии.

1 3а 1903 и 1904 годы данные относятся ко всем вообще стачкам, при несомненном преобладании экономических.

2 смотри предыдущий комментарий