искусственном отборе. Необходимо предоставить большевизму заговорить своим собственным языком: при режиме сталинской бюрократии он этой возможности лишен.
Большевистская партия была со дня своего возникновения партией революционного социализма. Но ближайшую историческую задачу она видела, по необходимости, в низвержении царизма и установлении демократического строя. Главным содержанием переворота должно было стать демократическое разрешение аграрного вопроса. Социалистическая революция отодвигалась в достаточно далекое, во всяком случае неопределенное, будущее. Считалось неоспоримым, что она сможет практически стать в порядок дня лишь после победы пролетариата на Западе. Эти положения, выкованные русским марксизмом в борьбе с народничеством и анархизмом, входили в железный инвентарь партии. Дальше следовали гипотетические соображения: в случае, если демократическая революция достигнет в России могущественного размаха, она сможет дать непосредственный толчок социалистической революции на Западе, а это позволит затем русскому пролетариату ускоренным маршем прийти к власти. Общая историческая перспектива не менялась и в этом, наиболее благоприятном варианте; ускорялся лишь ход развития и приближались сроки.
Именно в духе этих воззрений Ленин писал в сентябре 1905 года: «От революции демократической мы сейчас же начнем переходить и как раз в меру нашей силы, силы сознательного и организованного пролетариата, начнем переходить к социалистической революции. Мы стоим за непрерывную революцию. Мы не остановимся на полпути». Эта цитата, как ни поразительно, послужила Сталину для отождествления старого прогноза партии с действительным ходом событий в 1917 году. Непонятно только, почему кадры партии оказались застигнуты врасплох «апрельскими тезисами» Ленина.
На самом деле борьба пролетариата за власть должна была, согласно старой концепции, развернуться лишь после того, как аграрный вопрос будет разрешен в рамках буржуазно-демократической революции. Но беда в том, что удовлетворенное в своем земельном голоде крестьянство не имело бы никаких побуждений поддержать новую революцию. А так как русский рабочий класс, в качестве заведомого меньшинства в стране, не мог бы завоевать власть одними собственными силами, то Ленин вполне последовательно считал невозможным говорить о диктатуре пролетариата в России до победы пролетариата на Западе.
«Полная победа теперешней революции, – писал Ленин в 1905 году, – будет концом демократического переворота и началом решительной борьбы за социалистический переворот. Осуществление требований современного крестьянства, полный разгром реакции, завоевание демократической республики будет полным концом революционности буржуазии и даже мелкой буржуазии, – будет началом настоящей борьбы пролетариата за социализм…» Под именем мелкой буржуазии здесь понимается прежде всего крестьянство.
Откуда же при этих условиях могла возникнуть «непрерывная» революция? Ленин отвечал на это: русские революционеры, стоящие на плечах целого ряда революционных поколений Европы, имеют право «мечтать» о том, что им удастся «осуществить с невиданной еще полнотой все демократические преобразования, всю нашу программу-минимум… А если это удастся, тогда… революционный пожар зажжет Европу… Европейский рабочий поднимется, в свою очередь, и покажет нам, „как это делается“; тогда революционный подъем Европы окажет обратное действие на Россию и из эпохи нескольких революционных лет сделает эпоху нескольких революционных десятилетий». Самостоятельное содержание русской революции, даже в ее наивысшем развитии, не выходит еще за пределы буржуазно-демократического переворота. Только победоносная революция на Западе сможет открыть эру борьбы за власть и для русского пролетариата. Эта концепция полностью сохранила в партии свою силу до апреля 1917 года.
Если отбросить эпизодические наслоения, полемические преувеличения и частные ошибки, то существо споров по вопросу о перманентной революции в течение 1905–1917 годов сводилось не к тому, сможет ли русский пролетариат, завоевав власть, построить национальное социалистическое общество, – об этом вообще никто из русских марксистов никогда не заикался до 1924 года, – а к тому, возможна ли еще в России буржуазная революция, действительно способная разрешить аграрный вопрос, или же для осуществления этой работы понадобится диктатура пролетариата.
Какую часть старых взглядов Ленин подверг пересмотру в своих апрельских тезисах? Он ни на минуту не отказывался ни от учения о международном характере социалистической революции, ни от мысли о том, что переход на путь социализма осуществим для отсталой России лишь при непосредственном содействии Запада. Но Ленин здесь впервые провозгласил, что русский пролетариат, именно вследствие запоздалости национальных условий, может прийти к власти раньше, чем пролетариат передовых стран.
Февральская революция оказалась бессильна разрешить аграрный вопрос, как и национальный. Крестьянству и угнетенным народностям России пришлось своей борьбой за демократические задачи поддержать октябрьский переворот. Только потому, что русская мелкобуржуазная демократия не смогла выполнить ту историческую работу, которую совершила ее старшая сестра на Западе, русский пролетариат получил доступ к власти раньше, чем пролетариат Запада. В 1905 году большевизм собирался лишь после завершения демократических задач переходить к борьбе за диктатуру пролетариата. В 1917 году диктатура пролетариата выросла из незавершенных демократических задач.
Комбинированный характер русской революции на этом не остановился. Завоевание власти рабочим классом автоматически снимало водораздел между «программой-минимум» и «программой-максимум». При диктатуре пролетариата – но только при ней! – перерастание демократических задач в социалистические становилось неизбежностью, несмотря на то что рабочие Европы не успели еще показать, «как это делается».
Перемещение революционных очередей между Западом и Востоком, при всей своей важности для судеб России, как и всего мира, имеет, однако, исторически-ограниченное значение. Как ни далеко русская революция забежала вперед, зависимость от ее мировой революции не исчезла и даже не ослабела. Непосредственно возможности перерастания демократических реформ в социалистические открываются сочетанием внутренних условий, прежде всего соотношением пролетариата и крестьянства. Но в последней инстанции пределы социалистических преобразований определяются состоянием хозяйства и политики на мировой арене. Как ни велик национальный разбег, возможности перепрыгнуть через планету он не дает.
В своем осуждении «троцкизма» Коминтерн с особой силой обрушился на тот взгляд, согласно которому русский пролетариат, став у руля и не встретив поддержки с Запада, «придет во враждебные столкновения… с широкими массами крестьянства, при содействии которых он пришел к власти». Если даже считать, что исторический опыт полностью опроверг этот прогноз, сформулированный Троцким в 1905 году, когда ни один из нынешних критиков его не допускал самой мысли о диктатуре пролетариата в России, и в этом случае остается неопровержимым фактом, что взгляд на крестьянство как на ненадежного и вероломного союзника составлял общее достояние всех русских марксистов, включая и Ленина. Действительная традиция большевизма не имеет ничего общего с учением о предустановленной гармонии интересов рабочих и крестьян. Наоборот, критика этой мелкобуржуазной теории всегда входила важнейшим элементом в многолетнюю борьбу марксистов с народниками.
«Минет для России эпоха демократической революции, – писал Ленин в 1905 году, – тогда смешно будет и говорить о „единстве воли“ пролетариата и крестьянства…» «Крестьянство, как землевладельческий класс, сыграет в этой борьбе (за социализм) ту же предательскую неустойчивую роль, какую играет теперь буржуазия в борьбе за демократию. Забывать это – значит забывать социализм, обманывать себя и других насчет истинных интересов и задач пролетариата».
Разрабатывая в конце 1905 года для себя самого схему соотношения классов в ходе революции, Ленин следующими словами характеризовал обстановку, которая должна будет сложиться после ликвидации помещичьего землевладения: «Пролетариат борется уже за сохранение демократических завоеваний ради социалистического переворота. Эта борьба была бы почти безнадежна для одного российского пролетариата, и его поражение было бы неизбежно… если бы на помощь российскому пролетариату не пришел европейский социалистический пролетариат… В этой стадии либеральная буржуазия и зажиточное (плюс отчасти среднее) крестьянство организуют контрреволюцию. Российский пролетариат плюс европейский пролетариат организуют революцию. При таких условиях российский пролетариат может одержать вторую победу. Дело уже не безнадежно. Вторая победа будет социалистическим переворотом в Европе. Европейские рабочие покажут нам, «как это делается».
В те же примерно дни Троцкий писал: «Противоречия в положении рабочего правительства в отсталой стране, с подавляющим большинством крестьянского населения, смогут найти свое разрешение только в международном масштабе, на арене мировой революции пролетариата». Сталин приводил впоследствии именно эти слова, чтобы показать «всю пропасть, отделяющую ленинскую теорию диктатуры пролетариата от теории Троцкого». Между тем цитата свидетельствует, что, при несомненном различии тогдашних революционных концепций Ленина и Троцкого, как раз в вопросе о «неустойчивой» и «предательской» роли крестьянства взгляды их по сути совпадали уже и в те далекие дни.
В феврале 1906 года Ленин пишет: «Мы поддерживаем крестьянское движение до конца, но мы должны помнить, что это движение другого класса, не того, который может совершить и совершит социалистический переворот». «Русская революция, – заявляет он в апреле 1906 года, – имеет достаточно своих собственных сил, чтобы победить. Но у нее недостаточно сил, чтобы удержать плоды победы… ибо в стране с громадным развитием мелкого хозяйства мелкие товаропроизводители, крестьяне в том числе, неизбежно повернут против пролетария, когда он от свободы пойдет к социализму… Чтобы не допустить реставрации, русской революции нужен не русский резерв, нужна помощь со стороны. Есть ли такой резерв на свете? Есть: социалистический пролетариат на Западе».
В разных сочетаниях, но неизменные в основе, эти мысли проходят через все годы реакции и войны. Нет надобности умножать число примеров. Представления партии о революции должны будут получить наибольшую законченность и отчетливость в огне революционных событий. Если бы теоретики большевизма уже до революции склонялись к социализму в отдельной стране, эта теория должна была бы достигнуть полного расцвета в период непосредственной борьбы за власть. Так ли это оказалось на деле? Ответ даст 1917 год.
Отправляясь в Россию после февральского переворота, Ленин писал в прощальном письме к швейцарским рабочим: «Русский пролетариат не может одними своими силами победоносно завершить социалистическую революцию. Но он может… облегчить обстановку для вступления в решительные битвы своего главного, самого надежного сотрудника, европейского и американского социалистического пролетариата».
Одобренная апрельской конференцией резолюция Ленина гласит: «Пролетариат России, действующий в одной из самых отсталых стран в Европе, среди массы мелкокрестьянского населения, не может задаваться целью немедленного осуществления социалистического преобразования». Плотно примыкая в этих исходных строках к теоретической традиции партии, резолюция делает, однако, решительный шаг на новом пути. Она объявляет: невозможность самостоятельного социалистического преобразования крестьянской России ни в каком случае не дает права отказываться от завоевания власти не только ради демократических задач, но и во имя «ряда практически назревших шагов к социализму», как национализация земли, контроль над банками и пр. Антикапиталистические меры смогут получить дальнейшее развитие, благодаря наличию объективных предпосылок социалистической революции… в наиболее развитых передовых странах». Именно из этого надо исходить. «Говорить только о русских условиях, – поясняет Ленин в своем докладе, – ошибка… Какие задачи встанут перед российским пролетариатом при условии, если всемирное движение поставит нас перед социальной революцией, – вот главный вопрос, разбирающийся в этой резолюции». Ясно: новая исходная позиция, занятая партией в апреле 1917 года, после того как Ленин одержал победу над демократической ограниченностью
