[526] .
На V съезде с совещательным голосом присутствовал также представитель кавказских большевиков Ивано́вич, который на съезде совершенно не был заметен и ни разу не выступал. Это уже не был дебют, но все же один из первых выходов на общепартийную сцену Иосифа Джугашвили, которого в то время знали главным образом на Кавказе по псевдониму Коба. Будущий Сталин со сдержанным, завистливым и злобным любопытством наблюдал за тем, как свободно и непринужденно используют искусство полемики «старые» и «молодые» социал демократы. Правда, «старым» подчас, как Ленину, не было еще и сорока, а к «молодым» в числе прочих относился ровесник Джугашвили 28 летний Троцкий. Французский биограф Сталина Борис Суварин [527] писал: «В Лондоне Сталин в первый раз видел Троцкого, но последний вряд ли заметил его; вождь Петербургского Совета не был человеком, который легко завязывает знакомства и сближается с кем либо без действительного духовного родства» [528] . Троцкий же вспоминал, что о Сталине в тот период не знал тогда вообще ничего: «Факт таков, что только из книги Суварина я узнал о присутствии Кобы на Лондонском съезде и нашел затем подтверждение этого в официальных протоколах» [529] .
Правда, Троцкий все же слышал о Сталине во время лондонского съезда, так как в эти дни с будущим диктатором произошла серьезная неприятность, чуть было не приведшая к аресту его британскими властями, а это было бы уже неприятностью для всего съезда и для российской социал демократии в целом. Оказавшись в британской столице, Коба, неравнодушный к крепким напиткам, стал регулярно посещать пивные заведения. В один из пабов он отправился вместе с другим делегатом Максимом Максимовичем Литвиновым, постоянно проживавшим в Лондоне. Ивано́вич Коба относился к Литвинову как к своего рода поводырю, имея в виду знание им не только английского языка, но и нравов британской столицы. Изрядно напившись, грузин, проявивший несвойственный ему обычно темперамент, вступил в спор со столь же пьяным англичанином, и этот инцидент перерос в кулачную потасовку. Пострадало даже само заведение. Хозяин вызвал полицию. Только находчивость Литвинова, сохранившего трезвую голову и сумевшего убедить полицейских, что виновником схватки был не его «скромный товарищ», а столичный алкоголик, спасло Сталина от тюремной решетки [530] .
Об этом эпизоде говорили в кулуарах съезда, но, так как инцидент завершился благополучно, о нем быстро позабыли. Троцкий, безусловно участвовавший в кулуарных разговорах на эту тему, видимо, пропустил фамилию грузина мимо ушей. В то же время Ивано́вич с крайней недоброжелательностью следил за Троцким во время съезда. В опубликованном вскоре в бакинской газете отчете о лондонском форуме он обозвал Троцкого «красивой ненужностью», вложив в эту ремарку не только личную неприязнь, но и подспудное антисемитское чувство, которое он проявил в той же статье, обратив внимание на преобладание среди меньшевиков евреев и полуиронично, но с явно серьезным подтекстом приписав кому то из делегатов желание «устроить в партии погром» [531] .
Свою первую встречу с Троцким Сталин запомнил очень хорошо. Через три с половиной десятилетия, в разгар Второй мировой войны, он помнил об этой встрече и рассказал о ней британскому премьер министру Уинстону Черчиллю, чтобы выставить Троцкого беспомощным. Тот, по словам Сталина, «уехал разочарованный, не получив поддержку ни одной организации, которую он мог бы представлять, даже армии, на которую Троцкий так надеялся» [532] . Никакого отношения к действительности рассказ Сталина не имел. Но он был важным свидетельством недружелюбного отношения к красноречивому центристу, которое зародилось у кавказского большевистского провинциала уже в начале века.
Между тем после съезда Ленин не оставлял своих попыток привлечь Троцкого в большевистские ряды, начав с предложения ему участвовать в издаваемой им газете «Пролетарий». Не исключено, что Лев воспользовался бы случаем для расширения своих связей и возможности публиковаться, но Ленин зазывал Троцкого достаточно неуклюже. Вместо того чтобы обратиться лично и предложить «свободную трибуну» или хотя бы круг проблем для освещения, он подписал письмо сугубо официально – «Редакция «Пролетария» и предложил какую то конкретную тему [533] . Ленин хорошо помнил свои столкновения с Троцким в 1903 – 1904 гг., даже ошибочно доводил до 1905 г., называя их «большой баталией, дракой», причем, то ли сознательно, то ли оговорившись, добавлял про Троцкого: «Когда он был марксистом», то есть теперь вроде бы и не считая Троцкого сторонником теории Маркса. Троцкий на предложение о сотрудничестве в газете Ленину сам не ответил, продемонстрировав этим своего рода паритет с Лениным, а прислал письмо, написанное «По поручению т. Троцкого». Письмо сообщало «Пролетарию», что он «писать отказывается, занят». «Это позерство, по моему. И на Лондонском съезде он держался позером… – жаловался Ленин Горькому. – Не знаю уж, пойдет ли он с беками…» [534] С «беками», то есть большевиками, Троцкий на этом этапе не пошел. Более того, его взаимоотношения с Лениным вновь стали резко ухудшаться и дошли до стадии крайней враждебности.
2. Германия и Австрия
Из Лондона Лев отправился в Берлин. Там была назначена встреча с женой, которая вместе с младшим Левой должна была приехать из Петербурга [535] . Об этой договоренности, да и о самой встрече Троцкий пишет в воспоминаниях как о совершенно ординарном событии. Однако можно поражаться тому, что Наталья совершенно свободно получила возможность выехать за границу к своему супругу, который бежал с этапа по дороге на вечное поселение.
Троцкий был не единственным, кому удался побег. Вслед за ним из ссылки бежал Парвус, с которым был возобновлен контакт, правда теперь на иных началах. Парвус уже не был учителем, а Троцкий не был внимательным учеником. Оба они воспринимались известными социал демократами. Парвус к тому же осуществил свою мечту: стал предприимчивым коммерсантом и разбогател. Как бизнесмен, он занялся изданием на немецком языке брошюры Троцкого «Туда и обратно». Троцкий решил написать к этому изданию предисловие. Но работа несколько затянулась, предисловие разрослось и в конце концов превратилось в большую книгу, в которую были инкорпорированы не только воспоминания о побеге, но и ряд статей о революции. В полном согласии с Парвусом Троцкий еще более четко проводил в этой работе свои идеи перманентной революции [536] .
Материально Троцкие жили весьма скромно. Сам он и Наталья в воспоминаниях никогда не конкретизировали вопрос о своем достатке. Все же встречаются упоминания, что иногда поступали сносные гонорары, главным образом из немецких изданий, а позже из газеты «Киевская мысль», но время от времени приходилось даже вещи в залог закладывать [537] .
В начале эмиграции, когда поддерживались близкие отношения с Парвусом, тот, безусловно, оказывал Троцкому материальную помощь. Характерно, что иногда супруги позволяли себе путешествия и отдых. В конце лета 1907 г. вместе с Парвусом они отправились в пешеходное путешествие по горной Швейцарии. «Дни были прекрасны, по утрам тянул холодок, мы пили молоко и воздух гор. Попытка наша с женой спуститься в долину без дороги едва не стоила нам обоим головы… Когда деньги оказывались на исходе – а это было периодически – Парвус или я писали спешно статью в социал демократическую печать» [538] . Так было и в небольшом живописном городке Гиршберг в Богемии, где после швейцарского похода путешественники остановились на несколько недель и где Троцкий написал небольшую книгу о германской социал демократии, которая была вскоре издана в России большевистским издательством [539] .
Троцкий высказывал мысль, которая могла показаться крамолой всем фракциям российского социалистического движения, ибо оно ориентировалось на германскую социал демократию как на незыблемый образец для подражания. Он полагал, что в случае серьезных социальных потрясений германская партия со всей ее огромной бюрократической машиной центральных и местных организаций, прессы, клубов, женских и молодежных союзов, профессиональных объединений может оказаться не в авангарде революционного процесса и прогрессивных сил, а опорой консервативного порядка. Подобное критическое отношение Троцкого усилилось во время Штутгартского конгресса 2 го Интернационала, который состоялся 18 – 24 августа 1907 г. Здесь Троцкий входил в компактную группу левых социалистов. Он поддержал поправки, которые внесли совместно Мартов, Ленин и Р. Люксембург к проекту резолюции о войне. Уточненный текст звучал весьма революционно, в нем содержался призыв использовать возможный военный конфликт для того, чтобы попытаться осуществить завоевание власти пролетариатом.
Но громкие слова сочетались с весьма осторожным политическим поведением. Когда британский делегат Гарри Квелч назвал в своем выступлении западную дипломатию собранием разбойников, правительство земли Вюртемберг по требованию Берлина выслало Квелча из Германии. Это был единственный факт, связанный с конгрессом, который Троцкий счел достойным упоминания в своих мемуарах. «Партия не решилась что бы то ни было предпринимать против высылки. Не было даже демонстрации протеста. Международный конгресс стал похож на школьную комнату: дерзкого ученика высылают из класса, остальные молчат. За мощными цифрами германской социал демократии явственно почуялась тень бессилия» [540] .
На Штутгартском конгрессе Троцкий вновь встретился с болгаро румынским социалистическим деятелем Крыстю Раковским [541] , с которым познакомился в 1903 г. в Париже, а затем продолжал встречаться в Швейцарии [542] . Раковский приближался к своему 30 летию. Троцкий был моложе его на три года. К этому времени Раковский получил медицинское образование во Франции и утвердился в качестве активного и влиятельного оратора и публициста, стяжавшего, несмотря на молодость, международную известность. После того как болгарская социал демократия в 1903 г. раскололась на «тесняков» во главе с Димитром Благоевым (они стояли на левом крыле социалистического движения и были близки по существу, хотя не по личным симпатиям к большевикам) и «широких» во главе с Янко Сакызовым (занимавших умеренную позицию), Раковский на короткое время примкнул к «теснякам». В том же 1903 г., унаследовав сельскохозяйственное имение в районе города Мангалия в Румынии, он переехал в эту страну и стал одним из руководителей румынского социалистического движения [543] .
Троцкий почти с самого начала знакомства стал испытывать к Раковскому чувство глубокой симпатии, подкрепляемое близостью политических оценок [544] . С Раковским установились не только товарищеские, но и деловые отношения. 3 февраля 1904 г. Троцкий обратился к «дорогому Христиану Георгиевичу» (его имя теперь было изменено на русско румынский манер) с просьбой оказать помощь в изготовлении фальшивых документов для Плеханова, с которыми тот намеревался поехать в Россию [545] . Через четыре месяца, в июне 1904 г., Троцкий сообщал Раковскому о получении его письма по поводу воспоминаний, над которыми Троцкий работал (видимо, речь шла не о воспоминаниях, а о брошюре, которая позже вышла под названием «До Девятого января»). Раковский собирался опубликовать этот материал на болгарском языке. Троцкий сообщал о подготовке русского издания и просил
