делает в Реввоенсовете» [207] . Попытки Склянского и других руководителей Наркомата по военным и морским делам оспорить критику, которая содержалась в докладе и выступлениях членов комиссии, вызывала еще более жесткие нападки. Особенно желчно выступали Ворошилов и Орджоникизде. Ворошилов заявил, что все беды военного ведомства оттого, что Троцкий ведет себя слишком независимо от ЦК, и потребовал уравнять военное ведомство со всеми остальными наркоматами [208] . В свою очередь, петроградский партдеятель, ставленник Зиновьева П.А. Залуцкий [209] предостерегал Политуправление Красной армии от заигрывания с «оппозицией». «Ваша задача работать в Красной армии и вести твердую линию большинства ЦК… Командный состав должен подчиняться партийному большинству» [210] . Тем самым «тройка» недвусмысленно предупреждала, что нового Антонова Овсеенко на политработе в армии она ни в коем случае не потерпит.
В марте месяце решением Политбюро в наркомате Троцкого были проведены угодные Сталину кадровые изменения. 25 марта был снят заместитель Троцкого по военной деятельности, заместитель председателя Реввоенсовета Республики и самый близкий Троцкому сотрудник и единомышленник – Склянский. Плохим знаком был даже не то, что Склянского сняли, а куда именно его перевели. А перевели его на бессмысленную должность председателя треста Моссукно ВСНХ (под контроль руководителя ВСНХ Дзержинского). Склянского заменяли в формальном отношении почти равноценной фигурой – Михаилом Васильевичем Фрунзе, являвшимся до этого наркомом Украины по военным и морским делам. Существенная разница состояла в том, что между Троцким и Фрунзе были сугубо формальные отношения и последний намечался Сталиным в преемники самому Троцкому.
Фрунзе не был в буквальном смысле слова креатурой Сталина, но являлся для Сталина «наименее нежелательной фигурой» [211] . Кроме того, в состав Реввоенсовета еще осенью 1923 г. был введен И.С. Уншлихт [212] , заместитель председателя ВЧК, ОГПУ и ГПУ, ответственный чекист и «амбициозный и бездарный интриган», по оценке Троцкого [213] . Уншлихт должен был обеспечить контроль за военным наркоматом в переходный период со стороны ГПУ и Политбюро, ибо Сталин явно опасался осложнений при попытке убрать Троцкого из военного ведомства. Введение в Реввоенсовет Буденного, Каменева и некоторых других противников Троцкого было продолжением этой игры. Показательным завершением этого цикла перемещений явилась еще одна перестановка, произведенная в мае 1924 г., – близкий друг Троцкого Муралов, один из авторов «Заявления 46 ти», был смещен с поста командующего Московским военным округом и переведен на Северный Кавказ, а в Москве теперь стал командовать войсками Ворошилов, являвшийся ранее командующим Северо Кавказским военным округом. Замена Муралова Ворошиловым была произведена решением Политбюро без предварительного согласования с Троцким [214] .
С конца 1923 – начала 1924 г. Троцкий начал терять многих новых своих весьма влиятельных сторонников, которые шестым чувством ощущали, куда дует ветер, и спешили продемонстрировать свою лояльность, если не верность Сталину, который постепенно начинал возвышаться над остальными членами «тройки». Окончательно разошлись политические взгляды Троцкого и Бухарина, сблизившихся во время профсоюзной дискуссии. Правда, чистота теории отходила на задний план. Троцкий вел борьбу за собственное политическое выживание. Бухарин, щеголявший языком философских и экономических трактатов, направил свою деятельность на оправдание и возвеличивание сталинского курса, хотя прикрывалось это глубокомысленными теоретическими рассуждениями. Наиболее ярким проявлением бухаринской беспринципности были те самые редакционные статьи «Правды», направленные против Троцкого, автором которых, по всей видимости, был главный редактор газеты Бухарин. Оказавшись в положении, когда его все больше оттирали с передовых позиций, Троцкий понимал, что он может противостоять своим противникам только путем организации равноценной массовой опоры. Однако таковой возможностью он не располагал. За ним шла только часть старых партийных кадров, убежденных в его идейной правоте и с презрением или ненавистью относившихся к выскочке Джугашвили и его подручным, небольшая группа руководящих и рядовых экзальтированных комсомольцев и большинство военных. Однако даже эти группы сторонников Троцкого не были его безоговорочной опорой, так как сдерживались догмами о необходимости сохранения партийного единства и соблюдения дисциплины. Наконец, большинство просто боялось за свои должности и карьеру. Примеры Раскольникова, Антонова Овсеенко и Муралова служили весьма конкретными напоминаниями о том, что может произойти с отступниками от «генеральной линии».
После дискуссии конца 1923 – начала 1924 г. Троцкий колебался, следует ли ему вступать в открытый и явно неравный бой с партийным большинством, и если вступать, то в какой форме. В 1929 г., непосредственно после изгнания из СССР, он писал: «И после того, как глубокие политические разногласия определились, оттеснив далеко назад личную интригу, я пытался удерживать споры в рамках принципиального обсуждения и противодействовал форсированию борьбы, чтоб дать возможность на фактах проверить противоречивые оценки и прогнозы. Наоборот, Зиновьев, Каменев и Сталин, который осторожно укрывался на первых порах за первыми двоими, форсировали борьбу изо всех сил. Они как раз и не хотели дать партии время обдумать и проверить разногласия на основе опыта» [215] .
При этом Троцкий нередко допускал политические промахи, которыми весьма умело пользовались его оппоненты и враги. В ряде выступлений он подчеркивал, что Ленин был блестящим практиком, в то же время не отмечая его заслуг в качестве теоретика. В условиях, когда раздувался культ личности Ленина, это была непростительная тактическая ошибка. За нее ухватился, в частности, Бухарин, который уже через месяц после смерти Ленина выступил перед слушателями Коммунистической академии с докладом, подвергая резкой критике позицию Троцкого и одновременно пытаясь лишить его теоретических регалий, заявляя, будто Ленин добился «исторического завершения» марксизма [216] . (Вот тут и сказалась правота Ленина в теоретических вопросах – Ленин в своем «Письме к съезду» обвинил Бухарина в плохом понимании марксистской диалектики, отвергавшей «завершение марксизма». Но тогда на мелочи внимания не обращали, ибо они были выгодны сталинской группе.)
18 мая 1924 г. Крупская официально передала Каменеву записи Ленина с характеристиками руководящих партийных деятелей (о которых Сталин и Каменев знали через своих шпионов – приставленных к Ленину секретарей). В сопроводительном письме она сообщала, что Ленин выражал твердое пожелание довести эти заметки до сведения партийного съезда [217] . На следующий день Сталин, Каменев, Зиновьев, Бухарин и Калинин письменно подтвердили решение довести эти материалы до сведения ближайшего пленума ЦК [218] , а на предстоящем партийном съезде зачитать документы «по делегациям», с запрещением делать какие либо заметки. На пленарном заседании съезда решено было «завещание» Ленина не зачитывать и о нем не упоминать [219] . Тем не менее непосредственно перед открытием съезда, 21 мая, на заседании сеньорен конвента – совета старейшин, собрания руководителей местных делегаций и членов ЦК, называемого иногда пленумом ЦК, – был оглашен документ, получивший название «Письмо к съезду» или «завещание» Ленина.
Видимо, только на этом заседании Троцкий впервые услышал полный текст пресловутого документа. Открыл заседание и огласил письмо Каменев. Воцарилась тишина. Лицо Сталина стало мрачным и напряженным [220] . После оглашения письма слово в соответствии с намеченным сценарием взял Зиновьев: «Товарищи, вы все знаете, что посмертная воля Ильича, каждое слово Ильича для нас закон… Но есть один пункт, по которому мы счастливы констатировать, что опасения Ильича не оправдались. Все мы были свидетелями нашей общей работы в течение последних месяцев и, как и я, вы могли с удовлетворением видеть, что то, чего опасался Ильич, не произошло. Я говорю о нашем генеральном секретаре и об опасностях раскола в ЦК» [221] .
Затем было подтверждено решение зачитать письмо Ленина не на пленарном заседании съезда, а только по делегациям без права обсуждения и с запрещением конспектировать текст, причем сам факт оглашения ленинского документа тоже рассматривался как совершенно секретный [222] . «Письмо» зачитывали Каменев и Зиновьев. Нет оснований считать, что они зачитывали текст полностью. Акценты, видимо, расставлялись так, что у слушателей оставалось выгодное Сталину ощущение. Вот что вспоминал об этой процедуре Л.М. Каганович [223] : «Когда письмо Ленина оглашалось и обсуждалось на делегациях, товарищи, при всей своей любви, уважении и верности Ленину, прежде всего ставили вопрос: а можно ли найти такого человека, который обладал бы, как пишет сам Ленин, всеми качествами Сталина и отличался лишь одним перевесом – более терпим, лоялен, вежлив и т. д. Если бы Ленин был уверен, что это легко сделать, то он со свойственной ему прямотой просто предложил бы снять Сталина и выдвинуть такого то, а он написал осторожно или, может быть, условно. Можно думать, что Ленин и здесь, ставя так вопрос, рассчитывал на исправление Сталиным своих недостатков» [224] .
XIII съезд проходил с 23 по 31 мая 1924 г. Троцкий был избран в президиум съезда. Его поведение на съезде, проявившееся, в частности, в прениях по политическому и организационному отчетам ЦК, было еще одной демонстративной попыткой подчеркнуть свое лояльное отношение к сталинскому большинству, не отказываясь, однако, от особой позиции по основным вопросам внутренней и внешней политики государства [225] . Иными словами, его выступление было своего рода прощупыванием почвы перед принятием решения о возможности нового витка борьбы против «тройки». Троцкий начал свою речь с заявления о намерении устранить все то, что может обострить отношения в руководстве и сделать более трудной ликвидацию затруднений, которые возникли перед партией. Оратор отстаивал верность резолюции от 5 декабря 1923 г. о внутрипартийной демократии, которая была с трудом вырвана им у сталинской группы и которую теперь Сталин всячески стремился выхолостить. Но резолюция оставалась официальным документом, и ее защита не являлась крамолой. Именно на базе этой резолюции Троцкий критиковал продолжавшуюся бюрократизацию партийного аппарата.
В выступлении подвергалась критике «маргариновая демократия», то есть демократия поддельная, искусственная, которая насаждалась в партии. Этим необычным термином, который он впервые употребил еще в 1913 г. по отношению к курсу Ленина, Троцкий теперь именовал чисто формальную статистику собраний: как часто проводятся, каков процент высказывается за различные позиции во время дискуссий и т. п. Он настаивал на том, что демократия в партии – это режим, обеспечивающий «идейное политическое и организационное руководство старого подпольного, богатого опытом поколения большевиков… и в то же время такой режим, который… обеспечивает, с другой стороны, молодому поколению выход на большую дорогу ленинизма не школьным путем… а путем активного, самостоятельного, деятельного участия в политической жизни партии и страны».
При всей демагогичности такого рода заявлений, они свидетельствовали о стремлении Троцкого, а также части его сторонников к оттеснению от власти сталинской группы, к постепенному выдвижению на передовые позиции представителей нового поколения, в первую очередь тех, кто был организационно или политически к нему близок. Именно поэтому Троцкий подчеркивал, что ни в коем случае нельзя считать проявлением фракционности местную критику партбюрократов. Именно бюрократизация верховного партийного аппарата ведет к
