а не за удовлетворение его просьбы об освобождении), но оставило его членом Политбюро. Правда, Троцкого перевели в категорию заложника: в случае нарушения или неисполнения им партийных решений ЦК «будет вынужден, не дожидаясь съезда, признать невозможным дальнейшее пребывание Троцкого в составе Политбюро и поставить вопрос перед объединенным заседанием ЦК и ЦКК об его устранении от работы в ЦК» [282] .
После январского пленума в течение нескольких месяцев Троцкий оставался без должностей, формально сохраняя только пост члена Политбюро, не дававший Троцкому реальных рычагов власти. Зато в мае он получил сразу три назначения, но все они носили издевательский характер. Троцкий стал председателем Главного концессионного комитета при Совнаркоме (в условиях, когда концессионный курс все более сворачивался [283] ); начальником электротехнического управления ВСНХ (хотя никогда не имел ни малейшего отношения к электротехнике); и председателем научно технического отдела все того же ВСНХ, отдела по сути бездействовавшего. Как в свое время Склянского, Троцкого переводили под Дзержинского, являвшегося по совместительству и руководителем ВСНХ, и председателем ОГПУ. Таким образом Троцкий был передан под начало своего противника, чекиста, организовывавшего ранее и изоляцию Ленина в Горках, и домашний арест Троцкого в Сухуми.
Пост председателя Реввоенсовета на недолгое время занял Фрунзе. Это было буферное замещение. Сталин считал опасным ставить на место Троцкого стопроцентно своего человека. 31 октября 1925 г. Фрунзе скончался в результате хирургической операции язвы желудка, которая с медицинской точки зрения не представлялась необходимой, но на которую Фрунзе вынужден был пойти, ибо по этому вопросу было принято соответствующее решение Политбюро (3 ноября Фрунзе похоронили). Пост наркома занял ставленник Сталина Ворошилов, единомышленник Сталина и враг Троцкого еще с царицынских времен [284] .
После смерти Фрунзе распространились версии о том, что Фрунзе был убит по указанию Сталина. «Вы помните, что Фрунзе умер при невыясненных обстоятельствах – неожиданная операция, поползшие по Москве слухи, что он был убит и т. д.» – писал 4 августа 1927 г. советологу Исааку Дон Левину известный анархист Александр Бекман [285] . Тридцатью годами позже ту же версию высказывал историк и архивист Б.И. Николаевский в письме Суварину: «Между прочим, встретил человека – профессор военной академии [им. М. В.] Фрунзе, который рассказал, что Тухачевский (они были товарищами по Михайловскому училищу) ему в 1925 году говорил, что «операция» у Фрунзе была убийством, совершенным с согласия самого Фрунзе, чтобы избежать разоблачения, так как раскрылись, де, его связи с Охранкой» [286] .
Но предоставим слово более информированному современнику тех лет – самому Троцкому, поскольку в контексте последующих событий важно даже не то, убил ли Сталин Фрунзе, а что именно считал на эту тему Троцкий. В его архиве среди черновиков незаконченной биографии Сталина о Фрунзе была сделана следующая запись:
«На посту руководителя вооруженных сил ему суждено было оставаться недолго: уже в ноябре 1925 г. он скончался под ножом хирурга. Но за эти немногие месяцы Фрунзе проявил слишком большую независимость, охраняя армию от опеки ГПУ; это было то самое преступление, за которое погиб 12 лет спустя маршал Тухачевский. Оппозиция нового главы военного ведомства создавала для Сталина огромные опасности; ограниченный и покорный Ворошилов представлялся ему гораздо более надежным инструментом. Бажанов изображает дело так, что у Фрунзе был план государственного переворота. Это только догадка и притом совершенно фантастическая. Но несомненно, Фрунзе стремился освободить командный состав от ГПУ и ликвидировал в довольно короткий срок комиссарский корпус. Зиновьев и Каменев уверяли меня впоследствии, что Фрунзе был настроен в их пользу против Сталина. Факт, во всяком случае, таков, что Фрунзе сопротивлялся операции. Смерть его уже тогда породила ряд догадок, нашедших свое отражение даже в беллетристике. Далее эти догадки уплотнились в прямое обвинение против Сталина. Фрунзе был слишком независим на военном посту, слишком отождествлял себя с командным составом партии и армии и несомненно мешал попыткам Сталина овладеть армией через своих личных агентов.
Из всех данных ход вещей рисуется так. Фрунзе страдал язвой желудка, но считал, вслед за близкими ему врачами, что его сердце не выдержит хлороформа, и решительно восставал против операции. Сталин поручил врачу ЦК, т. е. своему доверенному агенту, созвать специально подобранный консилиум, который рекомендовал хирургическое вмешательство. Политбюро утвердило решение. Фрунзе пришлось подчиниться, т. е. пойти навстречу гибели от наркоза. Обстоятельства смерти Фрунзе нашли преломленное отражение в рассказе известного советского писателя Пильняка. Сталин немедленно конфисковал рассказ и подверг автора официальной опале. Пильняк должен был позже публично каяться в совершенной им «ошибке».
Со своей стороны, Сталин счел нужным опубликовать документы, которые должны были косвенно установить его невиновность в смерти Фрунзе. Права ли была в этом случае партийная молва, я не знаю; может быть, никто никогда не узнает. Но характер подозрения сам по себе знаменателен. Во всяком случае, в конце 1925 года власть Сталина была уже такова, что он смело мог включать в свои административные расчеты покорный консилиум врачей, и хлороформ, и нож хирурга».
Говоря о писателе Б. Пильняке, Троцкий имеет ввиду «Повесть непогашенной луны». Законченная в январе 1926 г. и опубликованная в «Новом мире» (1926. № 5), повесть не увидела света, так как весь тираж журнала был конфискован [287] . Пильняк располагал информацией об обстоятельствах смерти Фрунзе, так как дружил или был хорошо знаком со многими партийными деятелями. Вот что вспоминает жена Л.П. Серебрякова Галина: «Воронский обычно приводил с собой писателей. Тогда то зачастил к нам Всеволод Иванов, затем Есенин, Клюев, Пильняк, так и оставшийся близким к Серебрякову. Позже они вместе ездили в Японию. Мы также бывали у Пильняка и его красивой жены, артистки Малого театра» [288] . Серебряков, в свою очередь, был посвящен в дело Фрунзе, так как с незапамятных времен дружил с Дзержинским. Бывал у Серебрякова в гостях и Г.Г. Ягода, который, вероятно (по приказу Сталина), руководил операцией по устранению Фрунзе. «Приезжал Ягода поиграть в китайскую игру мадзян, – писала Серебрякова. – Он был азартен, нетерпим, если проигрывал. Однажды он привез и назвал своим приятелем Суварина, юркого маленького француза» [289] – одного из руководителей французской компартии, с которым позже вел оживленную переписку Николаевский. В общем, был «узок круг этих революционеров»… Все знали друг друга и все друг о друге.
5. «Новая оппозиция»
Подозрительный Сталин не мог поверить в то, что на январском пленуме Троцкий, в последние месяцы много болевший и постоянно плохо себя чувствовавший, действительно сдался. Он считал, что теперь уже опальный бывший наркомвоенмор при первом благоприятном случае объявит Сталину войну и найдет новые подходы для критики и разоблачения официального курса партии, пойдя на союз с теми группами и лидерами, с которыми будет выгодно объединиться по тактическим соображениям прежде всего для критики новой сталинской теории. В целом Сталин был прав. Троцкий сдался.
«Теория социализма в одной стране» означала не только продолжение НЭПа, но и обещание сытой социалистической жизни не в отдаленном будущем, после победы мировой революции, а в самое близкое время. Она предусматривала более осторожную внешнюю политику и провозглашала отказ от курса на революцию в Европе и от ориентирования руководимого Зиновьевым Коминтерна на немедленные национальные революции. Запустив новую теорию, Сталин перевел ее в практическую плоскость. На пленуме ЦК 23 – 30 апреля 1925 г. были приняты решения о серьезных экономических уступках крестьянству, которыми могли воспользоваться все его слои, включая «кулачество»: допускалась сдача земли в долгосрочную (до 12 лет) аренду, организация хуторских и отрубных хозяйств выделившимся из общины крестьянам, снимались ограничения на применение наемного труда, понижался единый сельскохозяйственный налог, причем платить его теперь нужно было деньгами. Изъятие налога в натуре запрещалось [290] .
Эти нововведения нельзя было назвать иначе как экономической либерализацией, направленной на повышение благосостояния населения, и советские граждане восприняли их положительно. Но в правительстве единства в этом вопросе не было. Очередной пленум ЦК, состоявшийся в октябре 1925 г., принял компромиссную резолюцию и даже осудил «кулацкий уклон», на чем настояли Зиновьев и Каменев. Сталин и Бухарин оказались в сложном положении. Троцкий самым внимательным образом наблюдал за происходившими многочисленными перестановками, а главное – назревавшим и затем разразившимся конфликтом внутри «триумвирата», еще вчера единого в своей борьбе с Троцким. 9 декабря он сделал объемистую дневниковую запись под заголовком «Блок с Зиновьевым» [291] . Троцкий анализировал позиции «ленинградской группы», возглавляемой Зиновьевым и поддержанной Каменевым, ее аргументацию, сущность того, что он называл «аппаратной оппозицией против ЦК». Он раздумывал, следует ли идти на риск сближения с этой группой: «Глухой верхушечный пока что характер борьбы придает ее идейным отражениям крайне схематический, доктринерский и даже схоластический характер. Придавленная аппаратным единогласием партийная мысль при столкновении с новыми вопросами или опасностями прокладывает себе дорогу обходными путями и путается в абстракциях, воспоминаниях, бесчисленных цитатах. Сейчас партийное внимание как бы сосредоточивается печатью на теоретическом определении нашего режима в целом» [292] , – философски размышлял Троцкий на языке не доступном и не понятном никому, кроме него самого.
Заголовок этой записи совершенно не соответствовал содержанию: ни о каком блоке с Зиновьевым в тексте речи не было. Создается впечатление, что в данном случае сработало подсознание. Находясь на стадии формирования будущих принципиальных политических установок, Троцкий отмечал необходимость поставить во главу угла промышленное развитие на основе комплексного хозяйственного плана, «опирающегося на могущественный комбинат промышленности, транспорта, торговли и кредита», на «сознательную постановку больших хозяйственных задач» и «создание условий для их выполнения». В написанных через три дня заметках «Обвинения в хозяйственном пораженчестве», черновых записях для возможного выступления, Троцкий писал, что критику методов партийно хозяйственного руководства группа Сталина пыталась отождествить с пораженчеством, то есть расчетом на ухудшение экономического положения страны и вытекающее отсюда недовольство масс. «Трудно представить себе более чудовищную клевету. Только новые, более сложные задачи, вырастающие из хозяйственного подъема, способны воспитывать партийную мысль, закалять ее, поднимать ее на более высокую ступень» [293] .
В заметках значительно четче, чем раньше, проявилась критика введенной недавно государственной монополии на продажу крепких спиртных напитков. Аргументация этой критики была следующей. Отнюдь не решив официально поставленную задачу вытеснения из деревни самогона, который продолжали гнать и пить крестьяне, используя его также в качестве некоего денежного суррогата, и давая лишь минимальные фискальные выгоды, водочная политика захватила город, подрывая материальное благосостояние рабочих, понижая их культурный уровень, нанося им еще и физиологический удар, понижая авторитет государства. Критика Троцким политики спаивания населения стала в последующие годы одним из важных пунктов экономической платформы объединенной оппозиции. Недаром Троцкий сделал на документе приписку: «Очень важно развить».
Накануне
