на высшую власть в партии и в стране и в случае достижения таковой явно не будет делить с ними добычу. Тем не менее Троцкий и его немногочисленные сторонники сочли возможным пойти на контакты, вначале очень осторожные, затем все более прочные, для совместной борьбы против сталинского большинства, дабы вернуть себе рычаги управления и право считаться преемниками Ленина.
После разрыва с Зиновьевым и Каменевым Сталин начал маневрировать, чтобы предотвратить возможный их блок с Троцким. В марте 1926 г. Бухарин и Сталин встречались с Троцким, вели с ним разговоры о возможности возобновления совместной работы. О том же по поручению Сталина Троцкому сообщил Л.П. Серебряков. После состоявшейся беседы последний 27 марта 1926 г. проинформировал Сталина о том, что и Троцкий рассчитывал на возможность восстановления конструктивного, делового сотрудничества. 20 января 1926 г. в выступлении на рабочем собрании на Путиловском заводе в Ленинграде Ворошилов, очевидно, что по поручению Сталина, даже похвалил Троцкого, сказав, что Троцкий «ведет себя неплохо, исправляется, работу, порученную ему, выполняет добросовестно, по большевистски, не без пользы», что «есть все надежды на его полное выправление» [408] .
Сигнал был услышан, и Троцкий заявил, что готов продолжить контакты с генсеком, но выражал недоумение по поводу закулисных маневров, которые при этом предпринимаются [409] . Он продолжал работу на тех трех постах, на которые он был назначен, но основное внимание сосредотачивал на аналитической и публицистической деятельности.
Вскоре Троцкий опубликовал брошюру «Европа и Америка», куда поместил две свои речи, в которых отстаивал и развивал идею Соединенных Штатов Европы, на этот раз мотивируя ее недосягаемым материальным перевесом Соединенных Штатов над европейскими странами, исключавшим для капиталистической Европы возможность хозяйственного подъема и возрождения. Американский капитализм революционизирует Европу, был убежден Троцкий. Выход из европейского тупика он видел только в пролетарской революции в Европе, в устранении таможенных перегородок и в создании европейских Социалистических Соединенных Штатов, которые вступили бы в федеративное объединение с СССР [410] – то есть создали бы одну гигантскую Советскую империю.
0 современном американском капитализме Троцкий отзывался почти восторженно. Он предрекал мощный хозяйственный расцвет Америки, утверждая, что «Европа выбрасывает за океан, волну за волной, такие элементы населения, которые лучше всего были пробуждены, подготовлены, закалены для развития производительных сил». Особое восхищение Троцкого вызывало развитие в США серийного промышленного производства. «К числу этих стандартизированных предметов потребления относятся между прочим детская коляска и гроб. Так что американцы рождаются в стандарте и умирают в стандарте. Я не знаю, удобнее ли это, но это дешевле на 40%», а европейские страны в смысле займов «стоят в очереди у окошка дяди Сама» [411] .
Естественным результатом прогресса США Троцкий вынужден был теперь признать принципиальные изменения в американском организованном рабочем движении. Он обращал внимание на функционирование «компанейских профсоюзов» на Западном континенте, то есть рабочих организаций, возникших по инициативе предпринимателей и их объединений, тесно с ними сотрудничавших. Хотя действовавшая ранее Американская федерация труда и являлась организацией реформистской, она все же противопоставляла рабочих капиталистам и прибегала к традиционным средствам борьбы, прежде всего к забастовкам. Теперь положение значительно изменяется, констатировал автор. Отмечая, что капитал резко увеличивает свои оборотные средства и все более заинтересовывает рабочих в процветании промышленности через их участие в прибыли, он считал, что, по существу дела, это «означает уже полное признание тождества интересов труда и капитала» [412] .
Сами по себе печатные выступления Троцкого откровенно оппозиционными не являлись, но в условиях, когда официальная пропаганда наращивала свои усилия в преподнесении населению обещаний о социализме в одной стране, выглядели весьма необычными и даже подозрительными, особенно имея в виду прошлый опыт остро критических выступлений. В самом же Политбюро, членами которого оставались как Троцкий, так и потерпевшие поражение Каменев и Зиновьев, изменения в их взаимоотношениях были очевидны. Если раньше Зиновьев и Каменев были острыми критиками Троцкого, нападали на него с остервенением и получали столь же нелицеприятные ответные удары, то теперь взаимные нападки постепенно были смягчены, а затем и вовсе прекращены. Происходили закулисные маневры и интриги, неофициальные встречи с выяснением позиций по конкретным вопросам без взятия на себя каких бы то ни было обязательств, результатом которых являлись официальные заявления, но они были облечены в эзопову форму с обилием общих фраз и минимумом конкретики. Уловить действительный смысл этих заявлений с трудом могли только весьма искушенные в советской политике деятели.
Непосредственно после XIV съезда Троцкий пошел на негласный контакт с Бухариным, а через него и со Сталиным, которые опасались блока Троцкого с бывшей «ленинградской оппозицией» [413] . При этом Троцкий даже попытался оторвать Бухарина от Сталина или, по крайней мере, добиться ослабления их связей. Чрезвычайно характерным было письмо Льва Давидовича Бухарину от 9 января 1926 г., в котором отмечалась близость их позиций (скорее выдуманная, нежели реальная) и выражалась надежда на возрождение коллективной работы Политбюро [414] . Троцкий принял предложенные ему правила игры и почти всерьез делился с Бухариным своими опасениями по поводу болезней партаппарата, идейный авторитет которого понижается, а власть поддерживается демагогией. «Я вполне готов к продолжению нашего объяснения, – писал Троцкий, – которое – я хотел бы надеяться – не затруднит, а хоть отчасти облегчит путь к действительно коллективной работе в Политбюро и в ЦК, без чего не будет коллективной работы и во всех нижестоящих партийных организациях» [415] . Однако Бухарин, очевидно по указанию Сталина, на дальнейшие контакты пока не шел, и Троцкий потянулся к Каменеву и Зиновьеву.
Вначале возможности для сближения с теми, кого называли «новой оппозицией», стали ощущаться на заседаниях Политбюро в сходной аргументации, в основном по вопросам хозяйственного развития. Заметив, что Зиновьев и Каменев постепенно сближаются с ним в вопросе о необходимости форсированного промышленного развития СССР, Троцкий стал еще активнее настаивать на индустриализации. Он использовал для этого все заседания, на которых рассматривались хозяйственные проблемы. Так, уже 11 января 1926 г., то есть через полторы недели после окончания XIV съезда и через два дня после обращения к Бухарину (Политбюро рассматривало в тот день вопрос о состоянии валютных резервов СССР), Троцкий заявил, что червонец, то есть твердая валюта, необходим не сам по себе, а как инструмент социалистического строительства и что именно промышленность должна играть ведущую роль в развитии народного хозяйства. «Выход из кризиса в энергичном форсировании экспорта, в переработке импортных планов под углом зрения индустриализации, в уплотнении бюджета под углом зрения индустриализации и в ясной и отчетливой директиве всем плановым и хозяйственным органам, что разрешение кризиса и предупреждение его… в лозунге «тверже шаг в сторону индустриализации» [416] , – утверждал Троцкий. Каменев и Зиновьев в основном отмалчивались, хотя сочувственно прислушивались к тому, что говорил Троцкий. Бухарин и стоявший за его спиной Сталин продолжали настаивать на первоочередном внимании к сельскому хозяйству.
Под индустриализацией Троцкий понимал не судорожный рывок вперед в промышленном развитии страны, как это произойдет вскоре, когда индустриализацию начнет проводить Сталин, а пропорциональное, сбалансированное развитие тяжелой и легкой промышленности, хотя и при существенном преимуществе производства средств производства. Троцкий считал возможным проводить такую индустриализацию на базе национализированной советской промышленности, существенного расширения концессионной политики и при участии частных западных фирм. На заседании Политбюро 25 февраля 1926 г., обсуждавшего хозяйственные мероприятия на ближайший период, Троцкий вновь подчеркивал необходимость индустриализации, причем на этот раз увязывал индустриальный рост с перспективами развития сельского хозяйства, доказывая, что именно максимальное вкладывание накоплений в промышленность приведет к поднятию уровня земледелия и животноводства [417] .
Острая перепалка произошла на одном из очередных заседаний Политбюро – 18 марта. Собственно говоря, именно на этом заседании наметились первые шаги к прямому сближению между Троцким и бывшими лидерами «новой оппозиции». Обсуждался вопрос о снятии Зиновьева с поста председателя Ленинградского Совета за нарушение партийной дисциплины и фракционную деятельность. Троцкий выступил со спокойной речью, в которой обращал внимание на то, что пресловутая резолюция X партсъезда о единстве партии была документом текущего момента, что сам Ленин не обращал на нее серьезного внимания, когда считал это политически целесообразным, что, например, в том же 1921 г. Ленин, Троцкий и Каменев создали фракцию против Зиновьева, Бухарина и Радека, чтобы провести на Политбюро решения, связанные с курсом III конгресса Коминтерна, направленным против планов авантюрных выступлений в Германии, и сам Ленин признал тогда факт создания им своей фракции.
Понизив таким образом накал страстей в отношении «фракционной работы» Зиновьева в Ленинграде и показав сиюминутность ленинского решения о запрещении фракций и готовность самого Ленина идти на нарушение резолюции X съезда, когда это было выгодно Ленину, Троцкий затем несколько сменил тональность. Он подверг критике «аппаратный режим» в Ленинграде, то есть режим Зиновьева, но не за стиль работы руководителя «новой» оппозиции Зиновьева, а за поддержку им общепартийного режима, режима Сталина: «Тов. Сталин совершенно прав был в той части речи, когда говорил, что победа над ленинградской оппозицией была обеспечена не только давлением центрального аппарата, но и благодаря стремлению ленинградских партийцев освободиться от чрезмерного зажима местного аппарата. Правильно! Но что, если окажется, что они попали из огня да в полымя? Разве нынешний режим в Москве позволяет думать, что новый режим в Ленинграде будет «мягче»?» [418]
При всем показном стремлении Троцкого подняться над схваткой, сохранить позицию судьи это было выступление в пользу Зиновьева, ибо оратор выражал уверенность, что снятием бывшего сталинского соратника с руководящего поста в Северной столице коренные проблемы, стоявшие перед партией, не будут решены и что для этого необходимы кардинальные меры общего порядка. В результате возникла перебранка, которую инициировал Молотов и поддержал Сталин [419] , понимавший, что без его поддержки не сильный в аргументации, не обладавший красноречием, да еще и страдавший заиканием Молотов не выдержит полемики с Троцким. «Кто первый выдвинул у нас вопрос о перерождении вождей нашей партии? – спрашивал Сталин. – Тов. Троцкий. Кто об этом заговорил первый? Тов. Троцкий». И хотя Сталин деликатно называл Троцкого «товарищем», по существу он обвинил его в том, что Троцкий выступает против решений XIV съезда партии, а это, с учетом резолюции X съезда партии, было нарушение партийной дисциплины. На это Троцкий ответил: «Вы прочитайте, т. Сталин, что я на деле писал, вы так много искажали меня, что сами уже поверили этому».
На заседании Политбюро Троцкий поднял еще один вопрос: об антисемитизме. Дело в том, что постепенное оттеснение от власти сначала Троцкого, а теперь еще и Зиновьева с Каменевым даже при самом непредвзятом (чего в еврейском вопросе никогда
