в результате чего произошел окончательный разрыв. Децисты продолжали теперь самостоятельную критику политики партийного руководства; заявляли об окончательном мелкобуржуазном перерождении ВКП(б) и необходимости создания новой пролетарской партии, то есть существенно расходились с Троцким.
Удивительно, что и в это время Сталин рассматривался большинством наблюдателей как «голос партии» [433] , как руководитель, партию объединяющий и уж ни в коем случае не угрожающий ее единству, тогда как Троцкий, по мнению партактива, явно представлял такую угрозу. Как писала одна из американских левых журналисток, «десятки тысяч людей раньше отдали бы свои жизни за Троцкого, даже за его ошибки. Таковых немало и теперь, но меньше, чем раньше. Никто не отдал бы свою жизнь за Сталина. Но все растущие сотни тысяч отдали бы свое здоровье и жизнь, хотя и без энтузиазма, но как часть повседневной работы, за организацию, в которой он служит в качестве секретаря и общепринятого глашатая». Троцкий, несколькими годами ранее – в революцию, – выдвинувшийся на передний план, в связи с переходом к мирной жизни, демилитаризацией и экономической либерализацией, был отодвинут в сторону. А на первый план выдвинулся малоприметный грузин, плохо владевший русским, неспособный выступать на многолюдных митингах, но прекрасно разбиравшийся в аппаратных связях высшего и среднего уровня.
3. Первые совместные выступления объединенной оппозиции
Важным толчком к формированию объединенной оппозиции стала массовая забастовка в Великобритании, начавшаяся 4 мая 1926 г. В то время принято было называть эту забастовку, явившуюся актом солидарности с бастовавшими углекопами, всеобщей, но на самом деле она до всеобщего уровня не поднялась, хотя по своим масштабам была для этой страны действительно невиданной. Как только правительство признало стачку незаконной, законопослушные британские тред юнионы объявили стачку прекращенной. Горняки продолжали бастовать, но выступление их без всеобщей поддержки было обречено на провал. В СССР каждая из сторон вновь назревавшего внутрипартийного конфликта в ВКП(б) (партия была переименована из Российской во Всесоюзную на XIV съезде) пыталась использовать итоги английской стачки в своих интересах. Но оппозиционеры получили здесь явное преимущество, так как могли критиковать тезисы сталинского большинства о «стабилизации капитализма» и «правые ошибки» ЦК [434] .
Главным объектом критики и противостояния стал так называемый Англо русский профсоюзный комитет (АРК). Этот комитет существовал в 1925 – 1927 гг. Он был образован ВЦСПС и Британским конгрессом тред юнионов на англо советской профсоюзной конференции в Лондоне в апреле 1925 г. с целью, как указывалось в соответствующем соглашении, координации поддержки профсоюзного движения, сотрудничества профсоюзов обеих стран и развития мирных отношений между ними. Согласие советских властей на его создание было связано с проведением политики НЭПа, курсом на единый рабочий фронт, проводимым Коминтерном, отказом от развязывания немедленной мировой революции и являлось следствием сосредоточения внимания правительства на «построении социализма в одной стране». Комитет был распущен в сентябре 1927 г. из за разрыва дипломатических отношений между СССР и Великобританией после публикации сенсационного «письма Зиновьева» английским коммунистам с требованием об организации восстания. (Письмо, как впоследствии выяснилось, оказалось фальшивкой.)
Пока же существование АРК было фактом, вызвавшим самые ожесточенные споры. В течение предшествующего года и Троцкий, и Зиновьев с Каменевым относились к этому органу весьма сдержанно и подозрительно. С одной стороны, они рассматривали сотрудничество с Британским конгрессом тред юнионов в качестве непростительной уступки реформизму, уступки, на которую партийное руководство пошло под влиянием «правых», в частности председателя ВЦСПС Томского и вопреки позиции Зиновьева, являвшегося председателем Исполкома Коминтерна. С другой стороны, Троцкий вообще рассматривал АРК как мертворожденный орган, особенно в свете «перманентной революции», которая, как он полагал, должна была продолжиться, скорее всего, именно в Великобритании, о чем он говорил и писал многократно, хотя и весьма противоречиво. Прекращение массовой забастовки в Великобритании как раз и стало сигналом для объединения усилий обеих групп, недовольных сталинско бухаринским «правым курсом», практически проводимым Томским, представлявшим советские профсоюзы в АРК.
В апреле – первой половине мая 1926 г. Троцкий инкогнито находился на лечении в Германии в связи с продолжавшимся уже несколько лет плохим состоянием здоровья, выражавшимся в часто повышавшейся температуре, слабости и других недомоганиях. Особенно беспокоило Троцкого, что порой у него возникали затруднения в изложении своих мыслей на бумаге. Сама организация этой поездки сопровождалась необычной бюрократической волокитой. Московские врачи, оказавшиеся не в состоянии определить, чем страдал Троцкий, настаивали на заграничном обследовании уже в течение долгого времени. Текущие дела заставляли Троцкого откладывать поездку за границу. Но в конце концов он поставил этот вопрос перед Политбюро, которое должно было принять решение о лечении своего непокорного члена.
Вопреки обычной практике, когда такого рода вопросы решались однозначно и положительно, Политбюро приняло уклончивое постановление: исходя из политической обстановки, поездка была сочтена опасной, тем более что ОГПУ также возражало против отъезда. Окончательное решение оставалось за Троцким, а постановление Политбюро отправлено в «особую папку» [435] . Сталину явно не хотелось выпускать Троцкого за границу. Он опасался его бесконтрольных контактов с деятелями международного коммунистического, левого и леволиберального движений, создания некой сплоченной или только аморфной интернациональной группы сторонников опального вождя, хотя, конечно, не опасался, что Троцкий может стать невозвращенцем и уже не вернется в СССР [436] . Кроме того, Сталин конечно же не желал Троцкому выздоровления.
После недолгих колебаний Троцкий решил ехать в Берлин. Путешествовал Троцкий по дипломатическому паспорту на имя члена коллегии Наркомпроса Украины Кузьменко. «Зиновьев и Каменев прощались со мной почти трогательно: им очень не хотелось оставаться со Сталиным с глазу на глаз», – писал Троцкий с оттенком иронии [437] . С ним отправились жена, секретарь Сермукс и один сотрудник ОГПУ, для охраны.
Берлинские врачи не смогли поставить диагноз. По рекомендации одного из них была сделана операция: из гортани удалены миндалевидные железы. Эта считавшаяся легкой операция прошла, однако, с осложнениями, сопровождалась большой потерей крови и, по всей видимости, не дала ожидаемого результата. Правда, обследования, проведенные немецкими медиками, и назначенные ими процедуры позволили несколько улучшить состояние здоровья Льва Давидовича. Приступы беспричинного повышения температуры, которые привели Троцкого в Берлин, стали более редкими и легкими по форме. По возвращении Троцкий смог в полной мере возобновить свою нервную и напряженную работу. В Германии Троцкий углубленно изучал немецкую прессу, наблюдал за общественной жизнью в Берлине. Впечатления бы ли крайне противоречивыми. Вот как они суммировались в мемуарах: «Берлин изменился. Он не имел теперь физиономии вовсе, по крайней мере, я не находил ее. Город медленно оправлялся после долгой и тяжелой болезни, сопровождавшейся рядом хирургических операций. Немецкая аккуратность и чистота за тяжкие годы войны, поражений и версальского грабежа, были побеждены нищетой. Человеческий муравейник упорно, но безрадостно восстанавливал свои ходы, коридоры и склады, раздавленные сапогом войны. В ритме улицы, в движениях и жестах прохожих чувствовался трагический оттенок фатализма: ничего не поделаешь, жизнь есть бессрочная каторга, надо начинать сначала» [438] .
Вместе с женой Троцкий наблюдал празднование 1 мая 1926 г. в германской столице и даже на непродолжительное время затесался в марширующую толпу. Он, разумеется, оставался только наблюдателем, причем наблюдателем, не заметившим ничего особенного в этом традиционном шествии. Наслаждаясь «полной гаммой немецкой республиканской политики» [439] , он не ощутил и не осознал назревавшую поляризацию сил – появление и постепенное укрепление Национал социалистической рабочей партии Германии, конкурирующей с коммунистами в деле противостояния германской социал демократии. Национал социалисты, вновь наращивавшие силы после недолгого запрета их партии в результате «пивного путча» 1923 г., почти ежедневно выводили на улицы штурмовые отряды, устраивавшие скандалы и потасовки и вступавшие в столкновения с коммунистическими боевыми группами. Но угрозы в них Троцкий не видел. Поразительно, что, описывая впечатления от своей берлинской поездки, он вообще не упомянул эту партию.
Впрочем, пребывание в Берлине не обошлось без скандала. Немецкому МИДу было, разумеется, известно, кто именно проживает под фамилией Кузьменко. Из дипломатических кругов слух распространился в берлинские салоны, стали поговаривать о возможном покушении на жизнь Троцкого «русских монархистов». Вокруг больницы, где он лечился, были установлены полицейские посты, появились десятки вездесущих репортеров. В результате Троцкий перебрался в советское представительство, где был гостеприимно принят полпредом Н.Н. Крестинским. За пределы слухов, правда, вся эта история не вышла. В печать проникли лишь слабые ее отголоски, сошедшие за дешевую сенсацию.
Троцкий возвратился в Москву через несколько дней после окончания в Великобритании забастовки солидарности с горняками. 18 мая он писал в Политбюро: «Что создание Англо советского комитета как элемента в политике единого фронта было правильным, об этом спора не было и нет. Но неправильно было наше политическое отношение к этому организационному мероприятию… Соглашение, основанное в значительных мерах на организационно дипломатических началах, не выдержало испытания борьбы, что обрушилось на неподготовленные рабочие массы в виде совершенно неожиданного отказа Генерального совета от принятия нашей помощи, а затем и прямого предательства стачки» [440] .
Непоследовательность и противоречивость заявлений Троцкого лежали почти на поверхности. Троцкий подменял Генсовет британских тред юнионов Англо русским комитетом, неоправданно разграничивал политический и организационный подходы к АРК и, главное, отрицал свое прежнее негативное отношение к АРК. Правда, через несколько дней в печати проявилась значительно бо́льшая оценочная определенность. 25 – 26 мая 1926 г. в «Правде» была опубликована статья Троцкого «Вопросы английского рабочего движения (изо дня в день)». Внешне она содержала нападки на британский реформизм и оппортунизм, но за этой канвой четко прослеживалось осуждение курса руководства ВКП(б) на сотрудничество с реформистами. В статье говорилось: «Вся нынешняя надстройка британского рабочего класса – во всех без исключения оттенках и группировках – является аппаратом революционного торможения. Это предвещает на длительный период напор стихийного и полустихийного движения на рамки старых организаций и формирование на основе этого напора новых революционных организаций».
В данном случае можно считать второстепенным вопрос о том, насколько объективно и реалистично характеризовал Троцкий перспективы британского рабочего движения в обозримом будущем. Можно утверждать, по крайней мере на основании последующего опыта, что он явно и непростительно переоценивал этот самый «революционный напор» – стихийный или полустихийный. Главное состояло в том, что Троцкий открыто осудил в партийной газете курс руководства своей собственной партии на сотрудничество с «аппаратом торможения» в Англии. Так британские события стали предметом внутрипартийной борьбы в ВКП(б).
Вслед за этим Троцкий потребовал немедленного обсуждения вопроса о том, что происходило в Великобритании, на заседании Политбюро. Он писал 2 июня: «Политика недомолвок и дипломатической двусмысленности находит теперь свое естественное продолжение в стремлении сохранить видимость того, что развалилось» – и требовал принять решение, которое в полной мере соответствовало бы установкам борьбы против оппортунизма [441] . Уже на
