следующий день, 3 июня, вопрос об уроках английской забастовки был поставлен на Политбюро. Это заседание было особенно знаменательно тем, что на нем впервые, скорее всего по предварительно достигнутой договоренности, Троцкий, Зиновьев и Каменев выступили солидарно.
Прения начал Троцкий заявлением, что вопрос об английской стачке в полном объеме не обсуждался, хотя появилось «нагромождение», как заявил оратор, документов [442] . Вслед за этим долгую речь произнес Зиновьев, выдвинувший требование порвать с тред юнионами [443] . Троцкий и Зиновьев внесли совместное предложение о содержании декларации ВЦСПС об уроках английской забастовки. Основной упор делался на то, что декларация должна вместить беспощадную критику британских «левых» и оценку их поведения как главных виновников поражения забастовки [444] . Однако принятие такой декларации означало бы, что на Политбюро победила точка зрения Троцкого – Зиновьева – Каменева. «Это вопрос, на котором пытаются политически совсем сблизиться тов. Троцкий и Зиновьев», – заметил Молотов. Он вообще считал политической ошибкой публикацию статьи Троцкого в «Правде», назвав ее выступлением против Коминтерна и ЦК [445] .
Отвечая Молотову, Троцкий попытался опровергнуть очевидный для всех уже заметный факт формирования объединенной оппозиции. Про самого Молотова Троцкий сказал, что есть специальность, в которой Молотов более силен, чем в английских делах: отыскивание платформ оппозиции. У Молотова обнаруживалось, по словам Троцкого, «противоречие между аппаратным могуществом и идейной скудостью» [446] . Это, разумеется, была атака не столько на Молотова, сколько на генсека.
Основную часть своей речи Троцкий посвятил итогам английской стачки, положению в британских тред юнионах и вопросу целесообразности сохранения АРК. Этот последний пункт был, собственно говоря, главным. Фактом вхождения в АРК «мы говорили: у нас и английской головки есть нечто политически общее, что отличает нас от всех остальных руководящих групп профсоюзов во всем мире». Троцкий обвинял руководство советских профсоюзов, а следовательно, и партийное руководство в том, что было присуще (по признанию большевистских руководителей) тред юнионам: в реформизме, соглашательстве с предпринимателями, курсе на постепенное преобразование трудовых отношений. Все это считалось крамолой и в Москве, и в компартиях Коминтерна. Обвиняя советские профсоюзы в «сползании в Амстердам», то есть в политическом сближении с реформистской Международной федерацией профсоюзов (ее обычно называли по месту, где располагались руководящие органы этой организации, Амстердамским интернационалом), Троцкий требовал разрыва «единого фронта сверху». Не уметь это сделать, провозглашал он, – значит «совершить величайшее преступление по отношению к фронту массы» [447] .
Выступившие затем Зиновьев и Каменев полностью поддержали Троцкого. Зиновьев, формально остававшийся пока председателем Исполкома Коминтерна, представил тезисы, с которыми Троцкий в основном согласился. Правда, когда Каменев упомянул о коллективном руководстве, Лев Давидович бросил реплику, что таковым именовали правление «тройки» и «семерки»: «Коллективное руководство – это и есть, когда все мешают одному или все на одного нападают», – заявил Троцкий, имея в виду прежде всего свое единоборство с большинством. Досталось и Бухарину, которого Троцкий обвинил в фетишизме формы из за возражений против выхода из АРК. «Так ставите вопрос вы, известные диалектики, в противовес нам, бедным схематикам» [448] , – острил он по адресу Бухарина, популярность которого как ведущего теоретика партии с благословления Сталина все более раздували послушные и недалекие ученики из так называемой «бухаринской школы».
Если Бухарин на реплики Троцкого не реагировал, по крайней мере прилюдно, Молотов воспринял их куда более болезненно. Он обиженно заявил, что Троцкий – это «мелкий барин, из которого никак не выходит настоящий барин» (затем Молотов эти слова из стенограммы вычеркнул) [449] .
18 июня на заседании делегации ВКП(б) в Исполкоме Коминтерна Троцкий предложил проект резолюции, по существу обвиняющий сталинское большинство в правооппортунистическом уклоне [450] . На следующий день он направил в Политбюро заявление об АРК, в котором требовал созыва заседания Политбюро для объявления о «разводе» с АРК, прекрасно зная о том, что накануне Политбюро приняло решение не распускать АРК [451] . 7 июля Троцким было направлено в Политбюро письмо с требованием выйти из АРК и этим разорвать «жизнью превзойденный верхушечный блок с оппортунистами», причем сделать это так, чтобы виновником разрыва был выставлен британский Генсовет тред юнионов (предъявить радикальные ультимативные требования, которые не могут быть выполнены, а после отклонения – объявить о разрыве) [452] .
Обсуждение «английского вопроса» на Политбюро и в ИККИ побудило Троцкого подготовить обширное заявление по вопросам международного коммунистического движения, которое он 28 июня направил в делегацию ВКП(б) при Исполкоме Коминтерна [453] . Судя по контексту, это был уже документ не личный и не группы сторонников Троцкого, а тех, кого вскоре стали именовать объединенной оппозицией: деятелей, подписавших Заявление 46 ти; немногочисленных последователей Зиновьева и Каменева; децистов, от имени которых обычно выступал В.М. Смирнов. Представляя это заявление, Троцкий по существу брал на себя роль руководителя коммунистической оппозиции не только в СССР, но и в международном масштабе.
Предупреждения о бюрократизме как «источнике оппортунизма», адресованные ранее высшим партийным органам, теперь были распространены на режим в Коминтерне. Автор отмечал любопытную особенность коминтерновских резолюций, точнее говоря, резолюций руководящих органов отдельных партий Коминтерна – «готовность принимать радикальные решения за чужой счет», то есть осуждать «правые уклоны» в других странах при пассивности «перед буржуазным общественным мнением собственной страны». Источником такого курса, утверждал Троцкий, является «аппаратно бюрократический режим в самом Коминтерне и в его руководящей партии». Бюрократизм в иностранных компартиях являлся, таким образом, отражением и дополнением бюрократизма в ВКП(б).
Это был первый документ, в котором Троцкий подверг открытой критике теорию социализма в одной стране. Она рассматривалась им как прикрытие Сталиным всех внутренних противоречий в стране и в партии, как политика, питающая фаталистический оптимизм, за которым «укрывается бюрократическое безразличие к судьбам социализма и международной революции» [454] . Троцкий призывал к серьезному и деловому обсуждению положения в партиях Интернационала, особенно во французской компартии, из которой необоснованно – по мнению Троцкого – была исключена группа революционных синдикалистов во главе с Пьером Монаттом и А. Росмером (эта группа будет особенно близка Троцкому, а в эмиграции станет одной из немногих его опор во Франции). Синдикалисты отрицали необходимость существования пролетарской политической партии и признавали профсоюзы высшей формой рабочей организации.
Появившееся на свет 11 июля совместное заявление Зиновьева и Троцкого на имя Политбюро, переданное через Сталина, а затем совместное заявление Троцкого и Каменева от 9 августа завершило создание объединенной оппозиции [455] . Поставив свои подписи под едиными документами, они подтвердили единство своих политических позиций и готовность к открытому противостоянию большинству. Заявление касалось лицемерной позиции редакции «Правды» и ее главного редактора Бухарина. Последний, заявляя, что ни партия, ни ее ЦК не желают дискуссии, на самом деле изложил в газете, причем в искаженном виде, прения на заседании Политбюро по вопросу об Англо русском комитете, способствуя «путем намеков и инсинуаций» началу новой дискуссии. Зиновьев и Троцкий рассматривали действия Бухарина как провоцирование открытой дискуссии, на которую оппозиция идти не хотела, рассчитывая разрешить все споры «нормальным путем», то есть в закрытом формате. Каменев и Троцкий, кроме того, в очередной раз требовали выхода из АРК, который теперь «не мост, соединяющий нас с массами, а барьер, отделяющий нас от них».
Таким образом, к лету 1926 г. существование объединенной оппозиции стало фактом, а Троцкий стал ее лидером, формально – на паритетных началах с Зиновьевым, реально – единолично. Троцкий при этом оставался членом Политбюро; Зиновьев – еще и председателем Исполкома Коминтерна. Но сталинская номенклатура в республиках и на местах уже понимала, куда дует ветер. На собрании в Харькове в июне 1926 г. член Политбюро ЦК КП(б) Украины А.Ф. Радченко [456] заявил, что надо отсечь от партии такую шваль, как Троцкий и Зиновьев [457] . Его никто не остановил и не поправил. В схватке оппозиции и сталинского большинства силы изначально были неравны.
Глава 4 Выработка общего антисталинского курса
1. Июльский пленум и «дело Лашевича»
Со второй половины июня – начала июля 1926 г. почти на всех заседаниях Политбюро Троцкий, как правило при поддержке Зиновьева и Каменева, выступал с разного рода обоснованиями курса оппозиции. На заседании 26 июня, обсуждавшем работу Всероссийского союза сельскохозяйственной кооперации, острые споры вызвал вопрос об участии зажиточных крестьян, которых именовали «кулаками», в кооперативном движении. Прямо не высказываясь против принятия «кулаков» в кооперативы, Троцкий заявил: «Кооперация «сама по себе» не социалистична, как она «сама по себе» не капиталистична. Она – возможная дорога к социализму, но надо знать, кто и с каким грузом по этой дороге идет» [458] . Продолжая выступать за постепенное производственное кооперирование крестьянства, считая, что оно представляет собой путь к поднятию производительности крестьянского труда, Троцкий не требовал преградить части крестьян путь в кооперативы, как часто позже писали и говорили о нем его политические противники, но энергично возражал против того, чтобы считать сельхозкооперацию дорогой к социализму. Он расходился при этом с замечанием, может быть случайным, Ленина о том, что рост кооперации ведет к росту социализма (а этим замечанием все активнее спекулировали сталинцы).
Все тот же аграрный вопрос был в центре внимания заседания 5 июля, рассматривавшего состояние и перспективы развития сельскохозяйственного кредита. Cравнительно спокойный тон дискуссии резко изменился, когда с критикой того, что большинство именовало «социалистической революцией» в деревне, выступили лидеры оппозиции Троцкий и Зиновьев [459] . 2 августа Политбюро рассматривало вопрос о совхозном и колхозном строительстве. Троцкий, стремясь избежать особо острых заявлений, сделал акцент на критике организационной неразберихи в колхозном движении. Он считал необходимой конкуренцию колхозов и совхозов, полагая, что жизнь в будущем на практике покажет, какая из этих двух форм организации сельскохозяйственного производства окажется более эффективной [460] . Однако за всеми этими частными, конкретными расхождениями скрывались принципиальные разногласия, которые только облекались в форму дискуссий по частным вопросам. Споры вспыхивали по все новым и новым поводам, часто из за догматических установок обеих сторон. Достаточно ясное представление об этом дает подготовленный оппозицией обзорный материал «К истории разногласий» [461] . Из него видно, что особенно острым был спор по вопросу о том, какая власть существует в СССР: диктатура пролетариата или диктатура партии. Стороны изощрялись в выдумывании доводов того, что пролетарская диктатура находит выражение в руководящей роли партии, но сталинцы с лживой изощренностью делали упор на пролетариате, а оппозиционеры – на партии, хотя на деле ни те ни другие не собирались допускать к власти широкие массы рабочих, а уж тем более народ, и на практике расширять демократию [462] .
Различия по вопросу о характере власти между аппаратным большинством во главе со Сталиным и
