весьма далекая, разумеется, от гуманных принципов, во многом возвращающая советскую экономику к продразверстке времен военного коммунизма, преподносилась сталинским руководством как требование оппозиции о взимании с крестьянства «дани», налагаемой в том числе и на его беднейшую часть [487] . Как и в случае с индустриализацией, Сталин позиционировал себя в этом вопросе умеренным руководителем, не требующим от крестьянина излишних жертв ради сверхиндустриализации (Троцкий отвергал этот термин), на которой настаивала левая оппозиция.
Отпускной период Троцкий использовал для подготовки целого ряда статей, тезисов, текстов для памяти, набросков, касавшихся главным образом вопросов экономического развития СССР. Вновь и вновь речь шла об индустриализации страны, причем подчеркивалось, что имеется в виду не сверхиндустриализация (в чем его обвиняли Сталин и Бухарин), а необходимость осуществить те, по его мнению, жизненно необходимые задачи преодоления разрыва между сельским хозяйством и промышленностью, которые были основаны на подсчетах теоретиков экономистов и хозяйственных практиков. Об этом Троцкий писал, в частности, в документе под названием «Развитие промышленности и народного хозяйства в целом» [488] . Именно в этой статье содержались размышления и были сделаны первые наброски перспективного планирования народного хозяйства СССР в расчете на пять лет, которые уже вскоре стали известны всему миру как первая советская пятилетка, причем инициатива Троцкого при этом будет, разумеется, самым тщательным образом скрыта сначала партийными пропагандистами, а затем и историками.
Троцкий базировался на довольно пессимистических расчетах Особого совещания по восстановлению основного капитала (ОСВОК), согласно которым к 1929 г. душевое потребление промышленных товаров в СССР, составлявшее в 1913 г. 47 рублей, в 1926 г. сократилось до 25 рублей, а в 1929 г. может подняться при существующих темпах хозяйственного развития до 44 рублей (в ценах 1913 г.), то есть и тогда не достигнет еще довоенного уровня. Он в полной мере отдавал себе отчет, хотя и не формулировал этого, что разглагольствования о достижении к середине 20 х гг. в СССР довоенного уровня развития производства были элементарной ложью. В то же время, согласно тем же расчетам ОСВОК, предполагалось, что темп производства сельскохозяйственной продукции будет таковым, что она достигнет к 1929 г. 106% довоенного уровня. Кроме того, крестьянское хозяйство, по мнению Троцкого, из за отмены земельных платежей увеличило свою покупательную способность на примерно 500 миллионов рублей в год. Все это означало, что на протяжении ближайших лет, по мысли Троцкого, товарный голод будет усиливаться, если против него не будут приняты эффективные меры, поскольку у крестьянина денег становится больше, чем было в 1913 г., а товаров производится меньше, чем в довоенный период.
Троцкий приходил к выводу, что «необходимо перестать отделываться от вопросов промышленности общими фразами, а подойти к делу с конкретными расчетами», понять, что темп развития промышленности явно недостаточен, что необходимо начать перераспределение хозяйственных накоплений по линии, способной обеспечить смягчение диспропорции между промышленностью и сельским хозяйством. «Необходимо прекратить легкомысленную болтовню о сверхиндустриализаторстве, перевести резолюцию XIV партсъезда на язык цифр и точных директив и приступить к ее выполнению в полном объеме». И хотя в этом документе Троцкий не предрешал вопроса о том, как именно может быть обеспечено перераспределение хозяйственных накоплений, было очевидно, что он постепенно приближался к взглядам Преображенского по поводу «первоначального социалистического накопления», двигаясь в сторону теории «сверхиндустриализации», проводимой за счет крестьянства.
Об этом можно судить, в частности, по еще одному тексту, подготовленному в отпуске: нового варианта вопросов и ответов, которые Троцкий написал, повторяя по форме аналогичный документ Радека [489] . Отвечая на поставленный самим Троцким вопрос: «Верно ли, что оппозиция хочет без оглядки перекачивать крестьянские накопления в промышленность?», Троцкий давал очень осторожный ответ. С одной стороны, он повторял, что «накопления в стране распределяются неравномерно между промышленностью и непромышленными слоями населения, откуда и возникает товарный голод, питающий частника и ослабляющий социалистические элементы нашего хозяйства». С другой – заверял, что решающее значение имеет не то, сколько рублей отложил про запас крестьянин, а то, что он может купить на эти деньги. «Крестьянство в целом выиграло бы, вложив бо́льшую, чем сейчас, долю своих накоплений в государственную промышленность, которая с избытком вернула бы ему эти накопления в виде более дешевых товаров».
Наверное, со сказанным можно было бы согласиться, если бы речь шла об экономике развитого рыночного хозяйства. Но проводимое советским правительством временное тактическое отступление от социалистических принципов, называемое НЭПом, было далеко от капиталистических рыночных отношений и развитой рыночной экономики, в которой крестьянин добровольно, не опасаясь политических репрессий правительства и доверяя ему, вкладывает свои деньги в промышленность страны. НЭП, в основе которого лежали временно допускаемые компартией капиталистические отношения в деревне, для советского руководства был главным раздражающим фактором в социалистической экономике и должен был умереть в ту ми нуту, когда в нем отпала бы жесткая необходимость. Говорить о добровольном вложении крестьянином «своих накоплений в государственную промышленность», зная, что крестьянство является мелкобуржуазным врагом социализма, которому на практике возвращать «с избытком» государство ничего не планировало, мог только оторванный от земной действительности «перманентный революционер» Троцкий, обманывавший в данном вопросе и себя, и своих соратников, и крестьянство. Речь шла не о том, даст ли город деревне «более дешевые товары». Речь шла о том, предоставит ли город возможность крестьянину выжить физически. Или же – ради увеличения темпов промышленного развития отнимет у крестьянина все.
«Левый» оппозиционер Троцкий, противопоставлявший себя «правому» большинству Сталина – Бухарина, вряд ли предполагал, что «правый» Сталин, внимательно изучив материалы оппозиции, настаивающей на сверхиндустриализации, отвергнет эти планы, как обременительные для экономики и населения страны, но встанет затем на путь «сверхсверхиндустриализации», куда более радикальной, чем те проекты, которые намечали Троцкий и Преображенский. Троцкий конечно же не догадывался и о том, что вместо поощрения вкладывания крестьянином «накоплений» в промышленность Сталин, проанализировав программу оппозиционеров в аграрном вопросе, встанет на путь сплошной коллективизации крестьянского сельского хозяйства и не просто разорит деревню, а уничтожит миллионы крестьянских душ. Проводимые Сталиным индустриализация и коллективизация были логическим продолжением того, что неуверенно предлагал партии и правительству левый оппозиционер Троцкий в 1926 – 1927 гг. Как и в случае с пятилеткой, Сталин просто украл идеи Троцкого, а нанятые генсеком советские пропагандисты и историки сделали все возможное для того, чтобы об этой краже как можно скорее забыли.
После завершения отпускного периода, когда и Троцкий, и ряд сторонников Сталина, поднакопив силы, возвратились в Москву для продолжения политических схваток, оппозиция стала терпеть в противостоянии со сталинским большинством очередные поражения. 3 октября Зиновьев, Пятаков и Троцкий направили в Политбюро протест против распространения про оппозицию всевозможных слухов и сплетен. Авторы подчеркивали, что только открытая дискуссия и скорейшее проведение съезда способны вывести партию из состояния перманентного кризиса [490] . На следующий день последовало еще одно заявление группы с предложением найти «мирный выход» из создавшегося положения [491] . Ничего принципиально нового в этом документе не было. По всей видимости, он был направлен в различные партийные органы с тем, чтобы об оппозиции стало известно широким партийным массам.
5 октября оппозиционеры потребовали немедленного созыва заседания Политбюро «для обсуждения практических мер, которые должны иметь своей целью ограждение партии от потрясений и революции от опасностей». В ответ на это Бухарин и Томский подготовили и распространили документ с резкими обвинениями по адресу «партийных баронов», которые «разыгрывают на спине партии свои фантазии» [492] , а партийный фельетонист и поэт Демьян Бедный сообщил читающей публике (по указанию Сталина) о разногласиях в коммунистических верхах. Его творение было опубликовано в бухаринской «Правде» под ничего хорошего не предвещавшим Троцкому названием «Всему бывает конец». По адресу организатора октябрьского восстания и бывшего наркомвоенмора, председателя РВС Республики и члена Политбюро автор на страницах центрального органа партии выдвинул обвинения в стремлении к политическому и даже военному перевороту:
Что ж это в Москве без меня творится?
Такие отмачивает дела!
Какого нам всаживает клина!
А я думал – у нас в партии… дисциплина!..
Троцкий гарцует на старом коньке,
Блистая измятым оперением.
Скачет этаким красноперым Мюратом
Со всем своим аппаратом [493] .
Описанная официозным поэтом картина требовала, безусловно, вмешательства на высшем уровне. Допустить, чтобы «закусивший удила» Троцкий продолжал «гарцевать» на лошади, Политбюро не могло. Советскому Мюрату (Марату) должен был прийти конец (о чем придворный поэт провозгласил уже в заглавии стихотворения). А как именно кончил Марат, всем было хорошо известно: его зарезала контрреволюционерка.
3. Попытки смягчить разногласия
8 и 11 октября на заседаниях Политбюро рассматривался вопрос о внутрипартийной ситуации. Каменев предложил было компромиссную резолюцию, но она была отвергнута. Оппозиционеры в очередной раз вынужденно заняли оборонительную позицию. 13 октября лидеры объединенной оппозиции, включая Троцкого, выступили с заявлением, в котором, сделав ряд существенных оговорок, признали все же, что они допустили нарушения партийной дисциплины. Теперь они заявляли об отказе от фракционных методов, о роспуске всех своих группировок, об ошибочности и опасности использования фракционных методов борьбы [494] . Через несколько дней пленум ЦК исключил Троцкого из состава Политбюро и отстранил от должности председателя Научно технического комитета.
Зиновьев тоже потерял все свои посты. Еще в январе 1926 г. была образована «русская делегация» в ИККИ. Формально делегация работала под председательством Зиновьева и имела право лишь «рекомендовать» те или иные решения, но реально в ней доминировали сторонники Сталина, и с января 1926 г. Зиновьев был фактически отстранен от руководства Коминтерном. В июле он был выведен из состава Политбюро. Теперь же его формально сняли с поста председателя Исполкома Коминтерна [495] . Одновременно Каменев был исключен из кандидатов в члены Политбюро и снят с поста директора Института Ленина [496] (вместо него директором был назначен И.И. Скворцов Степанов) [497] . Во всех этих смещениях Сталин играл роль второй скрипки. На первом плане были «правые», против которых главным образом вела огонь оппозиция: Бухарин, Рыков и Томский.
Попытки оппозиции сохранить позиции в высшем эшелоне власти не дали результатов. Троцкому, Зиновьеву и Каменеву оставалось теперь вести торг по поводу отдельных формулировок, связанных с прекращением фракционной борьбы. По инициативе Бухарина в ЦК готовилось некое «извещение» об отказе от группировок. Видимо, текст этого извещения был написан Троцким с тем, чтобы под ним поставили подписи и другие оппозиционеры. Бухарин предложил ряд поправок, закрепляющих победу над оппозиционерами и затрудняющих какое бы то ни было возобновление борьбы. Специальным постановлением Политбюро эти поправки были утверждены.
Троцкий, однако, счел, что часть поправок он подписать не может, и выступил по этому поводу со специальным заявлением [498] . Он обращал внимание на то, что Бухарин дополнял отказ оппозиционеров от участия во фракции развернутым обоснованием
