г. в Советском Союзе разрабатывались подробные планы военной мобилизации армии, промышленности и сельского хозяйства. Страну держали в состоянии боевой готовности, военной лихорадки, а за любое нарушение бдительности виновных беспощадно карали [578] . Преувеличивая, вместе со Сталиным, военную угрозу, Троцкий, реально, подыгрывал Сталину, использовавшему возникшую панику для борьбы с оппозицией. Именно тогда появился столь болезненный для Троцкого и его соратников сталинский тезис о существовании «единого фронта от Чемберлена до Троцкого».
Несколько позже нарком иностранных дел Чичерин свидетельствовал, что военной опасности в действительности не существовало, а мифическая угроза этой опасности использовалась внутри СССР для борьбы с Троцким. В 1929 г. Чичерин рассказывал американскому журналисту Луису Фишеру: «В июне 1927 г. я вернулся из Западной Европы. Все в Москве говорили о войне. Я старался разубедить их. «Никто не планирует нападения на нас». Я настаивал. Тогда коллега меня просветил. Он сказал: «Мы это знаем. Но это нам нужно для борьбы с Троцким» [579] . Чичерин и позже решительно отрицал опасность нападения на СССР, причем в письмах Сталину писал об этом на удивление резко: «В наших московских выступлениях говорится, что обострилась опасность войны между капиталистическими государствами, а следовательно, и нападения на нас. Что за вздор, как можно говорить такие вещи!!» [580]
Тем временем Агитпропотдел ЦК ВКП(б) издал в 1927 г. брошюру «О войне и военной опасности», целиком направленную против Троцкого, которого обвиняли в «реакционном пораженчестве» [581] . За границей же продолжало существовать мнение, высказанное 18 июня 1927 г. газетой «Нью Йорк уолд»: Сталин проводит довольно умеренную международную политику, которая противостоит наступательной политике Троцкого и других лидеров оппозиции, а Чичерин, встречаясь с европейскими руководителями в Берлине и Париже, убеждает их, что только в том случае, если СССР получит кредиты от европейских стран, можно будет держать в узде западноевропейских большевиков.
13 и 14 июня специальная комиссия ЦКК допросила Троцкого и Зиновьева [582] . Сталин, находившийся на отдыхе, остался крайне недоволен тем, что инициативу на заседании перехватили обвиняемые и устроили нечто вроде суда над ЦКК и сталинскими сторонниками Коминтерна. 23 июня генсек с раздражением писал Молотову: «Получается впечатление сплошного конфуза для ЦКК. Допрашивали и обвиняли не члены ЦКК, а Зиновьев и Троцкий. Странно, что попрятались некоторые члены ЦКК. А где Серго [Орджоникидзе]? Куда и почему он спрятался? Позор! Решительно протестую, что комиссия по обвинению Тр[оцкого] и Зин[овьева] превратилась в трибуну по обвинению ЦКК и К[ом] и[нтерна] с заострением «дела» против Сталина, которого нет в Москве и на которого можно ввиду этого вешать всех собак. Неужели эту «стенограмму» отдадут на руки Троц[ко]му и Зиновьеву для распространения ! Этого еще не хватало» [583] .
Стенограмму Троцкому и Зиновьеву действительно не выдали. В постановлении Президиума ЦКК от 24 июня «По поводу нарушения партийной дисциплины тт. Троцким и Зиновьевым» говорилось, что оформившийся весной и летом 1926 г. блок «новой оппозиции» с Троцким означал окончательный переход «новой оппозиции» «на идейные позиции троцкизма», создание фракционной организации, проводящей нелегальную деятельность; что оппозиция выступает против партии и пролетарской диктатуры, а ее лидеры – Троцкий и Зиновьев – заслуживают исключения из ЦК ВКП(б) [584] .
3. Июльско августовский пленум ЦК и платформа оппозиции
Ужесточавшаяся внутрипартийная борьба побудила Троцкого приступить к подготовке нового программного документа. «Заявление 83 х», вызванное конкретными событиями, причем не внутреннего, а международного плана, готовилось поспешно, на многие вопросы не давало ответа, а некоторые вообще игнорировало. Так что это заявление Троцкого уже не удовлетворяло. Смысл его состоял в том, чтобы продемонстрировать Сталину поддержку оппозиции группой авторитетных большевиков с дореволюционным стажем. Эта задача была выполнена. Нужно было двигаться дальше.
Накал страстей между тем усиливался. Крупный бой сталинская группа дала оппозиции на объединенном пленуме ЦК и ЦКК, проходившем двенадцать дней, с 29 июля по 9 августа. К пленуму, в повестку дня которого был включен вопрос «О последних выступлениях оппозиции и нарушениях партийной дисциплины тт. Троцким и Зиновьевым», был подготовлен объемистый «строго секретный» сборник материалов, в котором атака на оппозицию велась по ряду направлений. Так, в тезисах Чичерина и Бухарина о международном положении особое внимание уделялось «троцкистской» точке зрения на китайскую революцию. Троцкого обвиняли в том, что он формально опирается на аналогию с революцией 1905 г. в России, когда большевики, в противоположность меньшевикам, вели непримиримую борьбу против кадетов. Троцкий не понимает, утверждали авторы, основного отличия империалистической страны от колониальной. «Точка зрения Троцкого есть грубейшее извращение ленинизма, опирающееся на грубейшее смазывание различий между странами империализма и колониями, смазывание, чрезвычайно характерное для социал демократического уклона » [585] , – указывалось в тезисах.
С докладом о нарушениях партийной дисциплины Троцким и Зиновьевым на пленуме выступил Орджоникидзе. К старым обвинениям было добавлено новое: оппозиция становится на путь раскола ВКП(б), на путь организации второй, враждебной ВКП(б) партии. Это новое обвинение грозило оппозиционерам очень неприятными последствиями, вплоть до исключения из ВКП(б), а может быть, и ареста, так как покушение на монополию коммунистической партии в деле управления государством было сравнимо разве что с государственной изменой.
Сталин обрушился на оппозицию демагогическими возгласами: «Неужели оппозиция против победы СССР в грядущих боях против империализма?» При этом он пересказывал собственную статью, опубликованную накануне открытия пленума, в которой несколько раз ставился этот же вопрос, причем читателю давалось понять, что оппозиция вступает на путь предательства государственных интересов СССР [586] . При этом генеральный секретарь использовал так называемый «тезис о Клемансо» [587] , который не очень удачно повторялся в нескольких выступлениях Троцкого накануне пленума и который состоял в том, что оппозиция даже в условиях возможной войны с империалистическими странами может настаивать на изменении состава партийного руководства, как этого добивался и добился во время Первой мировой войны французский политический деятель Жорж Клемансо. Используя, в частности, письмо Троцкого Орджоникидзе от 11 июля 1927 г., в котором Троцкий разъяснял, что «тезис о Клемансо» отнюдь не означает призыва к свержению нынешнего партийного руководства, Сталин продолжал: «Группа Клемансо пришла к власти и более последовательной, более разбойничьей империалистической политикой облегчила французской буржуазии победу. Были ли такие газетчики, которые называли группу Клемансо – пораженцами? Наверное, были: глупцы и клеветники тащатся в обозе всех классов. Но они не всегда имеют возможность играть одинаково значительную роль» [588] .
Сталин, таким образом, приклеил Троцкому одновременно ярлыки «клеветника», «глупца» и «пораженца». Троцкий не стал защищать столь неудачно выдвинутый тезис, но решительно возражал против обвинений по существу: «Из политики Клемансо хотят сделать улику против оппозиции… [589] В сущности Сталин имеет в виду другой вопрос, который не решается высказать, именно: неужели оппозиция думает, что руководство Сталина не в состоянии обеспечить победу СССР? Да, думает!» «А партия где?» – выкрикнул в этот момент Молотов. «Партию вы задушили», – ответил Троцкий и закончил свою речь словами: «За социалистическое отечество? – Да! За сталинский курс? – Нет» [590] .
Состязаться с Троцким в ораторском искусстве было сложно. Молотов пошел по другому пути. Он заявил, что оппозиция призывает к «повстанчеству против партии и советской власти», то есть к антисоветскому восстанию. А эти действия, как всем было понятно, грозили уже не просто обвинениями в государственной измене, но и расстрелом. По поводу этой речи Молотова группа из 13 оппозиционеров – Троцкий, Зиновьев, Каменев, Смилга, Раковский, Соловьев, Бакаев, Петерсон, Пятаков, Лиздин, Евдокимов, Муралов и Авдеев, все являвшиеся членами ЦК или ЦКК большевистской партии, – выступила 4 августа с заявлением [591] , в котором указала, что высказывание Молотова является частью более широкого и хорошо продуманного плана: «Ядро сталинской фракции хочет приучить партию к мысли о разгроме оппозиции… Неправда, будто оппозиция готовит вторую партию. Зато безусловная правда, что сталинская фракция раз и навсегда хочет подчинить себе партию методами не только партийного, но и государственного аппарата… Неправда, будто путь оппозиции ведет к восстанию против партии и советской власти. Зато неоспоримая правда, что сталинская фракция на пути достижения своих целей холодно наметила развязку физического разгрома».
Подписавшие документ высказывали решимость «до конца» защищать свои взгляды, но готовы были в интересах партийного единства пойти навстречу предложениям, которые могли бы смягчить внутреннюю борьбу, «создать условия, обеспечивающие всестороннюю проверку партией действительных разногласий и выработку правильной линии на XV партийном съезде». Слегка подправляя «тезис Клемансо», выдвинутый Троцким, оппозиционеры заверяли, что они согласны не просто защищать СССР от внешнего врага, но готовы делать это под руководством существующего ЦК и его Политбюро.
Верили ли Троцкий и его сторонники в возможность достижения соглашений со сталинским большинством летом 1927 г.? Можно не сомневаться, что не верили, что высказываемые оппозицией предложения носили тактический характер и были призваны показать не только членам партии, но и беспартийной массе стремление преодолеть внутрипартийный кризис на компромиссных началах. Сталинская группа, со своей стороны, создавая видимость конструктивного подхода к разногласиям с оппозицией, поставила перед руководителями оппозиции вопросы, от ответа на которые должны были зависеть решения пленума, в том числе и в пункте об исключении Троцкого и Зиновьева из состава ЦК [592] . Ответы на эти вопросы были даны пленуму 8 августа в виде нового заявления 13 оппозиционеров. По всей видимости, авторство принадлежало Троцкому и Зиновьеву (последний, скорее всего, писал проект документа, а Троцкий – окончательный отредактированный вариант). Это заявление носило примирительный характер и отвергало вымыслы о враждебности оппозиции к партии, о намерении создать новую партию и о тяготении к меньшевизму. Подробно разъяснялась позиция подписавших по главным пунктам обвинений. Особо важными были разъяснения по пресловутому вопросу о термидорианстве – произошел ли термидорианский переворот или находится в состоянии развития и только угрожает партии и советскому строю: «В стране растут элементы термидорианства, имеющие достаточно серьезную социальную базу. Мы не сомневаемся, что партия и пролетариат преодолеют эти силы при ленинской линии и внутрипартийной демократии. Чего мы требуем, это – чтобы партруководство давало этим явлениям и их влиянию на известные звенья партии более систематический, твердый, планомерный отпор. Мы отвергаем мысль о том, будто наша большевистская партия, ее ЦК и ЦКК, стали термидорианскими».
Оппозиционеры вновь и вновь решительно отвергали обвинение в намерении создать в СССР вторую партию и осуждали попытки такого рода: «Путь второй партии считаем безусловно гибельным для революции». В то же время подписавшие заявление указывали на существование «извращенного внутрипартийного режима», в условиях которого они вынуждены были бороться «за доведение до партии» своих «действительных взглядов, совершенно неправильно излагавшихся в печати, читаемой всей страной». Выступая за защиту «социалистического отечества» от «империализма», руководители
