Решение о бальзамировании еще живого Ленина, «вечно живого вождя», позже реализованное в формате Мавзолея на Красной площади, стало символом советского коммунистического режима, следовавшего старинным языческим традициям.
В декабре 1923 г. Троцкий опубликовал в «Правде» еще несколько статей, подвергавших критике бюрократическое перерождение партийных и государственных органов и содержавших предложения по тем хозяйственным вопросам, которые были обсуждены XII съездом, но на практике не реализованы. Эти статьи вместе с некоторыми новыми материалами Троцкий включил в брошюру «Новый курс», вышедшую в январе 1924 г., как раз накануне смерти Ленина [54] . Параллельно с этим на страницах «Правды» и других партийных газет развернулась дискуссия по основным вопросам политики, в которой ряд старых партийных деятелей, а также солидарных с ними представителей молодого поколения, следуя за Троцким, пытались противопоставить существовавшую в партии (как им казалось) свободу мнений при Ленине и ее отсутствие при новом режиме. 29 декабря Троцкий, Пятаков и Радек выступили с обширным заявлением, протестуя против постоянных искажений, подлогов и фальсификаций, которые допускали партийные периодические издания, прежде всего бухаринская «Правда», при изложении взглядов и позиции оппозиционеров. Особенно ярким примером было сравнение подлинной телеграммы РОСТА о собрании в Печерском районе Киева с тем, как она была преподнесена «Правдой». В подлиннике говорилось: «Собрание категорически протестует против недопустимых обвинений Троцкого в оппортунистических уклонах и меньшевизме». В «Правде» же опубликовали: «Собрание категорически протестует против недопустимых обвинений, выдвинутых т. Троцким против ядра партии в оппортунистических уклонах и меньшевизме». По словам авторов заявления, эти изменения были сделаны А.М. Назаретяном, в 1922 – 1923 гг. являвшимся заведующим бюро Секретариата ЦК партии и спешно введенным в редколлегию газеты. «Бесполезно говорить о партийной демократии, – заключали авторы, – если подлог безнаказанно заменяет партийную информацию» [55] .
Перед самым Новым годом, 31 декабря, Политбюро приняло постановление, в котором обвинило Троцкого, Пятакова и Радека во фракционности и в том, что они смотрят на ЦК и его печатный орган как на враждебную силу, выдвигая «неслыханные и огульные обвинения». По существу этих обвинений, однако, ни одного слова произнесено не было [56] . Троцкий же, наоборот, высокомерно не отвечал на личные выпады и ограничивался полемикой касательно «больших вопросов». М. Истмен вспоминал, как спросил Троцкого, почему тот не взял все номера «Правды», где были опубликованы злобные выпады против него лично, и не удалился на неделю, чтобы написать полное и исчерпывающее фактическое объяснение. Троцкий ответил, что эти материалы не содержат аргументации: «Я не могу отвечать на подобные вещи». По словам Истмена, он распростер руки, подчеркивая, что это его решение совершенно очевидно. «Ну, Вы могли бы взять, например, речь Сталина о «шести ошибках товарища Троцкого», – возразил Истмен. «Что это?» – спросил Троцкий, давая понять, что этой статьи Сталина он не читал. «Почему я должен читать то, что они пишут? – спросил он. – Они не обсуждают ничего, что я говорил» [57] .
Будем надеяться, что Троцкий лукавил. Он не мог не читать того, что писали о нем Сталин и члены его фракции. В конце концов, таких публикаций было не слишком много. Но высокомерие Троцкого просто не позволяло ему публично опускаться на уровень «кавказского комитетчика» [58] .
3. Новая культура
В самом начале 20 х гг. Троцкий стал задумываться и над тем, чтобы запечатлеть свой жизненный путь в созданных, сохраненных и доступных для широкого читателя сборниках собственных произведений. Начать эту работу его призвал в 1921 г. руководитель комиссии по истории Октябрьской революции и РКП(б) (Истпарта) М.С. Ольминский [59] : «Почему бы Вам не приступить к подготовке полного собрания своих литер[атурных] работ? Ведь это [Вы] могли бы поручить кому либо под своим руководством. Пора! Новое поколение, не зная, как следует, истории партии, не знакомое со старой и новой литературой вождей, всегда должно будет сбиваться с линии» [60] . Так что выпуск такового издания Ольминским рассматривался как задача сугубо политическая, а не научная. До собрания сочинений тогда не дошло, но в 1922 г. Троцкий выпустил двухтомник «Война и революция», которому предпослал предисловие и введения к томам, носившим отчасти общеисторический, отчасти автобиографический характер. (Некоторые страницы введений были позже полностью перенесены в книгу воспоминаний «Моя жизнь».) Но мемуарные фрагменты были значительно шире, нежели тема книги. Так, во введении к первому тому довольно подробно рассказывалось о встречах с Плехановым еще в начале века, о контактах с Каутским во время второй эмиграции. Но в основном речь шла о перипетиях собственной судьбы, изданиях, в которых Троцкий участвовал, об их сотрудниках. Порой возникали весьма живые, запоминающиеся образы, например члена Военно революционного комитета 1917 г. Г.И. Чудновского, погибшего в бою во время Гражданской войны [61] . Всего в двухтомник вошло свыше 250 статей, опубликованных в эмигрантской прессе в 1914 – начале 1917 г.
Политические и культурные выступления, дополняемые документами из прошлого, служили Троцкому опорой в конфликте со сталинской группой. Последняя не могла не замечать этого и, не демонстрируя открыто сугубого недовольства, давала понять, что Троцкий подменяет своими эстетико публицистическими увлечениями серьезную государственно партийную работу. Между тем Сталин, который вел еще себя внешне подчеркнуто скромно, уже в 1923 г. видел в Троцком того деятеля, которого необходимо любой ценой устранить со сцены с помощью верных в то время союзников – Зиновьева, Каменева и покорного партийного псевдоинтеллектуала Бухарина.
Ведя напряженную борьбу против сталинской группы, Троцкий пытался использовать не только политические методы. По сравнению с большинством партийного руководства Троцкий был более образован, обладал большим кругозором, знал иностранные языки. Он пытался сочетать «пролетарскую революцию», демагогическое воспевание «простых людей» как носителей власти, всеобщее огрубление нравов, – с показным уважением к ценностям общемировой культуры и ее носителям, с попытками внушить этим самым низшим слоям необходимость приобщения к цивилизации, как чисто бытовой, так и возвышенной – художественной и интеллектуальной. Троцкий был единственным из высших большевистских деятелей, кто не только признавал совместимость «диктатуры пролетариата» и достижений человеческой мысли и культуры (формально на такой позиции стояли все руководители со времени резкого выступления Ленина в 1920 г. против идеологии и практики Пролеткульта [62] ), но и пытался перевести эти общие соображения в конкретную плоскость. Именно поэтому многочисленные выступления Троцкого по вопросам культуры были важной составной частью его политической деятельности, его борьбы за собственное сохранение в высшем эшелоне власти, за расширение своего влияния через противопоставление чисто политической партийной иерархии.
Статьей под несколько странным, не вполне грамотным названием «Не о политике единой жив человек» Троцкий открыл серию публикаций о культуре в «Правде». Вскоре эта статья, с дополнениями, была выпущена отдельной брошюрой [63] . Позже – уже как книга – она неоднократно переиздавалась, с новыми и новыми дополнениями, на разных языках [64] . В связи с выходом ее на татарском Троцкий писал: «При писании этой книжки я опирался главным образом на русский опыт и, следовательно, не учел того бытового своеобразия, которое характеризует мусульманские народы… Незачем говорить, что вопросы быта в моей книжке ни в коем случае не исчерпаны, а только поставлены и отчасти намечены. Центральная задача при перестройке быта – освобождение женщины, превращенной старыми семейно хозяйственными условиями во вьючное животное» [65] .
В брошюре были собраны материалы по самой различной тематике, которую можно было бы в целом охарактеризовать словами Троцкого: «Нам нужна культура в работе, культура в жизни, культура в быту… Но нет такого рычага, чтобы сразу поднять культуру. Тут нужен долгий процесс самовоспитания рабочего класса, а рядом с ним и вслед за ним крестьянства» [66] . Буквально все вопросы быта, охраны материнства и младенчества, физкультуры, работы клубов и библиотек ставились Троцким с точки зрения упрочения большевистской власти и превращения СССР в объект поклонения и подражания за рубежом.
Троцкий придавал важное значение мелочам поведенческой культуры. Одна из его статей так и называлась – «Внимание к мелочам». Здесь он решительно выступал против неопрятности, неряшливости, грязи, объявлял поход против распространенного невнимания к культурным мелочам. Другая нетривиальная статья этого же цикла «Водка, церковь и кинематограф» была опубликована в «Правде» 12 июля 1923 г. Не обрушиваясь еще открыто на «пьяный бюджет», который фактически уже начинал реализовываться через ряд партийных решений, лицемерно допускавших «исключения» из общих правил и по существу поощрявших производство и продажу водки, Троцкий призывал «развить, укрепить, организовать, довести до конца антиалкогольный режим в стране возрождающегося труда».
Поняв ранее других большевистских лидеров несложную истину о необходимости развлечений и их использования в целях воздействия на толпу, автор статьи подчеркивал, что делать это необходимо осторожно, одновременно повышая вкусы масс: «Мы ищем точек опоры в этом живом человеческом материале для приложения нашего партийного и революционно государственного рычага. Стремление развлечься, рассеяться, поглазеть и посмеяться есть законнейшее стремление человеческой природы. Мы можем и должны давать этой потребности удовлетворение все более высокого художественного качества и в то же время сделать развлечение оружием коллективного воспитания, без педагогического опекунства, без назойливого направления на путь истины».
Любопытно, что в этой статье Троцкий особое внимание уделял кинематографу, который он рассматривал в качестве важнейшего позитивного противопоставления кабаку и церкви (особенно – церкви). «И это соперничество может стать для церкви роковым, если отделение церкви от социалистического государства мы дополним соединением социалистического государства с кинематографом». На деле, однако, оказывалось, что кино вполне может сочетаться с кабаком, более того, при известных условиях превращаться в его дополнение, а борьбу против религиозного сознания большевистские лидеры предпочитали вести путем репрессий. Так что и в этом отношении Троцкий оказался утопистом.
Особый интерес представляла группа материалов, которую позже Троцкий включил в двадцать первый том своего собрания сочинений под общим заголовком «Наука и революция». Помимо краткой статьи «Внимание к теории», предназначенной для первого номера журнала «Под знаменем марксизма», сюда вошли два действительно интересных документа: письмо академику И.П. Павлову [67] и ранее опубликованная в «Правде» статья «К Первому всероссийскому съезду научных работников». Первый материал, написанный 27 сентября 1923 г., до 1927 г. опубликован не был. Троцкий обращался к Павлову не как политик, а как человек, серьезно, хотя и по дилетантски, интересовавшийся проблемами физиологии и психоанализа. Он вспоминал, что в период пребывания в Вене довольно близко соприкасался с фрейдистами, читал их работы и даже посещал заседания. «Меня всегда поражало в их подходе к проблемам психологии сочетание физиологического реализма с почти беллетристическим анализом душевных явлений» [68] .
Троцкий высказывал предположение, что учение Павлова об условных рефлексах охватывало теорию Фрейда «как частный случай»: «Фрейдисты похожи на людей,
