может быть и владела в те дни умами, но уж точно не мозгами Троцкого. Троцкий тут же отдал приказ направить к типографии отряды 6 го саперного батальона и Литовского полка, шедших за большевиками [68] . Кроме этого председатель Петросовета отправил к типографии дополнительно полуроту Волынского полка и вызвал пулеметные команды для охраны Смольного. Вслед за этим он написал текст приказа ВРК, под которым подписались председатель ВРК Подвойский и секретарь Антонов Овсеенко. Документ требовал немедленно открыть типографии революционных газет и предложить редакциям и наборщикам продолжать их выпуск. «Почетная обязанность охранения революционных типографий от контрреволюционных покушений возлагается на доблестных солдат Литовского полка и 6[ го] запасного саперного батальона» [69] .
Вслед за этими новыми распоряжениями верные ВРК отряды солдат и матросов, а также рабочие красногвардейские дружины, которые к этому времени сформировала большевистская Военка, начали занимать жизненно важные пункты города – Таврический дворец, Государственный банк, электростанции, телеграф и телефонную станцию, Главный почтамт, железнодорожные вокзалы. По распоряжению ВРК в Петроград прибыли отряды матросов из Кронштадта. Фактически город перешел в руки ВРК почти без сопротивления. Правда, в руках Временного правительства оставался Зимний дворец, но к нему были подтянуты вооруженные отряды, которые ожидали распоряжения ВРК для занятия почти неохранявшегося здания, хотя их командиры опасались, как бы группы, участвовавшие в перевороте, попросту не заблудились в коридорах лабиринтах огромного помещения. Непосредственно подготовкой захвата Зимнего дворца руководил Антонов Овсеенко.
Здание Смольного, где заседал Петроградский Совет, превратилось в штаб государственного переворота. В последний момент премьер Керенский попытался предпринять запоздалые действия. Выступая в Предпарламенте, он заявил, что отдал приказ об аресте Троцкого и других большевистских руководителей, выпущенных ранее под залог, и что Военно революционному комитету предъявлены обвинения в антигосударственной деятельности. Ответом на это было заявление Троцкого 24 октября на экстренном заседании Петросовета, открывшемся в два часа дня: «У нас есть полувласть, которая не верит в народ и которая сама в себя не верит, ибо она внутренне мертва. Эта полувласть ждет размаха исторической метлы, чтобы очистить место подлинной власти революционного народа» [70] .
Троцкий был напряжен до предела. Он не отходил от телефона, получая все новые и новые подтверждения, что отряды, посланные в определенные пункты, заняли их, не встречая никакого сопротивления. Благоприятные сообщения позволили ему немного расслабиться. Он попросил у Каменева папиросу (Троцкий тогда курил, хотя и немного), но, едва затянувшись, потерял сознание. Произошел в очередной раз один из необъяснимых приступов. Троцкий быстро пришел в себя и тут же сообразил, что давно ничего не ел, по крайней мере с позавчерашнего дня [71] . Так что, скорее всего, причиной приступа на этот раз был голод, а не загадочная болезнь.
На заседании ЦК большевиков 24 октября Троцкий попросил «отпустить в распоряжение Военно революционного комитета двух членов ЦК для налаживания связи с почтово телеграфистами и железнодорожниками» и еще одного члена ЦК «для наблюдения за Временным правительством» [72] . Он предложил также устроить запасной повстанческий штаб в Петропавловской крепости и отправить туда одного члена ЦК, а постоянную связь с крепостью поручить все более выдвигавшемуся члену партийного руководства Я.М. Свердлову [73] . Протокол не фиксирует, какое решение было принято, но учитывая, что влияние Троцкого к этому моменту стало весьма значительным, можно предположить, что его требования были удовлетворены.
Вечером 24 октября в Смольном появился тщательно загримированный Ленин, который, только придя в штаб переворота, узнал, что таковой фактически уже совершен без его участия, но в полном согласии с его волей. На следующее утро Троцкий выступил на новом экстренном заседании Петроградского Совета с докладом о свержении Временного правительства. Он сообщил, что отдельные министры арестованы, другие будут взяты в ближайшие часы или дни, что Предпарламент распущен, что заняты важнейшие стратегические пункты города. Троцкий сообщил, что вслед за его докладом последует доклад о задачах власти Советов. «Докладчиком по второму вопросу выступит тов. Ленин», – неожиданно и весьма театрально заявил он. В ответ раздались естественные «несмолкаемые аплодисменты».
Троцкий завершил свой доклад, еще раз подчеркнув: «В нашей среде находится Владимир Ильич Ленин, который в силу целого ряда условий не мог до сего времени появиться в нашей среде», а затем в восторженных тонах охарактеризовал роль Ленина в истории революционного движения России и всего мира и провозгласил: «Да здравствует возвратившийся к нам тов. Ленин!» [74] Выступивший вслед за этим Ленин завершил свою речь лозунгом «Да здравствует всемирная социалистическая революция!», дословно повторявшим установку Троцкого.
По существу дела, произошла сдача Троцким передовой позиции вождю большевистской партии Ленину, признание его первенства, отход на второй, хотя и весьма важный план. Троцкий трезво понимал, что он не мог рассчитывать на сохранение лидерства в своих руках, по крайней мере против воли Ленина. Для этого ему не хватало навыков фракционно аппаратной игры и интриг, в чем в тот период непревзойденным мастером был Ленин. Троцкий был неприемлем в качестве постоянного первого лица в силу того, что был новичком в большевистской партии, против лидеров которой вел длительную и весьма острую борьбу. Он осознавал, наконец, что из за своего национального происхождения не имеет возможности в переломный момент возглавить правительство страны, значительная часть населения которой испытывала предубеждения против евреев.
Так уже в день государственного переворота между Лениным и Троцким установился своего рода modus operandi (способ действий).
25 октября по инициативе Троцкого Петросоветом была принята написанная им резолюция о свержении Временного правительства [75] , которая указывала на переход власти именно в руки Советов, а не партии (о большевиках в резолюции вообще не было упоминаний) и перспективу образования рабочего и крестьянского правительства, как советского правительства – единственного средства «спасения страны от неслыханных бедствий и ужасов войны». В этот же день ВРК направил телеграмму «во все города и местности» России, в которой сообщал о победе в Петрограде и призывал «поддержать Петроградский Совет и новую революционную власть, которая немедленно предложит справедливый мир, передаст землю крестьянам, созовет Учредительное собрание» [76] . Тем самым еще раз фиксировалось, что реальная власть в столице оказалась в руках Совета и его председателя, а не партийных институций.
II Всероссийский съезд Советов происходил в резидентуре Троцкого Смольном, где теперь разместились также все центральные большевистские учреждения и руководимые ими организации. Он продолжался три дня – с 25 по 27 октября (7 – 9 ноября) 1917 г. Троцкий был избран в президиум съезда. Меньшевики и эсеры энергично протестовали против уже свершившегося захвата власти большевиками, однако подавляющее большинство делегатов, оказавшихся под влиянием момента и демагогических обещаний центральных и местных большевистских организаций и лидеров, поддержали переворот, для полного завершения которого еще оставалось овладеть Зимним дворцом и арестовать находившуюся там часть членов Временного правительства. Сообщение о занятии без сопротивления Зимнего дворца, бегстве Керенского и аресте нескольких других министров удачно пришло как раз во время работы съезда.
Все же меньшевики интернационалисты надеялись на компромисс. Мартов предполагал, что существовали возможности мирного преодоления кризиса. Он призвал большевиков начать переговоры с другими социалистическими партиями. Казалось, что эта идея может дать результат: даже многие видные большевики поддержали ее, не считая возможным образование однопартийного правительства. Но конфронтация, подогреваемая Лениным и Троцким, возобладала. Не получив поддержки, меньшевики оборонцы и эсеровские делегаты покинули зал заседания. Когда они уходили, Троцкий заявил: «Восстание народных масс не нуждается в оправдании. То, что произошло, это – не заговор, а восстание. Мы закаляли революционную энергию петроградских рабочих и солдат, мы открыто ковали волю масс на восстание, а не на заговор». Вслед за этими патетическими, не имевшими отношения к действительности словами, хотя бы потому, что сам Троцкий и другие большевики называли произошедшее в Петрограде не иначе как Октябрьский переворот (о «Великой Октябрьской социалистической революции» станут говорить только с конца 20 х гг. при диктатуре Сталина), Троцкий зачитал проект резолюции с осуждением ухода меньшевиков и эсеров, которая была принята под возгласы шумного одобрения [77] .
Мартов и меньшевики интернационалисты восприняли резолюцию Троцкого как декларацию непримиримости, исключавшую дальнейшие переговоры. Побеседовав со своими единомышленниками, еще остававшимися в зале, Мартов заявил, что и они покидают съезд. Меньшевик Борис Иванович Николаевский [78] позже рассказывал: «В переполненном зале было шумно и, несмотря на призыв к тишине, глухой голос больного Мартова (у него уже начался туберкулезный процесс в горле) был почти не слышен даже передним рядам. Неожиданно в зал ворвался гул далекого пушечного выстрела. Все поняли: начался решающий штурм. И в наступившей тишине донеслись срывающиеся слова Мартова: «Это позор для единства рабочего класса. Мы участвовать не будем». Выходя из зала, он бросил: «Когда нибудь вы поймете, в каком преступлении соучаствуете» [79] .
Через несколько дней Мартов писал Аксельроду: «Самое страшное, чего можно было ожидать, совершилось, – захват власти Лениным и Троцким в такой момент, когда и менее их безумные люди, став у власти, могли бы наделать непоправимые ошибки» [80] .
Троцкий выступал на съезде многократно. В одной из речей он предложил сократить время работы съезда, иными словами – поскорее закрыть его. В другой раз сформулировал новые принципы соблюдения, точнее, несоблюдения прав человека. Вопрос этот был поднят в связи с заявлением представителей Исполнительного комитета крестьянских депутатов о необходимости немедленного освобождения заключенных министров социалистов (сами жалобщики не осмеливались или не хотели просить об освобождении «буржуазных» министров). Троцкий же объявил, что министры социалисты будут «временно» содержаться под арестом: «Мы переживаем новое время, когда обычные представления должны быть отвергнуты. Наша революция есть победа новых классов, которые пришли к власти, и они должны защитить себя от той организации контрреволюционных сил, в которой участвуют министры социалисты» [81] . Так, из фиктивно «оборонительной» позиции начинало выковываться идеологическое обоснование подлинного нового явления – красного террора, который зальет кровью огромную страну и унесет миллионы невинных жизней.
Одно из выступлений Троцкий посвятил критике идеи левого блока, который предлагали левые эсеры. Не так давно ушли в прошлое те времена, когда сам Троцкий отстаивал идеи единства социалистических сил. Теперь же он стоял вместе с Лениным на крайних позициях, соглашаясь лишь на единство действий (как оказалось, кратковременное) только с левыми эсерами, резко отвергая сотрудничество с меньшевистской и эсеровской партиями и необходимость создания широкой правительственной коалиции для преодоления растущего в стране кризиса. Именно в этом выступлении было высказано убеждение, что российская революция может развиваться и добиться успеха только как перманентная революция, распространившись на западноевропейские страны. Откровенная авантюристичность и в то же время немалый пессимизм были в этих словах Троцкого: «Всю же надежду свою
