капиталистическими методами. Как же грандиозны окажутся преимущества социалистического хозяйства в передовых странах?
Однако, поставленный октябрьским переворотом вопрос еще не решен и вчерне.
Сталинская бюрократия называет хозяйство «социалистическим» на основании его предпосылок и тенденций. Этого недостаточно. Экономические успехи Советского Союза развертываются все еще на низкой хозяйственной базе. Национализированная промышленность проходит те стадии, которые давно уже пройдены передовыми капиталистическими нациями. Работница, стоящая в очереди, имеет свой критерий социализма, и этот «потребительский» критерий, как презрительно выражается чиновник, является в данном вопросе решающим. В конфликте воззрений работницы и бюрократа мы, левая оппозиция — с работницей против бюрократа, который преувеличивает достижения, смазывает накопляющиеся противоречия и держит работницу за горло, чтоб она не смела критиковать.
В прошлом году сделан был резкий поворот от уравнительной к дифференциальной (сдельной) заработной плате. Совершенно бесспорно, что на низком уровне производительных сил, а следовательно и общей культуры, равенство в оплате труда неосуществимо. Но это и значит, что проблема социализма не решается только общественными формами собственности, но предполагает известное техническое могущество общества. Между тем рост технического могущества автоматически выводит производительные силы за национальные границы.
Вернувшись к слишком рано отмененной сдельной плате, бюрократия назвала уравнительную плату «кулацким» принципом. Это явная бессмыслица, показывающая, в какие тупики лицемерия и фальши загоняют себя сталинцы. На самом деле надо было сказать: «мы слишком забежали вперед с уравнительными методами оплаты труда; до социализма еще далеко; так как мы все еще бедны, то нам приходится вернуться назад, к полу-капиталистическим или кулацким методам оплаты труда». Повторяем: здесь нет противоречия с социалистической целью. Здесь есть только непримиримое противоречие с бюрократическими фальсификациями действительности.
Отступление к сдельной плате явилось результатом сопротивления экономической отсталости. Таких отступлений будет еще много, особенно в области сельского хозяйства, где совершен слишком большой административный заскок вперед.
Индустриализация и коллективизация проводятся методами одностороннего и бесконтрольного бюрократического командования над трудящимися массами. Профессиональные союзы совершенно лишены возможности воздействовать на соотношение между потреблением и накоплением. Расслоение крестьянства ликвидируется пока еще не столько экономически, сколько административно. Социальные мероприятия бюрократии по ликвидации классов чрезвычайно забегают вперед по отношению к основному процессу — развитию производительных сил.
Это приводит к повышению промышленной себестоимости, низкому качеству продукции, росту цен, недостатку предметов потребления и грозит в перспективе возрождением безработицы.
Крайнее напряжение политической атмосферы в стране является результатом противоречий между ростом советского хозяйства и хозяйственной политикой бюрократии, которая либо чудовищно отстает от потребностей хозяйства (1923–1928 гг.), либо, испуганная собственным отставанием, бросается вперед, чтобы чисто административными мерами наверстать упущенное (1928–1932). За правым зигзагом и здесь следует левый зигзаг. На обоих зигзагах бюрократия находится в противоречии с реальностями хозяйства, а значит и с настроениями трудящихся. Она не может им позволить критиковать себя — ни тогда, когда она отстает, ни тогда, когда она забегает вперед.
Свой нажим на рабочих и крестьян бюрократия не может производить иначе, как лишая трудящихся возможности участвовать в решении вопросов их собственного труда и всего их будущего. В этом самая большая опасность! Постоянный страх перед отпором масс приводит в политике к «короткому замыканию» бюрократической и личной диктатуры.
Значит ли это, что надо снизить темпы индустриализации и коллективизации? На известный период — несомненно. Но этот период может оказаться совсем непродолжительным. Участие самих рабочих в руководстве страной, ее политикой и хозяйством, действительный контроль над бюрократией, рост чувства ответственности управляющих по отношению к управляемым — все это несомненно благотворно скажется на самом производстве, уменьшит внутренние трения, сведет к минимуму дорогостоящие хозяйственные зигзаги, обеспечит более здоровое распределение сил и средств и, в конце концов, повысит общий коэффициент роста. Советская демократия является прежде всего жизненной потребностью самого хозяйства. Наоборот, бюрократизм таит в себе трагические хозяйственные сюрпризы.
Обозревая в целом историю эпигонского периода в развитии СССР, нетрудно прийти к выводу, что основной политической предпосылкой бюрократизации режима явилась усталость масс после потрясений революции и гражданской войны. В стране царили голод и эпидемии. Вопросы политики отступили назад. Все мысли направлялись на кусок хлеба. При военном коммунизме все получали одинаковый голодный паек. Переход к НЭП’у принес первые экономические успехи. Паек стал обильнее, но он уже доставался не всем. Установление товарного хозяйства вело к калькуляции себестоимости, к элементарной рационализации, к удалению с заводов лишних рабочих. Хозяйственные успехи шли долгое время рука об руку с ростом безработицы.
Нельзя забывать этого ни на одну минуту: укрепление аппаратного могущества опиралось на безработицу. После годов голода резервная армия пугала каждого пролетария у станка. Удаление самостоятельных и критических рабочих с заводов, черные списки оппозиционеров стали одним из важнейших и наиболее действительных орудий в руках сталинской бюрократии. Без этого условия ей никогда не удалось бы задушить ленинскую партию.
Дальнейшие экономические успехи постепенно привели к ликвидации резервной армии промышленных рабочих (скрытое деревенское перенаселение, замаскированное коллективизацией, остается еще во всей своей силе). Промышленный рабочий уже не боится сейчас, что его выбросят с завода. По своему повседневному опыту он знает, что непредусмотрительность и произвол бюрократии чрезвычайно затрудняли ему разрешение задач. Советская печать разоблачает отдельные цеха и предприятия, где не дают достаточного простора инициативе рабочих, духу изобретательства и пр.: как будто можно запереть инициативу пролетариата в цехах, как будто цеха могут быть оазисами производственной демократии при полном подавлении пролетариата в партии, советах и профессиональных союзах!
Общее самочувствие пролетариата сейчас совсем не то, какое было в 1922-23 годах. Пролетариат вырос численно и культурно. Совершив гигантскую работу возрождения и подъема хозяйства, рабочие испытывают возрождение и подъем доверия к самим себе. Эта выросшая внутренняя уверенность начинает превращаться в недовольство бюрократическим режимом.
Удушение партии, расцвет личного режима и личного произвола на первый взгляд могут вызвать представление об ослаблении советской системы. Но это не так. Советская система чрезвычайно окрепла; но вместе с тем чрезвычайно обострилось противоречие между этой системой и ее бюрократическими тисками. Сталинский аппарат с изумлением видит, что экономические успехи не укрепляют, а подкапывают его положение. В борьбе за свои позиции он вынужден еще туже подвинчивать гайки, запрещая все другие виды «самокритики», кроме византийской хвалы по адресу вождей.
Не в первый раз в истории экономическое развитие приходит в противоречие с теми политическими условиями, в рамках которых оно совершается. Но надо ясно понять, какие именно из этих условий порождают недовольство. Надвигающаяся оппозиционная волна ни в малейшей степени не направлена против социалистических задач, советских форм или коммунистической партии. Недовольство направляется против аппарата и его персонификации, Сталина. Отсюда новая полоса бешеной борьбы с так называемой «троцкистской контрабандой».
Противник грозит стать неуловимым, он везде и нигде. Он всплывает в цехах, в школах, проникает в исторические журналы и во все учебники. Это значит: факты и документы уличают бюрократию, вскрывая ее шатания и ошибки. Нельзя спокойно и объективно вспоминать о вчерашнем дне, надо переделать вчерашний день, надо замазать все щели, через которые может проникнуть подозрение насчет непогрешимости аппарата и его главы. Перед нами все черты потерявшего голову правящего слоя. Ярославский, сам Ярославский оказался ненадежным! Это не случайные эпизоды, не мелочи, не личные столкновения: корень дела в том, что экономические успехи, которые на первых своих ступенях укрепляли бюрократию, теперь диалектикой своего развития оказались противопоставлены бюрократии. Вот почему на последней партийной конференции, т. е. на съезде сталинского аппарата, трижды и четырежды разгромленный и похороненный «троцкизм» был объявлен «авангардом буржуазной контр-революции».
Это глуповатое и политически совсем нестрашное постановление приоткрывает завесу над некоторыми весьма «практическими» планами Сталина в области личных расправ. Недаром Ленин предостерегал от назначения Сталина генеральным секретарем: «этот повар будет готовить только острые блюда» и Повар еще не исчерпал своей кулинарии до конца.
Но несмотря на все подвинчивание теоретических и административных гаек, личная диктатура Сталина явно приближается к закату. Аппарат весь в трещинах. Щель, именуемая Ярославским, есть одна из сотен щелей, которые еще сегодня не названы по имени. То обстоятельство, что новый политический кризис подготовляется на базисе явных и бесспорных успехов советского хозяйства, роста численности пролетариата и первых успехов коллективного земледелия, служит достаточным ручательством того, что ликвидация бюрократического самовластия совпадет не с потрясением советской системы, как можно было бы опасаться еще три-четыре года тому назад, а, наоборот, с ее освобождением, с ее подъемом и расцветом.
Но именно в этот последний свой период сталинская бюрократия способна причинить много зла. Вопрос престижа стал для нее теперь центральным вопросом политики. Если аполитичных историков исключают из партии только за то, что они не сумели прославить подвиги Сталина в 1917 году, то может ли плебисцитарный режим допустить признание своих ошибок, совершенных в 1931–1932 году? Может ли он отказаться от теории социал-фашизма? Может ли он дезавуировать Сталина, который суть немецкой проблемы формулировал так: сперва пускай придут фашисты, а потом мы?
Сами по себе объективные условия в Германии так повелительны, что если бы руководство германской компартии располагало необходимой свободой действий, оно несомненно уже сегодня ориентировалось бы в нашу сторону. Но оно не свободно. В то время, как левая оппозиция выдвигает идеи и лозунги большевизма, проверенные победой 1917 года, сталинская клика, в целях отвлечения, приказывает по телеграфу поднять международную кампанию против «троцкизма». Кампания разыгрывается не на основе вопросов немецкой революции, т. е. жизни и смерти мирового пролетариата, а на основе жалкой и фальсификаторской статьи Сталина по вопросам истории большевизма. Трудно себе представить большую диспропорцию между задачами эпохи, с одной стороны, и жалкими идейными ресурсами официального руководства, с другой. Таково унизительное, недостойное и вместе с тем глубоко трагическое положение Коминтерна.
Проблема сталинского режима и проблема германской революции связаны совершенно нерасторжимым узлом. Ближайшие события этот узел развяжут или разрубят — в интересах как русской, так и немецкой революции.
XII. Брандлерианцы (КПО) и сталинская бюрократия
Между интересами советского государства и международного пролетариата нет и не может быть противоречия. Но в корне ошибочно переносить этот закон на сталинскую бюрократию. Ее режим приходит во все большее противоречие как с интересами Советского Союза, так и с интересами мировой революции.
Гуго Урбанс из-за советской бюрократии не видит социальных основ пролетарского государства. Вместе с Отто Бауэром Урбанс конструирует понятие внеклассового государства, но в отличие от Бауэра находит этот образец не в Австрии, а в нынешней республике Советов.
С другой стороны, Тальгеймер утверждает, что «троцкистская установка по отношению к Советскому Союзу, подвергающая сомнению (?) пролетарский характер (?) советского государства и социалистический характер хозяйственного строительства» (10 января), имеет «центристский» характер. Этим Тальгеймер показывает лишь, как далеко у него заходит отождествление рабочего государства с советской бюрократией. Он требует, чтоб на Советский Союз глядели не глазами международного
