своему агенту-провокатору Настичу[26] организовать шумное дело сербов-сепаратистов, с другой, – приступило к «увенчанию» своей тридцатилетней цивилизаторской работы: распространило суверенитет императора Австрии и апостолического короля Венгрии на Боснию и Герцеговину и обещало даровать населению самоуправление в форме сословно-куриального ландтага. Непрекращающиеся обыски и аресты должны подготовить босняков к восприятию конституционных благ.
Но если заговор Габсбурга и Кобурга не изменял фактических отношений, то он во всяком случае нарушил священные нормы международного права. Формальную основу всего современного европейского равновесия составляет Берлинский трактат. Помимо так называемых «моральных» обязательств он охраняется, казалось бы, армиями, крепостями, броненосцами и состоит под постоянным наблюдением дипломатии. И все это, однако, нисколько не помешало одной из участниц Берлинского конгресса, Австрии, нарушить трактат, как только выдался благоприятный момент. Жалкая неспособность европейского «концерта» предупредить нарушение охраняемого им договора представляет собою беспощадное опровержение иллюзий относительно достижения божьего мира при помощи третейских судов между капиталистическими государствами (Жорес)! Третейские суды – те же конгрессы, конференции, и их «приговоры» обладают не большей принудительной силой, чем международные трактаты.
II. Новая Турция пред старыми затруднениями
Провозглашение Болгарии независимой, как и присоединение Боснии являются ближайшими последствиями турецкой революции. Не потому, что она ослабила Турцию, а потому, что она укрепила ее. Исторической предпосылкой Берлинского трактата было распадение старой Турции, – процесс, который Европа одной рукой ускоряла, а другой – вводила в известные пределы. Революционный переворот не успел еще возродить страну, но он создал условия ее возрождения. Болгария и Австрия оказались пред той опасностью, действительной или мнимой, что Турция со временем захочет и сможет превратить фикции в реальности, – и этим вызвана та торопливость испуга, с какою Фердинанд обновил корону, а Франц-Иосиф расширил свою. Габсбург, впрочем, демонстрировал свой страх пред обновляющейся Турцией с полной наглядностью: присоединяя Боснию, «добровольно» вывел свой гарнизон из Новобазарского санджака. Этот в высшей степени важный шаг умышленно и систематически замалчивается обеими сторонами; австрофильской – для того чтобы прикрыть трусливое отступление габсбургской монархии; панславистской – для того чтобы не ослабить впечатления «преступности» захвата Боснии.
Простой взгляд на карту Балканского полуострова достаточен, чтобы понять значение Новобазарского санджака: эта узкая полоса земли, принадлежащая Турции, заселенная сербами и занятая силою Берлинского трактата австрийскими войсками, представляет собою, с одной стороны, клин, вогнанный меж двух частей «сербства»: собственно Сербией и Черногорией, с другой стороны, мост между Австрией и Македонией. Железнодорожная линия через санджак, концессия на которую была получена Австрией в последние дни старого турецкого режима, должна была соединить австро-боснийскую дорогу с турецко-македонской. Непосредственно экономическое значение Новобазарской ветви – и в этом себе отдавали совершенно ясный отчет австрийские империалисты – могло быть лишь крайне незначительным; но зато она открывала удобный стратегический путь австрийской тяге на балканский Восток и была всецело рассчитана на дальнейшее расчленение Турции. Эта надежда потерпела крушение, и Австрия поторопилась отдернуть свою руку, которую она с трусливой жадностью приближала к вечно кипевшему македонскому котлу.
Таким образом, Турция ничего не потеряла; наоборот, она вернула себе провинцию, судьба которой казалась по меньшей мере спорной. Если она ответила таким бурным протестом, так это потому, что после длинного ряда льстиво-приветственных речей по адресу нового режима она снова увидела над собой обнаженные челюсти европейского империализма. Не есть ли коронование Фердинанда царской короной лишь первый шаг, за которым должно последовать покушение на захват Македонии? Не есть ли очищение санджака косвенное приглашение в сторону Сербии и Черногории захватить эту область и, втянувшись таким образом в войну с Турцией, прикрыть Австрии тыл? Не стоит ли за спиной Болгарии Россия, а за спиной Австрии – Германия? Что капиталистические сферы и правящие круги Германии относятся к обновленной Турции без больших симпатий, это понятно само собой. Как раз в последние пред-революционные годы немецкий капитал праздновал в Турции одну победу за другой, – концессия на последний участок анатолийской ж. д., в районе которого имеются, по-видимому, богатейшие источники нефти, была получена из рук Абдул-Гамидова правительства в мае 1908 года. Пароходные линии, отделения банков, монопольная доставка оружия, железнодорожные концессии, заказы всякого рода при больших естественных богатствах и дешевизне рабочих рук – сулили золотые горы. Революция лишила Гогенцоллерна политического влияния в Константинополе, открыла возможность развития «национальной» турецкой индустрии и поставила под знак вопроса добытые путем подкупов и капиталистических интриг концессии немецких капиталистов. Со стиснутыми зубами берлинское правительство отошло к стороне, решившись ожидать. Упрочение позиции младотурок чем дальше, тем больше вынуждало искать с ними сближения. Но несомненно, что капиталистическая Германия настолько же искренно готова приветствовать крах конституционной Турции, насколько лицемерно она до сих пор приветствовала ее победы. С другой стороны, Англия тем более крикливо демонстрировала свое дружелюбие к новому порядку, чем более этот последний ослаблял положение Германии на Балканах. В непрекращающейся борьбе между этими двумя могущественными государствами Европы младотурки естественно искали поддержки и «друзей» на Темзе. Но больным местом англо-турецких отношений является Египет. О добровольном очищении его Англией, разумеется, не может быть и речи: для этого она слишком заинтересована в господстве над Суэцким каналом. Поддержит ли Англия Турцию в случае военных затруднений? Или нанесет ей удар в спину, объявив Египет своей собственностью? Одно так же возможно, как и другое – в зависимости от обстоятельств. Во всяком случае, не сантиментальная любовь к либеральной Турции, а холодный и безжалостный империалистический расчет руководит действиями английского правительства.
Турция, как мы уже указали, имеет все основания бояться, что за нарушением ее фиктивных прав со стороны Болгарии и Австрии может последовать нарушение ее реальных интересов. Тем не менее, она не отважилась извлечь меч и пока что ограничилась апелляцией к державам-участницам Берлинского конгресса. Несомненно, популярная война, открытая по инициативе младотурок, могла сделать несокрушимым их господство, столь тесно связанное с ролью армии. Но – при одном условии: война должна была быть победоносной.
Надежды на победу, однако, не было. Старый режим оставил в наследство новому армию, дезорганизованную до последней степени: артиллерия – без пушек, кавалерия – без лошадей, пехота – без достаточного количества ружей нового образца, флот – еще менее годный к военным действиям, чем русский. Даже если б Англия реализовала крупный заем, о войне с Австрией нельзя было при таких условиях и думать. Оставалась война с Болгарией. Здесь Турция могла еще надеяться на победу, противопоставив качеству количество. К чему привела бы, однако, это победа? К восстановлению фиктивного вассалитета Болгарии? Но из-за таких вещей не воюют. Возвращение Восточной Румелии? Но это усилило бы не Турцию, а ее и без того сильные центробежные тенденции, которые новому режиму еще только предстоит преодолеть.
Реакционные элементы, которым терять, во всяком случае, нечего, подняли энергичную агитацию в пользу войны и, насколько можно судить по сообщениям из Константинополя, ослабили влияние министерства и младотурецкого комитета. Этот последний, с одной стороны, попытался отвести народное возбуждение, направив его на бойкот австрийских товаров, с другой, – стянул в Константинополь наиболее надежные полки, удалив сомнительные. Господство над армией остается по-прежнему главной силой младотурок. Но в этой ограниченности социальной основы лежит вместе с тем главный источник опасностей для нового строя. Избирательная программа руководящей партии ограничивается исключительно политическими и культурными вопросами. В этой же плоскости развивается деятельность правительства. Первым шагом его в социальной области были драконовские мероприятия против стачек. Младотурецкие вожди категорически отрицают существование в Турции рабочего вопроса и в этом видят ее преимущество перед Россией. Турецкая промышленность, развитие которой систематически и сознательно задерживал старый режим, пока еще в зародыше. Константинопольский пролетариат состоит из рабочих конки и табачной фабрики, портовых грузчиков и наборщиков. Слабость пролетариата исключает для него пока возможность серьезного давления на правящую партию. Несравненно большее влияние на ход событий в Турции может приобрести крестьянство. Полузакрепощенное, опутанное сетями ростовщичества, в одной пятой своей части безземельное, оно нуждается в самых широких аграрных мероприятиях государства. Между тем, только армянская партия дашнакцутюн и македонско-болгарская революционная группа (Санданского) выдвигают более или менее радикальную аграрную программу. Что касается младотурок, то они игнорируют крестьянский вопрос, как и рабочий… Весьма мало вероятно, чтобы турецкое крестьянство сумело дать выражение своим социальным интересам в рамках парламентских выборов. Но настроение его может сказаться более действительным образом: через посредство армии. События революции должны были чрезвычайно поднять самосознание не только офицеров, но и солдат. И нет ничего невероятного в том, что – подобно тому как интересы буржуазной «нации» нашли свое выражение через посредство офицерского корпуса – нужды крестьянства проявятся через посредство солдатской массы. При этих условиях игнорирование крестьянского вопроса со стороны партии, опирающейся на офицерство, может оказаться роковым для судьбы парламентской Турции.
Так или иначе, но Турции теперь необходим мир. Вступив в непосредственные переговоры с Австрией и Болгарией, она выразила готовность признать совершившееся – с тем, чтоб эти государства переняли на себя соответственную часть ее государственного долга. Это, несомненно, было бы для нее лучшим исходом, поскольку отказ от уплаты огромного долга, завещанного старым режимом, при настоящих условиях для нее совершенно невозможен. Раз вопрос свелся к размеру денежной суммы, успех переговоров должен был казаться обеспеченным.
Но как раз сейчас, когда пишутся эти строки, переговоры оборвались: окончательно или временно – это еще не ясно. Но зато совершенно ясно, что английская дипломатия и особенно русская делают все, что могут, с целью воспрепятствовать частному соглашению Турции с Австрией. Их задача – созыв международной конференции для пересмотра Берлинского трактата. Разумеется, не из платонического уважения к международному «праву».
III. Поиски «бескорыстных» компенсаций
Злейшим врагом новой Турции является бесспорно царская Россия. Как Япония отбросила ее от берегов Тихого океана, так сильная Турция грозит раз навсегда отбросить ее от Балкан. Укрепившись на демократических основах, Турция станет центром политического тяготения для Кавказа – и не для одних его магометан. Связанная с Персией религией, она может вытеснить Россию и оттуда и превратиться в серьезную опасность для русских среднеазиатских владений. Нет того удара, который петербургское правительство не было бы готово нанести новой Турции. То полусогласие на присоединение Боснии и Герцеговины, которое Извольский дал Эренталю,[27] было несомненно рассчитано на выгоды, могущие проистечь для России из балканских замешательств. Мирный исход последних столкновений означал бы сближение Болгарии с Австрией и усиление Турции, т.-е. смерть политического влияния России на Балканах. Воспрепятствовать частному соглашению непосредственно заинтересованных сторон, привлечь к делу все вожделения и аппетиты европейских держав, столкнуть их друг с другом и урвать при этом на свою долю клок медвежьего ушка – такова сейчас непосредственная задача русской дипломатии. Нам уже
