одной причины, которая способна была бы придать хоть тень смысла такому преступлению.
Крестьянским массам России нечего искать на Балканах, в Армении так же, как и в Монголии. Им нужны глубокие аграрные и фискальные реформы – внутри собственной страны. Разоряющееся и голодающее русское крестьянство – не носитель империализма, оно – только жертва его. То же самое относится к придавленным милитаризмом массам мелкобуржуазного населения городов.
Тем менее может стать опорой авантюристического империализма российский пролетариат, – класс, наиболее обездоленный нынешним режимом политического бесправия, полицейского разгула и националистических вакханалий. Рабочий класс России не знал и не знает над собою влияния иных партий, кроме социал-демократии, и с первых шагов своих живет и дышит в атмосфере идей мира и братства народов.
Подобно тому как вы – и на народных собраниях, и в парламенте, и в делегациях – решительно отказываете австро-венгерской дипломатии в праве кроить и перекраивать, в интересах феодальных и капиталистических клик, судьбы балканских народов, так и мы заявляем:
Петербургской дипломатии нечего искать на Балканах, как и балканским народам нечего ждать от петербургских дипломатических канцелярий. Народы Ближнего Востока должны собственными силами устраиваться на своей территории, на началах независимой как от России, так и от Австро-Венгрии демократической федерации.
Эта точка зрения тесно связывает нас как с вами, так и с братскими партиями на Балканах, борьба которых против их династически-милитаристической реакции тем благодарнее и успешнее, чем энергичнее и непримиримее наша борьба против всякого великодержавного вмешательства в балканские судьбы.
Пролетариат России еще не представляет собою большинства населения, и государственная власть не находится в его руках. Но оно – то меньшинство, на которое опирается все новое производство и весь аппарат современного государства. Такое меньшинство, являющееся к тому же борцом за кровные интересы подавляющего большинства населения, имеет, как показал опыт русско-японской войны, огромное значение в вопросах войны и мира, – и мы просим вас верить, уважаемые товарищи, что русский пролетариат, уже стряхнувший с себя оцепенение контрреволюции, сознает и свое значение и свой долг и сумеет в решительную минуту заставить считаться со своей волей сильных мира сего.
В нашей борьбе за мир, как и во всей нашей деятельности, мы чувствуем и сознаем себя связанными с вами нерасторжимым единством задач и целей. У нас с вами общие враги и общие друзья. Когда могучим напряжением революционных сил российский пролетариат пробил в 1905 году непоправимые бреши в старой крепости абсолютизма, этот успех послужил одним из последних толчков в вашей победоносной борьбе за всеобщее избирательное право. Ваша тактика, направленная на тесное сплочение пролетариата всех наций в единстве классовой борьбы, ваше умелое пользование оружием всеобщего избирательного права являются для нас неоценимой политической школой. В то же время героическая борьба венгерского пролетариата против олигархической клики, борьба, наполняющая восторженным сочувствием наши сердца, является для нас новым толчком в борьбе за полную демократизацию нашего собственного государства. Эта ничем не омраченная социалистическая солидарность укрепляет нашу бодрость и уверенность среди кошмарного разгула шовинистических страстей.
С презрением отметаем мы прочь германо– и австрофобскую агитацию русского либерализма, который тщится окрасить в краску прогрессивности дикое восстановление русского народа против немцев и всего немецкого. С гордостью мы заявляем себя преданными и благодарными учениками немецкого социализма.
Нам нет надобности отправлять настоящее письмо тайно, через доверенных курьеров. Наоборот, мы найдем случай огласить это письмо с думской трибуны. Международная политика социал-демократии не нуждается в потемках, в тайне и в шифрах, ибо она коренится не в канцелярских заговорах и бесконтрольных сделках, а в облагороженном социалистическим идеалом сознании народных масс.
Да здравствуют мир и братство народов!
Да здравствует пролетариат Австрии и Венгрии!
Да здравствует независимая демократическая федерация на Балканах!
Да здравствует международный социализм!
8. Болгария в войне. Второй период – война с бывшими союзниками
Л. Троцкий. БАЛКАНСКИЙ РАЗГОВОР
Иван Кириллович – человек умеренного образа мыслей и очень близорукий: на улице носит две пары очков. Ему 47 лет, по образованию он минералог, по профессии – серьезный политический публицист. Он принадлежит к партии ка-де, но к самому ее правому крылу. При этом, как человек робкого темперамента, Иван Кириллович очень хочет иметь courage de son opinion (мужество собственного мнения) и в разговоре с левыми любит напоминать, что хоть он и числится в кадетах, но что он, собственно, единомышленник Петра Струве[106] («да, Петра Струве»), и что главное несчастье России в том состоит, что «руководящая партия оппозиции» у нас слишком радикальна, слишком мало государственна, слишком рабски подчиняется давлению интеллигентских традиций. В Берлин Иван Кириллович приехал изучать историю прусской реакции и устанавливать для своего политического обихода необходимые аналогии. Как минералог, в свое время оставленный при университете, Иван Кириллович защищал диссертацию на специальную тему в духе кропотливейшего эмпиризма. Как политик, Иван Кириллович питается исключительно дилетантскими аналогиями.
В Берлин Иван Кириллович прибыл в калошах, жалуется на холод (лето стоит действительно из рук вон плохое!) и говорит, что, если бы не стыд перед хозяйкой, он попросил бы ее протопить печь (в июле!). В существовании украинской нации Иван Кириллович сомневается, жалуется, что нам, русским, не хватает трудовой дисциплины, и убежденно заявляет, что как ни смотреть на восточный вопрос, но без проливов нам не обойтись. Иван Кириллович – славянофил (примерно с 1908 года), но, конечно, славянофил прогрессивный. Любит упоминать о славянской культуре и даже о славянской науке, хотя в своей диссертации и ссылался преимущественно на немецких ученых. За последний год Иван Кириллович много написал статей о балканских делах и осторожно обвинял Милюкова в отсутствии настоящего политического чутья, ввиду его, Милюкова, чрезмерного миролюбия в такой момент, когда важнее всего решительная инициатива. «Мир не есть самоцель! – раздраженно говорит Иван Кириллович. – Ради сохранения жизни нельзя жертвовать смыслом жизни!» Связи между смыслом жизни и проливами Иван Кириллович более точно не определяет.
В глубине души Иван Кириллович питает, однако, влеченье, род недуга, к левым и притом к тем левым, которые полевее. Он любит с ними вести обстоятельную полемику, но только комнатную; в печати же полемизирует неохотно, считая, что это нарушает стиль солидной государственной партии. Зато в разговоре относится вполне благодушно к резким обвинениям, время от времени протирает вторые очки, удивленно поглядывает через первые вокруг себя и, выслушав возражения, спокойно заявляет:
– Я все-таки не понимаю, почему России отказываться от проливов.
– Да разве вам их предлагают по сходной цене? – спрашивает собеседник.
– Предлагать не предлагают, но если мы будем молчать и колебаться, то останемся за бортом. Мы должны поставить себе ясную и определенную цель и идти к ней через препятствия.
– Да кто это «мы», честь имею спросить?
– Мы? Как кто?! Русское общество, разумеется.
– Ах, вот как! Простите, я не знал, что русское общество уже добилось права вести дипломатические переговоры и непосредственно приторговывать проливы…
Иван Кириллович протирает очки и твердо заявляет:
– Я нисколько не отрицаю незначительности конституционных прав русского общества, особенно в вопросе внешней политики. Но это еще не причина отказываться от проливов.
Последние события привели Ивана Кирилловича в совершенное расстройство.
– Это позор! – говорит он. – От освободительной войны ринуться в войну братоубийственную. Все достигнутое рушится, гибнут симпатии, вызванные успехом славянского дела, крушатся надежды и планы… Позор, позор!
– Для кого позор?
– Для союзников, разумеется: для сербов, болгар и греков…
– Извините, – для сербов, болгар и греков, т.-е. для народов, это не позор, а новое и тягчайшее несчастье. Позор же для тех, которые правят судьбами балканских народов, и добрая доля позора для тех русских частных политиков, которые чистыми и нечистыми средствами стремились укрепить в русском обществе доверие к планам и намерениям вершителей балканских судеб. А насколько я знаю, вы лично, Иван Кириллович…
– Но позвольте, ведь дело шло о поддержке войны, которая имела – этого вы не сможете оспорить – освободительный характер. Для вас все это просто: вы отвергаете войну вообще, раз навсегда и при всяких условиях. Война на Балканах или война в Патагонии, война наступательная или оборонительная, освободительная или завоевательная, – вы различия не делаете. А мы считаем необходимым разбирать реальное историческое содержание войны, данной войны, балканской, и не могли же мы закрывать глаза на тот факт, что тут дело шло об освобождении славянского населения из-под власти Турции. Не сочувствовать такой войне, не поддерживать ее – значило бы попросту косвенно, если не прямо, поддерживать турецкое господство над славянами. К этому мнению и приводило вас не раз ваше доктринерство.
– Ну, а теперь кого вчерашние союзники освобождают?
– Да ведь я уже сказал, что это – позор!
– И этим энергичным восклицанием вы думаете исчерпать вопрос? А не полагаете ли вы, что между этой «позорной» войной и между той, которую вы называли «освободительной», существует неразрывная связь? Не полагаете? Взглянем на дело поближе. Освобождение македонского крестьянства из феодально-помещичьей кабалы являлось бесспорно необходимым и исторически-прогрессивным делом. Но дело это взяли в свои руки те силы, которые имели в виду не интересы македонского крестьянства, а свои корыстные, династическо-завоевательные и буржуазно-хищнические интересы. Такая узурпация исторических задач – явление совсем не исключительное. Освобождение русского крестьянина из пут полицейско-крепостнической общины ведь то же прогрессивная задача. Но совсем не безразлично, кто и как берется за ее разрешение. Столыпинская аграрная реформа[107] не разрешает поставленной историей задачи, – она лишь эксплуатирует ее в интересах дворянства и кулачества. Нет, следовательно, никакой надобности идеализировать турецкий режим или режим русской общины, чтобы в то же время вотировать непримиримое свое недоверие непризванным «освободителям» и отрекаться от всякой с ними солидарности. Если бы Фердинанду Саксен-Кобург-Готскому, главе «славянского» дела на Балканах, предложить на выбор: свободные селяки в независимой Македонии или сохранение феодальных пут в Македонии болгарской, – он, разумеется, без колебаний выбрал бы второе. Порукою тому вся его четвертьвековая политика в отношении Македонии, да и объективный смысл вещей. В качестве освободительной войны вы, славянофильствующие либералы, рекламировали ту войну, которая для насыщения военно-династических аппетитов брала за точку отправления освободительные чаяния македонского крестьянства. Не борьбу македонцев за свою свободу, а кровавую спекуляцию балканских династий за счет Македонии поддерживали вы в прессе и в Думе. В то время как болгарская демократия, раскрывая подлинный смысл македонской политики Фердинанда и своих правящих партий, выступала – в полном согласии с интересами Македонии – против войны, вы, славянофильствующие, пытались приучить русскую демократию глядеть на балканские вопросы глазами Кобургов и Карагеоргиевичей, вы приукрашивали, замалчивали, подмалевывали, вели дурную игру. Я читал ваши статьи, Иван Кириллович, и говорил себе: если бы царь Фердинанд посадил в русскую редакцию
