Вы опрашиваете совета, «о чем сейчас писать», «какие темы более нужны в данное время». Мне очень трудно Вам ответить на этот вопрос уже по тому одному, что я не знаю Вас лично, не знаю круга Ваших наблюдений, объема Вашего жизненного опыта и размера Вашей писательской силы. Таких тем, которые были бы пригодны для всякого писателя, как Вы прекрасно понимаете, не существует. Да и вообще трудно, мне кажется, художнику гоняться за какой-то «наиболее нужной темой». Не правильнее было бы подойти к вопросу с другого конца, именно — вглядеться хорошенько в свой собственный жизненный опыт, начиная с раннего детства и до сегодняшнего дня, и выбрать из этого опыта наиболее значительное, яркое, убедительное, то есть прежде всего то, что лучше всего знаешь и понимаешь. Если у писателя при этом правильная общественная ориентировка и если она не сидит на нем как мундир, а вошла нераздельной частью в его творческое сознание, тогда всякая сколько-нибудь серьезная и значительная тема повернется к читателю «нужным» концом. Вот на первый раз все, что я могу Вам ответить три всей готовности на поставленные Вам,и вопросы.
С товарищеским приветом
([Л. Троцкий]
г. Алма-Ата 14 мая 1928 г.
ЦИРКУЛЯРНОЕ ПИСЬМО 16 мая 1928 г.
Как мы здесь живем?-спрашиваете Вы. На этот вопрос уже приходилось отвечать десятки раз, так как число наших «корреспондентов» очень быстро возрастает. Тем не менее признаю полную законность этого вопроса, так как и сам с наибольшим интересом читаю те письма, в которых товарищи рассказывают о себе, о своем переселении, о том, как устроились, как живут и чем занимаются.
Сообщаю вкратце: недели три прожили в гостинице, после того нам дана была возможность переселиться на квартиру, сперва занимавшую полдома, а ныне «органическим путем» захватившую весь дом. Впрочем, дом этот состоит из четырех комнат. В виде исключения, в квартире имеется электричество. Ввиду крайней слабости электростанции здесь электричество имеется лишь в учреждениях и в квартирах госслужащих. Однако вследствие той же слабости и прямо-таки негодности электростанции электрический ток, который по расписанию должен действовать примерно с семи часов вечера до двенадцати ночи, шутит каждый вечер злые шутки, давая перебои на несколько минут, иногда на полчаса и больше. Квартира остается в темноте, и обитатели оной начинают перекликаться: зажигать ли свечи и керосиновую лампу, или ждать возрождения электрического тока.
В смысле снабжения продуктами здесь также наблюдаются жестокие перебои, особенно в отношении хлеба. Вот уж месяца полтора, как город особенно тяжко страдает от недостатка хлеба: жестокие очереди, крайне ограниченное количество хлеба и в высшей степени плохое качество.
Пуд пшеничной муки был все время на вольном рынке на уровне примерно 20 рублей, а за последний месяц стал подниматься в цене и дошел до 25 рублей. Должен, однако, сказать, что мы, лично, пользуемся на этот счет всякими льготами. Был только один критический момент, когда нельзя было вовсе достать хлеба. Но как раз накануне мы совершенно неожиданно получили из Москвы по почте от П. С. Виноградской посылку прекраснейшей муки и самостоятельно изготовили из нее хлеб самого высшего качества.
Очень большие здесь затруднения также и с мясом, и со всеми вообще продуктами. Из промышленных товаров сюда засылается главным образом брак.
В книжном магазине мне не удавалось найти ни одной нужной книги. Библиотека оказалась здесь не бедной книгами, по крайней мере старыми, но они находятся в полном беспорядке, не каталогизированы, а свалены в хаотические кучи. Я имею, однако, к ним доступ и выбираю то, что мне нужно Новых книг, вышедших за время войны и революции, здесь очень мало, а новых иностранных книг нет совершенно. Журналы также получаются в ничтожном количестве. Все это приходится, таким образом, добывать извне.
Что касается так называемого «режима», то первоначально наблюдался избыток усердия, который привел к нескольким, очень резким конфликтам. Но сейчас это утряслось, и я по этой линии ни на что жаловаться не могу.
Представление об Алма-Ате, как об южной местности, требует очень серьезных поправок. Во всяком случае, в этом году весна очень поздняя, холодные дни выпадают редко, перемежаясь с дождливыми и даже снежными днями, последний большой снег был в конце апреля. Весь этот район, как и вся, впрочем, Средняя Азия, есть царство ужасающей пыли, особенно солончаковой. Местность малярийная, и наличность у меня малярии сейчас уже не подлежит никакому сомнению. Я аккуратно глотаю по утрам хинин, и это дает свои результаты.
Город расположен уступами, от предгорья к степи, и чем ниже часть города, тем она малярийнее.
Мы живем в средней части — следовательно, со средним коэффициентом малярийности. Летом здесь жить почти невозможно по причине жары, пыли и все той же малярии. Тогда происходит переселение в «горы», вернее, в предгорья, называемые здесь привалками. Там раскинуты самые обширные сады и понастроены деревянные «дачи»: помещения барачного типа. Делаются на летнее время помещения из плетеной дранки, которая называется здесь почему-то барданом. Мы тоже обеспечили себя летним помещением.
Сперва предполагали выехать в начале мая, но вот сегодня уже 16-е число, а мы все еще не выезжаем как из-за необорудованности помещения, так и из-за дождей, чрезвычайно понижающих обыкновенную температуру.
Из газет мы выписываем «Правду», «Известия» и «Экономическую жизнь». До последнего времени товарищи посылали бакинские и тифлисские издания. Сосновский посылает часто интереснейшие вырезки из сибирских и иных газет Иностранные газеты получались из Москвы, а главным образом от тов. Раковского из Астрахани. Последнее время мы стали получать иностранные газеты непосредственно из заграницы. Книги для работы я привез в некотором количестве с собой (увы, гораздо меньше, чем врали газеты по поводу знаменитых «ящиков»). Друзья посылают книги из Москвы. Кое-какие книги стали получаться также из заграницы.
За это время я работал главным образом над Китаем, отчасти над Индией И сейчас продолжаю заниматься главным образом Востоком. Однако я не собираюсь ограничиваться Востоком, а хочу попытаться подвести кое-какие итоги послевоенному развитию мирового хозяйства, мировой политики и мирового революционного движения. Свободные часы пишу воспоминания, на что меня подбил Е. А. Преображенский. Кроме того, перевожу кое-что для Института Маркса и Энгельса. Вот, как будто, и полный ответ на вопрос, как мы здесь живем.
Вопрос о поддержке все более требует теоретического рассмотрения, так как согласно официальной доктрине всякая критика, сопровождающая поддержку, тем самым уничтожает эту поддержку и переводит критикующего прямехонько в лагерь контрреволюции. Вопрос ставится альтернативно: или поддержка, но без критики; или критика, но с той стороны баррикады. Правильна ли такая постановка?
Возьмем отношение коммуниста к современному английскому рабочему движению и его организациям. Поддерживали ли мы всеобщую стачку и станку углекопов? Более энергично, чем кто бы то ни было Критиковали ли мы руководство? Крайне недостаточно Но в этом была не заслуга наша, а вина (я говорю об официальной линии). Совместима ли критика с поддержкой? Казалось бы, тут и вопроса нет. В большинстве случаев критика составляет важнейшую часть поддержки.
Можно сказать, что одно дело Генсовет, а другое дело руководство нашей страной. Но отсюда может вытекать только разница в характере критики, в глубине ее, в остроте ее Это уже вопрос, который каждый раз должен быть рассмотрен по существу. Но вся суть в том, что у нас с 1923 года установилось два принципа, тесно друг с другом связанных: во-первых, всякая вообще критика есть «изм» — «изм» оправа и «изм» слева; во-вторых, всякая критика недочетов, промахов, а тем более ложной линии руководства помогает «буржуазии», и тем самым контрреволюционна.
Из этой незамысловатой «доктрины» (ее вернее было бы назвать глупостью) вытекают, однако, огромные практические последствия: партии Коминтерна усекаются в каждый данный момент справа и слева так, чтобы не оставить места никакой критике. В основе этой практики лежит априорное признание непогрешимости руководства. Конечно, эта «доктрина» не держалась бы и одного дня, если бы руководство было связано с государственной властью. Государственная власть в экономически отсталой стране стоит перед своими специфическими опасностями. Эти опасности порождают сдвиги. Важнейшей гарантией против сползания является международный классовый контроль. На деле же происходит обратное: каждый новый сдвиг внутри ведет к усечению Коминтерна по новой линии.
Официальное возражение гласит, что не всякая критика контрреволюционна, а только та, которая заражена «измом». Превосходно. Но пусть нам укажут один-единственный случай критики, который не был бы подведен под «изм» и был бы признан законным. История Коминтерна за последние четыре с лишком года такого случая не знает.
[Л. Троцкий] Алма-Ата, 16 мая 1928 года
ПИСЬМО СОКОЛЬНИКОВУ Май 1928 г.
«Воспоминания» Витте я получил и сейчас читаю с интересом. Кое-что полезное в этой книге для меня найдется. Дело в том, что помимо основной своей работы — подведение итогов мирового развития со времени империалистской войны — я работаю еще сейчас над воспоминаниями. Подбил меня на это последнее Преображенский. Воспоминания я хочу взять пошире, то есть на фоне определенной эпохи. Начинаю я «с самого начала», с деревни, затем следует Одесса, далее Николаев, тюрьма, ссылка и проч. Первая часть у меня завершается Николаевом — но до Южно-русского рабочего союза. Старые журналы, начиная с 70-х годов, я здесь разыскал в библиотеке (книг здесь довольно много, но они не каталогизированы, а свалены в кучу). Этими журналами я довольно широко уже воспользовался и впредь буду производить в них раскопки. В качестве вспомогательных источников я разыскиваю сейчас книги самого разнообразного содержания, в том числе, например, «План городов Одессы и Николаева» издания Херсонского губернского земства, народнические и народовольческие мемуары, документы первого периода марксизма, мемуары сановников, статистику развития промышленности, особенно на юге и проч., и тому (подобное… Я совсем не думаю писать «ученый труд». Но самое основное хотел бы дать, а главное, сохранить перспективу, ибо война и революция так отодвинули прошлое, так его спрессовали, что молодые поколения концов не сыщут. Это дает, в частности, возможность грубейших искажений довоенного прошлого.
Таковы общие рамки моей работы. Они и облегчают и затрудняют ответ на вопрос, какие, собственно, книги мне нужны. Я бы многое дал за то, чтобы получить сюда одесские газеты за период 1888-1898 гг., а также николаевскую газету за 1895-1898 гг. Но это, по-видимому, неосуществимо, разве что у кого-нибудь из старых одесситов или николаевцев сохранились комплекты за старые годы; но вряд ли… Разумеется, я бы в аккуратности вернул прочитанное.
Вторая часть воспоминаний: Южно-русский рабочий союз, Николаевская тюрьма, Херсонская, Одесская, Бутырки в Москве, Александровская пересыльная, Усть-Кут и весь вообще период сибирской ссылки. По первой части у меня довольно обширные черновики написаны, а по этой, второй, части я еще к работе не приступал, но
