«Ну, вот видите, ничего не вышло». Эти товарищи правы, поскольку критикуют вульгарно-примиренческие тенденции в нашей среде и иллюзии насчет способности центристов выйти на марксистскую дорогу. И примиренчество, и легковерие жестоко наказаны. Но эти товарищи не правы, поскольку они думали (если думают), что июльский пленум подводит последнюю черту под взаимоотношениями центра и правой. Нет. Главные трения еще впереди, и они должны прорваться наружу. Закон зигзагов вправо и влево остается в силе, но темп зигзагов, скорее, должен ускориться, чем замедлиться Нам надо стоять без каких бы то ни было шор на глазах и зорко вглядываться во все изгибы обстановки. Партия должна по-прежнему знать, что мы готовы поддержать всякий хотя бы и не решительный, половинчатый шаг в сторону пролетарской линии, разумеется, при сохранении полной нашей идейной самостоятельности и критической беспощадности по отношению ко всякой половинчатости, дряблости, не говоря уже об аппаратно-бюрократическом штукарстве.
На Конгрессе наши документы читали по делегациям, читали, как сообщают, с очень большим вниманием. Читаются они и в стране. Я уже из ряда городов (Москва, Воронеж, Одесса, Херсон и пр.) получил телеграммы, извещающие о присоединении единомышленников к нашим документам. При выработке этих последних большое значение имела активная наша переписка, которая дала мне возможность быть в курсе взглядов и настроений многих десятков товарищей, не говоря уже о том, что эта переписка ставила передо мной ряд вопросов, мимо которых я мог бы иначе пройти…
Вопрос о возвращении нашего места в партии сейчас стал неотделимым от вопроса о восстановлении правильной линии самой партии. Думать, что можно дипломатически пробраться в партию, а затем уж вести политическую борьбу за ее оздоровление, наивно, чтобы не сказать крепче. Опыт Зиновьева, Пятакова и др. слишком красноречив. Эти люди сейчас гораздо менее в партии, чем за неделю до своего исключения. Тогда они высказывались, часть партии их выслушивала. Теперь они вынуждены молчать. Они не только не могут выступать с критикой, но даже и с похвалой. Статей Зиновьева не печатают. Центристы особенно грубо нажимают на зиновьевскую группу, требуя, чтобы она молчала и не компрометировала их. В чем же выражается пребывание этих раскаявшихся господ в партии? Не в том ли, что пред ними раскрыты двери госбанка и Центросоюза? Но для того, чтобы служить в Центросоюзе, поистине не было надобности сперва подписывать платформу, а затем отрекаться от нее.
По существу дела, в партии сейчас наша группа, а зиновьевская — вне партии. Сафаровы, Вардины могут оказаться в «партии», лишь поскольку начнут нас прорабатывать Эти опустошенные субъекты так и рвутся в бой. Да, как бы и им еще не сказали центристы: «Не компрометируйте нас, пожалуйста, избытком рвения» .
О Конгрессе напишу, когда он закончится, вернее сказать, когда дойдут до Алма-Аты отчеты и необходимые материалы. Общее впечатление тяжко. Даже Бухарин жаловался в заключительном слове, что выступающие ораторы по основному докладу говорили, так сказать, по своим специфическим национальным делам и потребностям, или, как сказано у Глеба Успенского, «производили по своему делу шум», а общих проблем пролетарской революции почти не касались. Получалось впечатление речей не делегатов международной пролетарской партии, а национальных ходоков или ходатаев. Систематическое обезглавление всех секций Коминтерна не прошло бесследно. Но и доклад самого Бухарина лишен какой бы то ни было объединяющей идеи. Весь доклад из кусочков, точно сума нищего. Тягостное впечатление. Но об этом еще речь впереди.
Я имел на днях письмо от Ваших из Чердыни. Лето там убийственное, и здоровье Р. А плоховато Духом они с Карлом Ивановичем, разумеется, крепки, как всегда. Мы с Натальей Ивановной тоже проходим через стадию малярийного и всякого другого неблагополучия. Очевидно, дает себя знать надвигающаяся осень. Очень не хочется возвращаться в насквозь зараженный город Поэтому постараемся оставаться как можно дольше на своей дачной квартире, хотя малярия, как оказывается, знает доступ и сюда.
На этом пока кончаю Крепко жму руки Вам и всей Вашей колонии, которую Вы, надеюсь, познакомите с этим письмом.
Ваш [Л. Троцкий]
20 августа 1928 г Алма-Ата
ПИСЬМО В. Д. [ЭЛЬЦИНУ]* 30 августа 1928 г.
* Может быть, старику Эльцину? В письме говорится о «сыне» (сын, Борис Эльцин, тоже находится в ссылке). Л. Тр.
Письмо Ваше с выдержками из писем Карла [Радека], Ивана Никитича [Смирнова] и других получил вчера. Большое спасибо и за Ваше письмо, и за выдержки из других писем. По-видимому, ряд из моих писем до Вас не дошел, в частности, то письмо, в котором я ругательски ругал нашего общего друга Теплова за сентиментализм, маниловщину и проч. непотребные качества. Сейчас-то у меня сердце отошло, так как фронт мы выровняли вполне благополучно даже сверх ожиданий Ну, да и то сказать, центристы, как всегда, помогли.
Незачем говорить, что я полностью согласен с Вами насчет необходимости серьезной внутренней дискуссии по основным вопросам. Кроме пользы от этого ничего не будет. И «молодые» уже довольно широко пользуются этим правом дискуссии. Я получил от них ряд сердитых писем за чрезмерную уступчивость по адресу Преображенского. И в основном они правы. Я передипломатничал, стараясь избежать в острый момент по острому вопросу внутренней дискуссии под стеклянным колпаком. Но я с Вами вполне согласен, что по отношению к Карлу молодые далеко хватили через край.
Должен, однако, сказать, что Карл сделал все, чтобы взбудоражить публику. Рассылая письма с рядом ответственнейших формулировок, он ни слова не написал ни Раковскому, ни мне, ни ряду других товарищей. Я стал со всех сторон получать протесты против писем Карла и должен был на них отвечать, что ничего об этих письмах не знаю. Это еще больше увеличило настороженность молодых. Письмо к Вардину, к агенту Ярославского, не могло не добавить масла в огонь. К тому же многие из этих молодых даже в своих преувеличениях многому учились у Карла, который во всех этих вопросах занимал в конце прошлого года самую крайнюю позицию и более чем неодобрительно отзывался о некоторых из нынешних своих ближайших союзниках. Незачем говорить, что я делал и делаю что можно, чтобы смирить расходившиеся волны, ибо значение для нас Карла не требует пояснений. Да и молодежи это понятно.
Кроме критики программы [Коминтерна], письма «Что же дальше?», Заявления и справки о «троцкизме», я успел еще послать Конгрессу «Послесловие», в котором подвожу итоги июльскому пленуму. Надеюсь, что и это дополнение дойдет до Вас.
Из всего этого серьезного и значительного эпизода в развитии партии и революции — я имею в виду последний левый зигзаг — наиболее скомпрометированным вышло вульгарное и безыдейное примиренчество. Всякому мыслящему человеку ясно, что в партии находятся сейчас не Зиновьев, Каменев, Пятаков и компания, а мы с Вами. Мы активно участвуем в партийной жизни. Наши документы читаются делегациями Конгресса. Несколько сот подписей под нашим Заявлением есть крупнейший политический факт. А бывший председатель Коминтерна и вся его злополучная группа политически не существуют. Сам Зиновьев вынужден заявлять, что теперь остается только молчать и ждать. Эти люди вернулись не в партию, а в Центросоюз. Мы же с Вами, несмотря на все грозные отлучения, и не думали уходить из партии. Сидим в ней прочнее, чем в прошлом году, и думаю, что через несколько месяцев это станет ясно всем.
Весьма скомпрометированным вышел и центризм. Кое-кто из молодых преувеличивает, рассматривая повышение хлебных цен как последнее слово центризма. Нет, конфликты еще предстоят впереди. Аппарат еще у центристов. Наше заявление, что мы поддержим всякий даже и половинчатый шаг влево, остается в силе. Партия должна это знать. Но это не имеет ничего общего с иллюзиями насчет центристов, с вульгарным примиренчеством и со стремлением смазать разногласие. По этой линии никакой пощады. Мой общий вывод: мы выдержали на четыре с плюсом серьезный экзамен и перешли в старший класс. После этого полагаются каникулы. Не знаю, выйдут ли они у нас. По части здоровья не вполне благополучно. И у Натальи Ивановны и у меня малярия возобновилась полностью, а усиленная хинизация подорвала устойчивость кишечника, и пошла писать губерния.
Присоединение к нашему Заявлению идет я там, в России. Я получал телеграммы на этот счет из Москвы, Воронежа, Одессы, Херсона и др. пунктов. При составлении всех документов мне оч[ень] много помогли многочисленные письма, тезисы и проч., получавшиеся мною. Надеюсь получать письма и впредь — конечно, и от Вас, В. Д. Какие вести от Вашего сына? Как его здоровье? О себе лично Вы тоже в последнем письме ничего не говорите.
С большим интересом слежу за Конгрессом. Убийственное впечатление произвел на меня основной доклад о международном положении и пр. Ни одной цельной мысля. Осколочки, огрызочки, окурочки, и только. В голодные года, кормят окот сечкой из сухой и прелой соломы. Она только колет рот, но питания не дает. Вот такое впечатление производит доклад… Крепко жму руку и желаю всего хорошего.
Ваш [Л. Троцкий]
30 августа 1928 г. г. Алма-Ата
ПИСЬМО ПАЛАТНИКОВУ 30 августа 1928 г.
Очень хорошо, что Вы отыскались, хотя бы и на очень восточном меридиане. Не пойму, почему Вы только написали 1 августа, почему не откликались? Ну, да так и быть, старого вспоминать не буду. Хорошо, что нашлись, хорошо, что бодры, хорошо, что собираетесь работать. Больше ничего, по-моему, человеку и не нужно. Вы пишете, что из красных профессоров мы лишились только одного — Кагановича. Это не совсем так. Вы забыли про Айзенберга и, по-видимому, не знаете о Павлове. От Лившица я получил письмо, от Владимирова и Краснова — телеграммы о присоединении к заявлению. Надеюсь, что до Вас тем временем дошли уже документы, посланные мною Конгрессу. Этих документов -пять: во-первых, критика проекта программы; во-вторых — заявление; в-третьих — письмо «Что же дальше?» (комментарии к заявлению); в-четвертых — оправка о «троцкизме»; в-пятых, Послесловие (по поводу июльского пленума). В общем, должно быть около 20 печатных листов.
Выполняя эту работу, я не раз плакался по поводу отсутствия дружной московской группы красных профессоров. Но я совершенно согласен с Вами, что сотрудничество можно наладить и здесь. Ваши экономические замечания, как и замечания по поводу Конгресса, я считаю бесспорными. С большим интересом буду ждать Вашего более пространного письма по части внутренних хозяйственных процессов у нас. Я нынче занимаюсь сейчас больше мировой экономикой и политикой, чем внутренней Вот и основа для разделения труда. Охотно вышлю Вам необходимые материалы или постараюсь получить из Москвы (это вполне осуществимо), если Вы напишете, что у Вас есть или лучше — что Вы хотели бы иметь. Я правильно получаю только «Экономическую жизнь»
