я никогда не вы-сказывал. Каждый отдельный человек, если он чего-нибудь стоит, означает гирьку или даже целую гирю на весах классовой борьбы. С Пятаковым мне приходилось разговаривать и спорить сотни раз, и в компании, и с глазу на глаз. Уже это одно свидетельствует, что я отнюдь не безразлично относился к вопросу о том, будет ли Пятаков с нами или против нас. Но именно эти многочисленные беседы и споры убедили меня в том, что мысль Пятакова — при всех его способностях — совершенно лишена диалектической пружины и что в характере его гораздо больше озорства, чем силы воли. Для меня было давно ясно, что при первом испытании на «разрыв» сей материал не выдержит.
Очень меня огорчает, что Вам приходится отдавать такую значительную часть времени чисто канцелярской работе. Вы ведь один из самых молодых среди нас, и нынешнее вынужденное отстранение от настоящей работы очень и очень следовало бы Вам использовать для теоретического самовооружения. Впрочем, в этом совете, как видно из Вашего письма, Вы не нуждаетесь — а нуждаетесь Вы в свободном времени, которое поедает у Вас канцелярия. Очень это обидно. То, что в канцелярии у Вас накурено и душно, есть уже дополнительное безобразие Я бы на Вашем месте обратился в исполком, или в партком, или в Рабкрин с требованием не разглагольствовать о рационализациях вообще, а произвести элементарнейшее улучшение, запретив курение в рабочем помещении и в рабочее время.
Я Вам жаловался на неполучение иностранных газет, и Вы на это откликнулись в Вашем письме. Но как раз со вчерашнего дня я стал понемногу получать иностранные газеты, прежде всего от Раковского из Астрахани, но, по-видимому, также и из Москвы (я еще не разобрался как следует в почте последних дней, так как пять дней пробыл в отсутствии).
Вы меня соблазняете каннскими утками, гусями и лебедями. Но я как раз вчера вернулся с охоты на уток, гусей и лебедей. На охоту ездил я здесь с сыном впервые, на реку Или, это верст за сто отсюда. Охота там очень богатая, хотя мы выехали слишком рано, перелет только-только начинается. Но главная беда в трудности физических условий охоты. В Илийске (это в 73 верстах отсюда) есть еще кой-какой кустарник, а дальше идет уже голая солончаковая степь, на которой произрастает лишь полынок, а в затопляемых местах — камыш. В этих местах обитают только киргизы, притом в большинстве крайне бедные. Первая ночевка была у нас, правда, в избе местного представителя «мясопродукта». Изба эта представляет собою подземелье, с чуть поднимающимися над землей окошечками, мебели никакой, кроме кошмы. На полу в 18 кв. аршин опало нас 14 человек. Тут же в комнате помещался и очаг, на котором кипятили грязную воду под чай. Второй ночлег был в киргизской юрте, еще меньше размером, еще более грязной и еще более уплотненной. В результате я вывез всего-навсего 14 уток, но зато гораздо большее количество насекомых. Тем не менее я на днях думаю повторить поездку, так как первого апреля охота уже заканчивается. Но на этот раз возьму со своих спутников обязательство ночевать на вольном воздухе: это неизмеримо приятнее.
[Л. Троцкий] 17 марта 1928 г.
ПИСЬМО ГРЮНШТЕЙНАМ 12 апреля 1928 г.
Дорогие друзья.
Ваше письмо от 24 марта получилось сегодня, 12 апреля, это еще срок сравнительно «приемлемый» — бывает гораздо хуже. В день получения от вас телеграммы я вам послал открытку — надеюсь, что вы ее получили. Ваше письмо особенно хорошо тем, что дает более или менее ясное представление о вашей жизни. Но, к сожалению, представление-то получается не очень отрадное. Выходит так, что вам чинят препятствия по части переписки, по части рыбной ловли и охоты. Если это так, то тут, несомненно, отсебятина местных властей. У нас здесь было сперва то же самое, но после протестующей телеграммы в Москву положение изменилось. Думаю, что и вам необходимо решительно опротестовать всякого рода бессмысленные помехи.
Час получения почты является «кульминационным» пунктом у нас здесь, как и у вас в Чердыни. В течение первых недель почты вообще не было. Мы отсюда посылали открытки и телеграммы по всем тем дружеским адресам, которые в то время знали. Ваш адрес дошел до нас одним из последних. Постепенно стали получаться ответы, сперва по телеграфу, а затем и письмами. Аккуратнее всех пишут Раковский и Сосновский, с которыми мы успели обменяться уже несколькими письмами. Раковский, сверх того, посылает мне из Астрахани иностранные газеты. Стал я получать иностранные газеты и из Москвы, а также и книги… От И. Н. Смирнова мы имели уже письмо с места, т. е. из Новобаязета (Армения). Эта дыра может поспорить с Чердьшью, хотя и находится на другом конце карты. От Серебрякова была только открытка: он служит в Турксибе, устроился хорошо, но жалуется на скуку. От Радека была открытка: он много читает и работает, жалуется на почки (об этом, впрочем, писал нам не он сам, а жена его). Было письмо от Белобородова (Усть-Кулом, область Коми). В этом поселении трудно достать даже свечи и керосин. Там же живет и Валентинов. От Ищенко было письмо из Каинска (улица Краскома, No37), он там служит и жалуется на то, что архибюрократическая работа отнимает у него время, которое он хотел бы посвятить работе на себя. Ищенко писал под свежим впечатлением глупенького пятаковского письма, которым он очень возмущается. Очень бодрое письма было от Каспаровой из Кургана (Советская ул., No109). Теперь, как пишут нашему сыну, выслан из Москвы также и сын Каспаровой. От Мрачковского (Великий Устюг, Курочкинская, 11) до сих пор были только две телеграммы. В полученной на днях второй телеграмме Мрачковский жалуется на неполучение от меня писем, между тем, первое письмо я написал ему еще 28 февраля, т. е. больше месяца тому назад. Н. И. Муралов работает в Окрплане (город Тара, улица Фурье, 3): от него мы получили уже два письма. Было также письмо от Преображенского из Уральска (Некрасовская площадь, дом 13). Преображенский также занят на советской работе, бок о бок с членом ЦК правых эсеров Тимофеевым. Он много работает теоретически. Сейчас он, впрочем, в Москве: у него там родился сын… Смилге в Нарым я писал несколько раз; получил от него и группы находящихся вместе с ним товарищей телеграмму, но письма оттуда еще не было (Почтовое отделение Колпачево, Нарым). Была еще телеграмма от [И. Я.] Врачева из Вологды, от Юшкина и Дроздова из Андижана, с пути. Эльцин находится в Усть-Выми (Область Коми), теперь туда попал тов. Сермукс, от которого мы на днях имели телеграмму. Вот, кажется, и все товарищи, с которыми мы установили или устанавливаем переписку — я исключаю при этом Москву. Сегодня одновременно с вашим письмом мы получили письмо от Раковского, он много работает — и в Губплане, и литературно. Для Института Маркса-Энгельса он разрабатывает тему о сенсимонизме. Кроме того, он работает над своими воспоминаниями. Вот, кажись, и все важнейшие данные, которые вкратце могу сообщить вам сейчас о наших друзьях.
Я работаю над послевоенным десятилетием. В перспективе этой работы -обобщение опыта послевоенной международной революционной борьбы на основе оценки основных тенденций послевоенной экономики и политики. Часть материалов я привез с собой, часть книг должен привезти младший сын, которого мы ждем сюда в течение ближайших двух недель. Кроме того, перевожу с немецкого памфлет Маркса «Карл Фогт» и собираюсь переводить небольшую книжку английского утописта Годскина — для издательства Института Маркса-Энгельса.
В смысле бытовом мы устроились достаточно благоприятно — особенно по сравнению с другими друзьями. До последней простуды здоровье мое было достаточно хорошо. Сейчас у меня бронхит после гриппа, но дело идет уже, по-видимому, на поправку. С Наталией Ивановной [Седовой-Троцкой] менее благополучно: у нее рецидив малярии. Здесь местность исключительно малярийная, санитарные условия из рук вон плохие. Местный врач подозревает, что и у меня не только грипп, но и малярия. Мы возлагаем большие надежды на летний сезон, когда можно будет перебраться в горы, верстах в восьми отсюда: там сады я дачи, вернее, летние бараки. Климат там несравненно лучше, летом там прохладнее, и малярия туда почти не достигает. Переселяться на дачу можно в начале мая.
Посылаю вам при этом в копии «отчет» о своих охотничьих похождениях, написанный для охотников, Преображенского и Муралова, и для «кандидата» в охотники, Раковского. Сейчас-то охотничий сезон окончен, приходится ждать первого августа. В промежутке мы собираемся ловить рыбу. Отчеты об успехах и неудачах будем рассылать своевременно. Надеюсь, что и вы получите возможность пустить в дело ваши охотничьи и рыболовные инструменты.
[Л. Троцкий] 12 апреля 1928 года
МОЙ ОТВЕТ ПРЕОБРАЖЕНСКОМУ [ВТОРОЕ ПИСЬМО ПРЕОБРАЖЕНСКОМУ] Конец апреля 1928 г.
Письмо Ваше тоже шло примерно 22 дня. При этих условиях трудненько обмениваться мнениями по животрепещущим вопросам. А я китайский вопрос отношу к самым животрепещущим, ибо там еще идет борьба, действуют партизанские армии и вооруженное восстание поставлено в порядок дня, как, вероятно, Вам известно из резолюции последнего пленума Коминтерна.
Прежде всего отведу мелочь, но досадную. Не говорите, что напрасно я полемизирую с Вами под псевдонимом Зиновьева. Тут Вы не правы целиком. Думаю, впрочем, что недоразумение вызвано разнобоем в сроках переписки. Я писал о кантонских делах в период получения знаменитого письма двух мушкетеров, причем из Москвы сообщали, что им даны секретари для обличения «троцкизма». Я не сомневался, что Зиновьев извлечет на свет те письма мои по китайскому вопросу, где я доказывал, что демократической диктатуры пролетариата и крестьянства, как особой эпохи революции, в Китае не выйдет ни в каком случае, ибо там для этого неизмеримо меньше предпосылок, чем у нас было, а известно уже из опыта, а не из теории, что у нас демократическая диктатура пролетариата и крестьянства как таковая не реализовалась. Таким образом, все мое письмо было написано под углом зрения бывших и будущих «разоблачений» со стороны Зиновьева. Когда я говорил об обвинении в игнорировании крестьянства, то я нимало не забывал о некоторых моих спорах с Вами в Китае — никак я не мог вкладывать в Ваши уста это шаблонное обвинение по моему адресу: Вы-то, надеюсь, признаете, что можно, нимало не игнорируя «крестьянство», прийти к выводу о том, что единственный путь для разрешения крестьянского вопроса — диктатура пролетариата. Так что совершенно напрасно Вы, дорогой Е. А. — не сердитесь, пожалуйста, за охотничье сравнение -берете на себя роль шумового русака, который решает, что ружье направлено против него, тогда как
