принципиально нового. А главное все же — подтверждение опытом предвидения: сперва относительно Гоминьдана в целом, затем относительно левого Гоминьдана и уханского правительства и, наконец, в отношении «задатка» под третью революцию — в виде кантонского переворота. Вот почему я считаю, что откладывать нельзя.
Два последних вопроса.
Вы спрашиваете, прав ли был Ленин, когда защищал против Бухарина во время войны ту мысль, что России еще предстоит буржуазная революция? Да, прав. Бухаринская постановка была схематичной и схоластичной, т. е. представляла собою ту самую карикатуру на перманентную революцию, которую Бухарин подсовывает мне теперь. Но ведь есть другая сторона того же вопроса: прав ли был Ленин, когда против Сталина, Рыкова, Зиновьева, Каменева, Фрунзе, Калинина, Томского и пр. и пр. и пр. (я уже не говорю про всех Лядовых) выставлял свои апрельские тезисы? Прав ли он был, когда против Зиновьева, Каменева, Рыкова, Милютина и пр. и пр. он защищал захват власти пролетариатом? Вы лучше моего знаете, что если бы Ленину не удалось в апреле 1917 года прибыть в Петербург, то Октябрьской революции не было бы. До февраля 1917 года лозунг диктатуры пролетариата и крестьянства был исторически прогрессивным; после февральского переворота тот же лозунг-у Сталина, Каменева и пр. стал реакционным лозунгом.
От апреля до мая 1927 года я стоял за лозунг демократической диктатуры пролетариата и крестьянства для Китая (вернее, соглашался на этот лозунг), поскольку общественные силы еще не дали своей политической проверки, хотя обстановка в Китае была неизмеримо менее благоприятна для этого лозунга, чем в России; после того, как эта проверка дана в гигантском историческом действии (опыт Ухана), лозунг демократической диктатуры стал реакционной силой и неизбежно будет вести либо к оппортунизму, либо к авантюризму.
Вы ссылаетесь далее на то, что для октябрьского прыжка мы имели февральский разгон. Это правильно. Если бы мы хотя бы к началу северного похода стали в «освобождаемых» районах строить Советы (а массы к этому стремились), мы получили бы необходимый разгон, разложили бы армии врагов, получили бы свою армию и пришли бы к власти, — если не во всем Китае сразу, то в очень значительной его части. Сейчас, конечно, революция идет на снижение. Указание легкомысленных борзописцев на то, что революция у нового подъема, так как-де в Китае неисчислимые казни и жесткий торгово-промышленный кризис, есть преступное идиотство. После трех величайших поражений кризис не возбуждает, а, наоборот, угнетает пролетариат, а казни разрушают политически обособленную партию. Мы вошли в период отлива. С чего начнется новый прилив? Или иначе сказать: какие обстоятельства дадут пролетарскому авангарду во главе рабочих и крестьянских масс необходимый разгон? Этого я не знаю, окажется ли для этого достаточно только внутренних процессов или понадобится толчок извне, покажет будущее. Допускаю, что первый этап движения может в сокращенном виде повторить, в измененной форме, уже пройденные этапы революции (например, какую-нибудь новую пародию на «общенациональный фронт» против Чжан Цзолиня [Глава мукденской (фэнтяньской) милитаристской клики в Китае, поддерживаемой Японией, генерал В 1927 г жестоко подавил восстание коммунистов, казнив через повешение 25 человек — Прим ред -сост.]); но этот первый этап будет достаточен разве только на то, чтобы дать компартии выдвинуть и провозгласить перед народными массами свои «апрельские тезисы», т. е. свою программу и стратегию завоевания власти пролетариатом Если же мы войдем и новый подъем, который будет развиваться несравненно более быстрым темпом, чем предшествующие, с запоздалой уже сегодня схемой «демократической диктатуры», то можно заранее дать голову на отсечение, что в Китае найдется очень много Лядовых, но вряд ли найдется Ленин для того, чтобы (против всех Лядовых) произвести тактическое перевооружение партии на другой день после революционного толчка. […].
[Л. Троцкий] [Конец апреля 1928 года]
ТРЕТЬЕ ПИСЬМО ПРЕОБРАЖЕНСКОМУ Конец апреля 1928 г.
Дорогой Е. А.
Вчера получил Ваше письмо, посланное воздушной почтой Таким образом, все письма дошли, причем последнее письмо шло 16 дней, т. е. на б дней меньше обычных писем.
Третьего дня я отправил Вам подробнейший ответ на Ваши возражения по части китайской революции. А сегодня, проснувшись, вспомнил, что не ответил Вам (как будто) на тот аргумент, который Вы считаете важнейшим, насколько я понимаю. Вы пишете:
«Ваша основная ошибка заключается в том, что Вы характер революции определяете в основе по тому, кто ее делает, какой класс, т. е. по субъекту действия, а объективному содержанию процесса придается как будто второстепенное значение».
Дальше Вы приводите в качестве примера ноябрьскую революцию в Германии, революцию 1789 года во Франции и будущую китайскую революцию.
Этот аргумент есть, в сущности, только «социологическое» (говоря высоким штилем) обобщение всех остальных Ваших конкретных экономических и исторических соображений. Но я хочу ответить на Ваши соображения и в их обобщенной социологической формулировке, ибо при этом «основная ошибка» (Ваша, а не моя) выступает наиболее явственно.
Как характеризовать революцию: по классу, который ее совершает, или по социальному содержанию, которое она в себе несет. Противопоставление одного другому в такой общей форме заключает в себе теоретическую ловушку. Якобинский период французской революции был, конечно, периодом мелкобуржуазной диктатуры, причем мелкая буржуазия — в полном соответствии со своей «социологической» природой — прокладывала пути для крупной буржуазии. Ноябрьская революция в Германии была началом пролетарской революции, но задержанная на первых же своих шагах мелкобуржуазным руководством успела только сделать кое-что из недоделанного буржуазной революцией. Как же назвать ноябрьскую революцию: буржуазной или пролетарской? И то, и другое будет неправильно. Место ноябрьской революции определится тогда, когда мы дадим и механику этой революции и определим ее результаты. Между механикой (понимая под нею, разумеется, не только движущую силу, но и руководство) и между результатами противоречия в таком случае не окажется: и механика, и результаты имеют «социологически» межеумочный характер. Но я позволю себе спросить Вас: а как Вы назовете венгерскую революцию 1919 года? Вы скажете: пролетарской. Почему: ведь «социальное-то содержание» венгерской республики оказалось капиталистическим. Вы ответите: это социальное содержание контрреволюции, а не революции. Правильно. Примените теперь это к Китаю. «Социальное содержание может быть при диктатуре пролетариата (опирающейся на союз с крестьянством) в течение известного времени еще не социалистическим, но путь к буржуазному развитию от диктатуры пролетариата может вести только через контрреволюцию. Поэтому на счет социального содержания приходится сказать: «будем посмотреть».
В том-то и дело, что политическая механика революции, которая, конечно, в последнем счете опирается на экономическую базу (не только, однако, национальную, но и интернациональную) , не может быть, однако, абстрактно-логически выведена из этой экономической базы. Во-первых, самая база очень противоречива, и «зрелость» ее не поддается голому статистическому определению; во-вторых, экономическую базу, как и политическую обстановку, надо брать не в национальных, а в интернациональных рамках, учитывая диалектическое взаимодействие национального и интернационального; в-третьих, классовая борьба и ее политическое выражение, развиваясь на экономических основах, имеют, однако, и свою собственную логику развития, очень властную, из которой нельзя выскочить. Когда Ленин говорил в апреле 1917 года, что спасти Россию от разложения и гибели может только диктатура пролетариата, то Суханов (наиболее последовательный оппонент) отвечал двумя основными доводами: 1) социальное содержание буржуазной революции еще не осуществлено; 2) Россия экономически еще не созрела для социалистической революции. Что отвечал Ленин? Созрела или не созрела это опять-таки «будем посмотреть»; статически этого определить нельзя; это определится по ходу вещей, притом не иначе, как в международном масштабе. Но независимо от того, говорил Ленин, как это социальное содержание определится в конце концов, сейчас, сегодня, нет другого пути для спасения страны — от голода, войны и закабаления, кроме захвата власти пролетариата.
Вот это самое и приходится теперь сказать по отношению к Китаю. Неправильно, во-первых, будто аграрная революция составляет основное содержание нынешней исторической борьбы. В чем должна состоять эта аграрная революция? В черном переделе. Но таких черных переделов в китайской истории было немало. А потом развитие снова возвращалось «на круги своя». Аграрная революция есть истребление китайских землевладельцев и китайских чиновников. А национальное объединение в Китае и экономический суверенитет означают освобождение от мирового империализма, для которого Китай остается важнейшим предохранительным клапаном против крушения европейского, а завтра-американского капитализма. Аграрный переворот в Китае без национального объединения и таможенной автономии (по существу: монополии внешней торговли) не открыл бы Китаю никакого выхода и никаких перспектив. Этим и предопределяется гигантский размах и чудовищная острота той борьбы, которая предстоит в Китае, — теперь, после опыта, уже проделанного всеми участниками. Что же в этих условиях должен сказать себе китайский коммунист? Ужели же он может рассуждать так: социальное содержание китайской революции может быть только буржуазным (сие доказано такими-то и такими-то таблицами); нельзя поэтому ставить себе задачей диктатуру пролетариата; социальное содержащие предписывает в своем крайнем случае коалиционную диктатуру пролетариата и крестьянства; но для коалиции (речь идет, конечно, о политической коалиции, а не о «социологическом» союзе классов) нужен партнер; Москва меня учила, что таким партнером является Гоминьдан- сперва весь, потом без правых, потом левый Гоминьдан; однако левого Гоминьдана не оказалось; что же тут делать? Очевидно, остается мне, китайскому коммунисту, утешаться тем соображением, что «сейчас еще ничего нельзя сказать, выдвинет ли китайская мелкая буржуазия какие-либо партии ..» или не выдвинет. А может, вдруг выдвинет? Китайский коммунист, который стал бы рассуждать по этому рецепту, зарезал бы китайскую революцию. Дело идет, разумеется, меньше всего о том, чтобы призвать Киткомпартию к немедленному восстанию для захвата власти. Темп целиком зависит от обстоятельств. Задача состоит в том, чтобы компартия насквозь прониклась тем убеждением, что третья китайская революция может победоносно завершиться только диктатурой пролетариата под руководством компартии. Причем это руководство надлежит понимать не «вообще», а в смысле непосредственного обладания полной революционной властью. А каким темпом придется строить в Китае социализм, это «будем посмотреть».
[Л. Троцкий] [Конец апреля 1928 года]
ПИСЬМО КЛЕМЕНТЬЕВУ И ТАМАРКИНУ 3 мая 1928 г.
Дорогие товарищи Клеменьев и Тамаркин!
Вот уже четвертый месяц, как мы живем в Алма-Ата. В достаточной мере здесь освоились и более или менее представляем себе завтрашний день. Сообщу Вам самое основное.
Климат здесь оказался совсем не таким южным и не таким благоприятным, как мы думали с самого начала. До сих пор весна еще никак не соберется с силами. Всего неделю тому назад выпал большой снег, который, правда, держался всего сутки. Сейчас погода перемежающаяся: два дня солнечных и теплых, два — три дня пасмурных, дождливых и холодных. Окончательного установления теплой погоды ждут только во второй половине мая.
Город весь в садах, это правда. Но в то же время он весь в пыли и в малярии, особенно
