Троцкий Л. Д. Преступления Сталина.
Примечания ОТ РЕДАКТОРА.
Книга «Преступления Сталина» написана Троцким в 1937 г. Тогда же она была издана на основных европейских языках, но на русском языке не публиковалась. Сам Троцкий в августе 1940 г. был убит по приказу Сталина. Его смерть, последовавшая вскоре после окончания московских процессов, стала своеобразным эпилогом к проведенным в СССР партийным чисткам.
С тех пор прошло более пятидесяти лет. Книга потеряла былую политическую остроту и стала историческим документом, написанным рукой «репрессированного» большевика. Можно считать ее ответом на обвинения, выдвинутые на московских процессах против Троцкого. Сам Троцкий, пройдя через высылку, гибель детей и друзей, через отречение единомышленников, оказавшись свидетелем уничтожения всей «ленинской гвардии», не только не разочаровался в коммунистических идеалах, но и до конца своих дней был убежден в том, что не сделал в жизни ни одной ошибки. Не чувствовал он себя и ответственным за происходящее в Советском Союзе, виня во всем «сталинскую бюрократию», хотя роль Троцкого в укреплении коммунистического режима в СССР была сравнима только с ролью Ленина. И даже карательная система, используемая Сталиным во время московских процессов, была сооружена еще при жизни Ленина и при активном участии Троцкого.
Русская революция не знала более блистательного революционера и более слабого тактика. Троцкий не смог переиграть созданной им же самим системы и отдал ей на погибель себя, свою семью и всех «ленинских гвардейцев». Революция пожирала своих детей. Одним из них был Троцкий. Когда-то второй в государстве человек, он метался, как загнанный зверь, спасаясь от системы, теперь не контролируемой никем, даже Сталиным.
Уже многие годы ощущение полного бессилия не покидало Троцкого. Он писал бесконечные статьи, публикуя их в социалистической, а иногда и в «буржуазной» прессе, но они встречали сочувствие лишь горстки его последователей. Эмиграция не принесла ему освобождения. В алма-атинской ссылке он, по крайней мере, не опасался за свою жизнь. В эмиграции — каждый день ожидал покушения. Запад принял его холодно, даже враждебно. Самые гуманные принципы западных демократий отступали перед подрывной коммунистической деятельностью, направленной на уничтожение того самого западного общества, у которого Троцкий надеялся теперь получить политическое убежище. И даже из тактических соображений не соглашаясь умолчать об основной своей цели — мировой коммунистической революции — Троцкий совершенно искренне не мог понять, почему Запад отказывается разрешить ему беспрепятственно проживать в Европе.
Даже высылка в Мексику Троцкого не образумила. Он томился в Койоакане как в заточении, в полном отрыве от реальности и погиб в результате покушения агента НКВД. Его блистательная победа 1917 года обернулась поражением. Троцкий умер тем, кем он был всегда — революционером, не считающимся с действительностью, прежде всего с самой простой истиной- что людям свойственно желание жить и любить, а не умирать и ненавидеть.
«Преступления Сталина» печатаются по рукописи, хранящейся в Архиве Троцкого в Хогтонской библиотеке Гарвардского университета (фонд bMs Russ 13 Т). Русское издание книги «Преступления Сталина» отличается от иностранных. Из него исключено несколько главок, публиковавшихся ранее в периодической прессе и, следовательно, уже введенных в научный оборот. В каждом конкретном случае такие сокращения оговорены в примечаниях, данных в конце книги. В то же время в виде приложений в книге использованы статьи, письма и показания Троцкого, хранящиеся в архиве и касающиеся открытых процессов 1937-1938 годов. Все приложения подобраны редактором, даются в хронологическом порядке и на русском языке публикуются впервые.
Материалы печатаются с любезного разрешения администрации отдела рукописей Хогтонской библиотеки Гарвардского университета, где находится Архив Троцкого.
Юрий Фельштинский ПРЕДИСЛОВИЕ В период своего подъема революция могла быть грубой и жестокой, но она была правдива. Она открыто говорила то, что думала. Политика Сталина1 лжива насквозь. В этом выражается ее реакционный характер. Реакция вообще лжива, ибо вынуждена скрывать свои действительные цели от народа. Реакция на фундаменте пролетарской революции лжива вдвойне. Можно сказать без всякого преувеличения, что термидорианский режим Сталина является самым лживым режимом в мировой истории. Вот уже в течение четырнадцати лет автору этих строк суждено служить главной мишенью термидорианской лжи.
До конца 1933 года московская пресса, а следовательно, и ее тень -пресса Коминтерна — изображали меня британским и американским агентом и даже именовали меня «мистер Троцкий»2. В «Правде» от 8 марта 1929 года целая страница посвящена доказательству того, что я являюсь союзником британского империализма (тогда он еще не назывался в Москве «британской демократией»), причем устанавливалась моя полная солидарность с Уинстоном Черчиллем3. Статья заканчивалась словами: «Ясно, за что платит ему буржуазия десятки тысяч долларов!» Дело шло тогда о долларах, не о марках4.
2 июля 1931 года та же «Правда» при помощи грубо подделанных факсимиле, о которых она сама поспешила забыть на следующий день, объявила меня союзником Пилсудского5 и защитником насильнического версальского мира6. В те дни Сталин боролся не за статус-кво, а за «национальное освобождение» Германии. В августе 1931 года «теоретический» орган французской компартии «Кайе дю Большевизм» обличал «трогательный единый фронт», который установился между «Блюмом7, Полем Бонкуром8 и французским генеральным штабом, с одной стороны, и Троцким — с другой». Я оставался, таким образом, крепко привязан к странам Антанты!
24 июля 1933 года, то есть после окончательного воцарения Гитлера9 в Германии, я въехал через Марсель во Францию благодаря визе, полученной мною от правительства Даладье10. Согласно ретроспективным «разоблачениям» недавних московских процессов, я был уже в те дни агентом Германии и занимался подготовкой мировой войны с целью разгрома СССР и Франции. На процессе Радека11-Пятакова12, в январе 1937 года, было, в частности, «установлено», что как раз в конце июля 1933 года я встретился в Буа де Булонь с корреспондентом ТАСС Владимиром Роммом13, чтобы через его посредство привлечь русских троцкистов к союзу с Гитлером и микадо14. Но «Юманите»15 ничего этого не подозревала: как раз в день моего приезда во Францию она опубликовала статью, разоблачавшую мой тайный союз с правительством Даладье. Прикрывая интриги белой эмиграции и приглашая Троцкого, писал орган Сталина-Кашена16-Тореза17, «французская буржуазия обнажает свою истинную политику в отношении Советского Союза: переговоры по необходимости, улыбки по нужде, но за кулисами — помощь и поддержка всем саботажникам, интервенционистам, конспираторам, клеветникам и ренегатам революции… Из Франции, из этого очага антисоветской борьбы, он может атаковать СССР… Стратегический пункт! Вот почему прибывает г. Троцкий».
Все позднейшие формулы прокурора Вышинского18 налицо: конспирация, саботаж, подготовка интервенции. Но есть разница: преступной деятельностью я занимался в союзе с французской буржуазией, а не с германским фашизмом.
Может быть, однако, злополучная «Юманите» была попросту не в курсе дела? Нет, парижский орган Сталина правильно отражал взгляды работодателя. Тяжеловесная мысль московской бюрократии никак не хотела покидать старой орбиты. Союз с Германией, независимо от ее государственной формы, считался аксиомой внешней политики Советов.
13 декабря 1931 года Сталин в беседе с немецким писателем Эмилем Людвигом заявил: «Если уж говорить о наших симпатиях к какой-либо нации, то, конечно, надо говорить о наших симпатиях к немцам… Наши дружественные отношения к Германии остаются такими же, какими были до сих пор». Сталин имел неосторожность прибавить: «Имеются политики, которые сегодня обещают или заявляют одно, а на следующий день либо забывают, либо отрицают то, о чем они заявляли, и при этом даже не краснеют. Так мы не можем поступать».* Правда, это было еще в эпоху Веймарской республики. Но победа фашизма вовсе не изменила московского курса. Сталин делал все, чтобы заслужить благорасположение Гитлера.
4 марта 1933 года правительственные «Известия» писали, что СССР является единственным государством, которое не питает враждебных чувств по отношению к Германии, и «это не зависимо от формы и характера германского правительства».
Парижский «Ле Тан» отмечал, со своей стороны, 8 апреля 1933 года: «В то время как приход Гитлера к власти живо занимал европейское общественное мнение и вызывал всюду обильные комментарии, московские газеты хранили молчание». * Эти цитаты взяты из официального советского издания: «Ленин и Сталин о советской конституции», стр. 146, 147. Сталин пытался купить дружбу победителя, повернувшись спиною к немецкому рабочему классу.
Общая картина, таким образом, ясна. В тот период, когда я, согласно позднейшей, ретроспективной версии, занимался организацией сотрудничества с Гитлером, печать Москвы и Коминтерна изображала меня агентом Франции и англосаксонского империализма. В германо-японский лагерь я был перечислен лишь после того, как Гитлер оттолкнул протянутую руку Сталина и заставил его вопреки первоначальным планам и расчетам искать дружбы «западных демократий». Обвинения против меня были и остаются лишь отрицательным дополнением дипломатических поворотов Москвы. Перемены моей политической ориентации происходили каждый раз без малейшего участия с моей стороны. Однако между двумя прямо противоположными и в то же время вполне симметричными версиями клеветы есть серьезная разница. Первая версия, превращавшая меня в агента бывшей Антанты, имела преимущественно литературный характер. Клеветники клеветали, газеты распространяли отраву, но Вышинский еще не выходил из тени. Правда, ГПУ и тогда уже время от времени расстреливало отдельных оппозиционеров, приписывая им то саботаж, то шпионаж (в пользу Англии или Франции!). Но дело шло пока еще о малозаметных лицах, расправа проходила за кулисами, в порядке скромных опытов. Сталин только дрессировал еще своих следователей, судей и палачей. Понадобилось время, чтобы довести бюрократию до такой степени деморализации, а радикальное общественное мнение Европы и Америки до такой степени унижения, когда стали возможны грандиозные судебные подлоги против троцкистов.
Все этапы этой подготовительной работы можно проследить ныне с документами в руках. Сталин не раз наталкивался на внутренние сопротивления и несколько раз отступал, но каждый раз для того, чтоб придать своей работе более систематический характер. Политическая цель состояла в том, чтобы создать автоматическую гильотину для всякого противника правящей клики: кто не за Сталина, тот наемный агент империализма. Это — грубая схематизация, приправленная личной мстительностью, вполне в духе Сталина. Он, видимо, ни на минуту не сомневался, что «добровольные признания» его жертв убедят весь мир в подлинности обвинений и тем самым раз навсегда решат проблему неприкосновенности тоталитарного режима. Оказалось, не так. Процессы повернулись против Сталина. Причина — не столько в грубости подлога, сколько в том, что тиски бюрократии стали окончательно невыносимы для развития страны. Под напором растущих противоречий Сталину пришлось изо дня в день увеличивать радиус подлогов. Кровавой чистке не видно конца. Пожирая собственные ряды, бюрократия неистово кричит о бдительности. В ее криках слышится подчас вой смертельно раненного животного.
Напомним еще раз, что во главе списка изменников стоят все члены Политбюро эпохи Ленина19 — за вычетом одного Сталина, — в том числе: бывший руководитель обороны в эпоху гражданской войны; два бывших руководителя Коммунистического Интернационала; бывший председатель Совета
