отдамся в руки палачей ГПУ. Вы слышите меня? Я даю это обязательство перед лицом всего мира. Пусть мои противники примут вызов. Что может быть проще? Ведь их несгораемые шкафы -не правда ли? — должны ломиться от улик и доказательств. Иначе невозможно было бы расстрелять около 200 большевиков, в том числе старую гвардию партии. Пусть Сталин предъявит открыто хоть часть этих доказательств. Все сомнения рассеются. Пагубный «троцкизм» будет сокрушен. Моральный авторитет советского правосудия будет восстановлен.
Я бросаю этот вызов перед лицом всего человечества. Но я вам говорю заранее: Сталин этого вызова не примет. Он не посмеет его принять. Он не может его принять. Он не пойдет добровольно навстречу собственному крушению. Его метод другой. Он предпочитает нанимать бюрократов Коминтерна и других субъектов с гибкой совестью — вроде адвоката Притта или журналиста Дуранти — для внесения заразы в умы, вместо того, чтоб принять честный и открытый путь для установления истины.
Но если Сталин отступит перед следственной комиссией, мы не отступим. Если Сталин не способен доказать, что его обвинения правдивы, то мы можем доказать, что они ложны.
Подлог Сталина поражает не только размахом преступления, но и грубостью фальсификации. ГПУ привыкло в Советском Союзе не стесняться ничем. Монополия развращает. Безответственность парализует способность критики. Напомню кратко два ярких примера: ГПУ выдвинуло против меня двух свидетелей: Гольцмана и Пятакова. Первый посетил меня будто бы в Копенгагене в ноябре 1932 года, второй — в Осло в середине декабря 1935 года. Гольцмана свел со мной будто бы мой сын, Лев Седов. Но у меня в руках неоспоримые официальные данные — телеграммы французского министерства, паспорта, визы, свидетельские показания, доказывающие, что мой сын был в это время в Берлине. Об эти доказательства все защитники ГПУ сломают себе зубы. Далее: свидание с сыном произошло будто бы в отеле «Бристоль». Но отель «Бристоль» разрушен за 15 лет до мнимого свидания! Не лучше обстоит дело с Пятаковым. Он прилетел ко мне будто бы на аэроплане из Берлина в Осло. Но официальные власти аэродрома в Осло уже заявили, что ни один иностранный аэроплан не спускался на этом аэродроме в декабре 1935 г. Все остальные признания имеют ту же цену.
Суд ГПУ есть суд инквизиции. Признания подсудимых, вынужденные методами ужасающей нравственной пытки, полны противоречий и абсурдов. При первом соприкосновении со свободной критикой они рассыпаются в прах. Я говорю вам: пусть малодушные отходят в сторону. Мы победим без них. Те, которые сегодня защищают Сталина, будут завтра сгорать со стыда!
Откуда, зачем и почему эти страшные подлоги? Политический режим Советов окончательно превратился в бюрократическую тиранию. Новая аристократия пожирает огромную часть национального дохода и не смеет глядеть народу в глаза. Она не может допустить ни одного слова свободной критики. Для поддерживания своих привилегий она нуждается в отраве лжи и подлогов. Кто смешивает бюрократию с Советским Союзом, тот становится спиною к революции. Мы все готовы защищать Советский Союз, т. е. социальные завоевания Октябрьской революции от фашизма и японского империализма. Но экономическим основам советского режима угрожает новая аристократия, которая угнетает, эксплуатирует и обманывает массы. Открытая борьба между советским народом и деспотизмом Сталина неизбежна. В этой борьбе мы на стороне народа против развращенной аристократии. Мы хотим помочь народу разбить новый деспотизм и восстановить рабочую демократию. Помочь народу можно только правдой. Установить правду о преступлениях сталинской клики может только международная следственная комиссия.
Граждане и друзья! Отбросьте колебания и праздные догадки. Потребуйте властно создания следственной комиссии. Поддержите ее всем вашим авторитетом.. Народы движутся вперед только правдой. Да здравствует следственная комиссия! Долой подлоги! Да здравствует правда!
9 февраля 1937 г.
ВСТУПИТЕЛЬНОЕ ПОКАЗАНИЕ ДЛЯ КОМИССИИ РАССЛЕДОВАНИЯ МОСКОВСКИХ ПРОЦЕССОВ133
Есть все основания надеяться, что вопрос о московских процессах и в частности о выдвинутых против меня и моего сына Льва Седова обвинениях станет в ближайшем будущем предметом разбирательства со стороны авторитетной следственной комиссии. Это открывает мне, наконец, возможность высказаться как о существе московских судебных подлогов, так и о возможных путях их расследования. Будущая комиссия примет, надеюсь, настоящий документ как мое вступительное показание, которое должно быть в дальнейшем дополнено рядом других, более детальных и конкретных.
Я издал за годы последней эмиграции (1929-1937) ряд книг, в которых изложил свое теоретическое и политическое миросозерцание на всех языках цивилизованного человечества. Последняя из этих книг — «Преданная революция» — вышла в Нью-Йорке несколько недель тому назад. Написанная до московских процессов, она вскрывает их политические источники. С 1933 г., когда я окончательно убедился на трагическом опыте Германии, что Третий Интернационал стал насквозь деморализованным орудием правящей советской клики и способен лишь прокладывать пути фашизму, я поднял борьбу за построение Четвертого Интернационала. Его программа обоснована в ряде моих работ. В течение восьми лет последней эмиграции я находился в постоянной переписке с десятками старых и сотнями молодых друзей во всех частях света. Я могу с уверенностью и с гордостью сказать, что именно из этой молодежи выйдут лучшие пролетарские борцы открывающейся новой эпохи. Мои архивы содержат все полученные мною письма и копии всех моих ответов. Моя жизнь и деятельность, особенно за последние восемь лет, могут быть прослежены день за днем. Как бы ни оценивать общее направление моего политического пути, ему вряд ли можно отказать во внутреннем единстве.
Все это, как известно, не помешало правящей ныне советской верхушке, видящей во мне своего «врага номер один» (в этом она совершенно права), сделать попытку при помощи серии сенсационных процессов убедить человечество в том, что я в тайне от всего мира изменил идеалам всей своей жизни, стал противником социализма и врагом рабочего класса; применяю метод индивидуального террора, против которого боролся с начала нынешнего столетия; вступил в союз с германскими фашистами и японскими милитаристами, работаю рука об руку с ними над ускорением войны, руковожу разрушением советского хозяйства и массовым истреблением рабочих, подготовляя поражение и расчленение СССР, — все это в интересах капитализма!
Единственным доказательством этих обвинений, которые кажутся столь же кошмарными, когда читаешь их в 101-й раз, как и в первый раз, являются стереотипные монологи подсудимых, которые, повторяя мысли и выражения прокурора, каются в невероятных преступлениях и неизменно называют меня главным организатором заговора. Рядом со мной фигурирует в качестве обвиняемого мой сын Лев Седов, который разделил со мной и своей матерью134 ссылку в Центральной Азии и изгнание. Несмотря на покорные покаяния, проклятия по моему адресу и гимны по адресу Сталина, подсудимые расстреливаются пачками. Все старое поколение большевистской партии подвергается холодному и систематическому истреблению. Серия расправ не закончилась еще и сейчас. Каждый новый процесс имеет целью подкрепить убедительность предшествующего процесса. Таково положение на сегодняшний день, когда я пишу это показание. Возможная схема расследования 1. На основании официальных источников устанавливается с полной несомненностью, что подготовка покушения на Кирова была организована с ведома ГПУ. Начальник ленинградского отделения ГПУ Медведь135 и с ним 11 других агентов ГПУ были осуждены к тюремному заключению за то, что, «располагая сведениями о готовящемся покушении на С. М. Кирова…, не приняли необходимых мер». Агенты полиции, которые «знали», казалось бы, должны были фигурировать в качестве свидетелей на всех последующих процессах. Однако о Медведе и его сотрудниках нет больше и речи: они «знали» слишком много. Убийство Кирова лежит в основе всех дальнейших процессов. Между тем в основе убийства Кирова лежит грандиозная провокация ГПУ, удостоверенная вердиктом военного трибунала от 29 декабря 1934 года. Задача организаторов провокации состояла в том, чтоб притянуть к террористическому акту оппозицию, в частности меня (через посредство латышского консула Биссинекса, агента-провокатора на службе ГПУ, также бесследно исчезнувшего с тех пор). Выстрел Николаева вряд ли входил в программу, а явился скорее накладным расходом амальгамы.
Этот вопрос разобран в моей брошюре «Убийство Кирова и сталинская бюрократия», написанной в начале 1935 г. Ни советские власти, ни их заграничная агентура даже не попытались ответить на мои аргументы, основанные исключительно на документах Москвы. Здесь для Комиссии открывается благодарная работа, опирающаяся целиком и полностью на официальные правительственные сообщения, судебные отчеты к официальные комментарии к ним советской печати.
2. Надо изучить и сравнить официальные данные по поводу
тех семи процессов, исходным пунктом которых является
убийство Кирова: 1) процесс Николаева и других 28-29 декаб
ря 1934 г.; 2) процесс Зиновьева-Каменева 15-16 января
1935 г.; 3) процесс Медведя и других 23 января 1935 г.; 4)
процесс Каменева и других в июле 1935 г.; 5) процесс Зиновь
ева-Каменева в августе 1936 г.; 6) процесс в Новосибирске
19-22 ноября 1936 г.; 7) процесс Пятакова-Радека в январе
1937 г. Эти процессы являются семью вариантами на одну и
ту же тему. Разные варианты едва связаны друг с другом.
Они противоречат друг другу в основном и в деталях. В каж
дом процессе убийство Кирова организуют другие люди, дру
гими методами и с другими политическими целями. Тщатель
ное сопоставление официальных советских документов покажет, что по крайней мере шесть из этих семи процессов должны были быть подложны. Дальнейшее исследование покажет, что подложны были все семь.
3. Процесс Зиновьева-Каменева (август 1936 г.) вызвал
уже целую литературу, заключающую в себе ряд исключи
тельной важности доводов, свидетельств и соображений в поль
зу той мысли, что процесс представляет злонамеренный подлог
ГПУ. Я называю здесь следующие книги: Leon Sedov. Livre
rouge sur le proces Moscou; Max Shaahman. Behind the Moscow
Trial; Francis Heisler. The First Two Moscow Trials; Victor Serge.
Destin d’une revolution URSS 1917-1937; Victor Serge. 16 Fu
silles. Ou va la Revolution Russe?; Friedrich Adler. The Witchcraft
Trial in Moscow.
Ни одна из этих работ, представляющих результат серьезного и вдумчивого исследования, не встретила до сих пор критической оценки, если не считать площадных ругательств со стороны печати Коминтерна, которой ни один уважающий себя человек давно уже не берет всерьез. Если проверка со стороны Комиссии подтвердит правильность ссылок, цитат, фактических утверждений, и доводов, заключающихся в перечисленных выше книгах, то от первого процесса останутся лишь жалкие развалины. Между тем названные авторы не могли знать исключительной важности обстоятельств, которые близко известны мне как участнику работы старшего революционного поколения, и не имели доступа ко всем моим архивам.
4. Уже с 1926 года клика Сталина делает попытки обвинить
отдельные группы оппозиции в «антисоветской» пропаганде, в
связях с белогвардейцами, в капиталистических тенденциях,
в шпионаже, в террористических намерениях, наконец, в под
готовке вооруженного восстания. Все эти попытки, похожие на
черновые эскизы, оставили свой след в официальных актах, в
газетных статьях, в документах оппозиции. Если расположить
эти эскизы и опыты подлога в хронологическом порядке, то
получится нечто вроде геометрической прогрессии фальшивых
обвинений, заключительными звеньями которой являются обви
нительные акты
