последних процессов. Таким путем Комиссия
откроет «закон подлога», и таинственность мнимого троцкист
ского заговора рассеется как дым.
Совершенно также обстоит дело с невероятными, проти
воречащими на первый взгляд всем законам человеческой
психологии, показаниями подсудимых. Ритуальные покаяния
оппозиционеров начинаются с 1924 г. и особенно с конца
1927 г. Если собрать тексты этих покаяний на основе руково
дящей советской печати, — нередко последовательные покая
ния одних и тех же лиц, — то мы получим вторую геометричес
кую прогрессию, заключительными звеньями которой являют
ся кошмарные признания Зиновьева, Каменева, Пятакова, Ра
дека и др. на судебных процессах. Политический и психологи
ческий анализ этого общедоступного и бесспорного материала
способен полностью и до конца раскрыть инквизиционную ме
ханику покаяний.
Математическому ряду подлогов и математическому ряду
покаяний соответствует третий математический ряд: предо
стережений и предсказаний. Автор этих строк и его ближай
шие единомышленники внимательно следили за кознями и про
вокациями ГПУ и на основании отдельных фактов и признаков
предупреждали многие десятки раз, заранее, как в письмах,
так и в печати, о провокационных замыслах Сталина и о под
готовляющихся им амальгамах. Самое выражение: сталинская
«амальгама» было нами введено в оборот почти за восемь лет
до убийства Кирова и последовавших затем грандиозных про
цессов. Соответственные документальные доказательства могут быть сегодня же предоставлены в распоряжение Следственной комиссии. Они показывают с абсолютной непререкаемостью, что дело шло не о подпольном заговоре «троцкистов», который будто бы неожиданно раскрылся в 1936 году, а о систематическом заговоре ГПУ против оппозиции, — с целью навязать ей саботаж, шпионаж, покушения и подготовку восстания.
Все «покаяния», исторгавшиеся у десятков тысяч оппо
зиционеров, начиная с 1924 года, заключали в себе обязатель
ное острие, направляющееся против меня. От всех желающих
вернуться в партию, — пишут ссыльные в «Бюллетене оппози
ции» (No 7, ноябрь — декабрь, 1929) требуют: «Подавай голову
Троцкого». В соответствии с уже известным нам законом ма
тематического ряда нити всех преступлений террора, измены и
саботажа в процессах 1936-37 гг. ведут неизменно ко мне и
моему сыну. Но вся наша деятельность за последние восемь
лет развертывалась, как известно, за границей. В этом отноше
нии Комиссия будет иметь большие преимущества на своей
стороне. ГПУ не имело за границей доступа ко мне, т. к. я
всегда был окружен кольцом преданных друзей. 7 ноября
1936 г. ГПУ похитило в Париже часть моих архивов, но не
смогло до сих пор сделать из нее никакого употребления. След
ственная комиссия будет иметь в своем распоряжении все мои
архивы, свидетельства моих друзей и знакомых, не говоря о
моих собственных показаниях. Она сможет сопоставить мою
секретную переписку с моими статьями и книгами и проверить,
таким образом, есть ли в моей деятельности какой бы то ни
Но этого мало. Директивы заговора исходили будто бы
из-за границы (из Франции, из Копенгагена, из Норвегии).
Благодаря исключительно счастливому стечению обстоятельств
Следственная комиссия будет иметь полную возможность про
верить, действительно ли меня посетили в указанные сроки и в
указанном месте все эти мнимые заговорщики: Гольцман,
Берман-Юрин, Фрид Давид, Владимир Ромм и Пятаков. Если
московский суд не ударил пальцем о палец для того, чтоб
доказать, что эти свидания и переговоры действительно проис
ходили (вопросы о паспортах, визах, отелях и пр.), то я беру
на себя гораздо более трудную задачу: доказать при помощи
документов, свидетельских показаний, обстоятельств времени и
места, что этих посещений и переговоров не было и быть не
могло. Говоря юридическим языком, во всех важнейших слу
чаях, где приведены точные даты, я могу с несокрушимой убе
дительностью установить свое алиби.
9. Если преступник не психопат, а вменяемый субъект, тем
более старый и опытный политик, то преступление, как бы
чудовищно оно ни было, должно отвечать вполне определенным целям преступника. Между тем такое соответствие между целью и средствами целиком отсутствует в московских процессах Прокуратура приписывает одним и тем же подсудимым в. разных процессах разные цели (то голую «борьбу за власть» при советском режиме, то борьбу за «реставрацию капитализма»). Подсудимые и в этом вопросе покорно следуют за прокуратурой. Средства, которые применяют подсудимые, являются абсурдными с точки зрения их предполагаемых целей, но зато как бы нарочно созданы для того, чтобы дать бюрократии наилучший повод для истребления всякой оппозиции. В противовес «чисто юридическим» экспертизам Комиссия неминуемо должна будет проверить; а) соответствовали ли применявшиеся подсудимыми средства их действительным или мнимым целям; б) вытекали ли эти преступные цели из всего прошлого подсудимых, из их миросозерцания, из их психологии. Серьезный политический анализ процессов должен неминуемо обнаружить их внутреннюю абсурдность
Такова, на мой взгляд, основная схема расследования. По каждому из намеченных пунктов я могу сейчас уже предо-ставить в распоряжение Комиссии десятки документов и назвать ряд свидетелей Необходимые дополнительные расследо-вания придется произвести в советских изданиях соответственного периода, в моих архивах и в архивах ряда связанных со мною организаций. Эта работа может быть выполнена вспо-могательными органами Комиссии без больших затруднений и в сравнительно короткий срок. * * * Выводы, которые должны сами собою вытечь в результате расследования, для меня — как для наиболее осведомленного лица — ясны уже и сейчас. Я кратко перечислю их.
Несмотря на долгие годы борьбы с оппозицией, на десят
ки тысяч обысков, арестов, высылок, тюремных заключений и
сотни расстрелов, в распоряжении советских судебных орга
нов нет ни одной улики, ни одного вещественного доказа
тельства, подтверждающих правильность обвинений. Этот факт
представляет самую страшную улику против Сталина.
Если даже допустить условно, что подсудимые (все или
некоторые) действительно совершали вменяемые им чудовищ
ные преступления, их стереотипные ссылки на меня как на глав
ного организатора заговора не имеют никакой доказательной
силы: нравственные уроды, способные подготовлять крушение
поездов, отравлять рабочих, вступать в связь с гестапо и пр.,
естественно, должны были бы стремиться заслужить снисхож
дение бюрократии при помощи неизменной клеветы на ее глав
ного врага. 3 Однако показания подсудимых, по крайней мере тех, по-литическая физиономия которых известна, ложны и в той части, где они изобличают свою собственную преступную деятельность Мы имеем перед собой не бандитов, не дегенератов, а несчастных жертв самой страшной из всех инквизиционных систем.
4. Процессы представляют собой судебную комедию (как ни трудно употреблять здесь слово «комедия»), текст которой вырабатывался в течение ряда лет на основе многочисленных опытов органами ГПУ под непосредственным и прямым руководством Сталина.
5 Обвинение старых революционеров («троцкистов») в переходе на позиции фашизма, в союзе с Гитлером и микадо и пр продиктовано теми же политическими причинами, что и обвинение со стороны французских термидорианцев против Робеспьера и других гильотинированных ими якобинцев в том, что они стали «роялистами» и «агентами Питта»136. Аналогич-ные исторические причины вызывают аналогичные последствия. ПОЧЕМУ НЕОБХОДИМО РАССЛЕДОВАНИЕ Совершенно неоспоримым является тот факт, что процессы против Зиновьева-Каменева и Пятакова-Радека вызвали взрыв острого недоверия к советской юстиции в рабочих и демократических кругах всего мира. Между тем как раз в данном случае следовало ждать полной ясности и убедительности судопроизводства Обвинители, как и обвиняемые, по крайней мере главные из них, известны всему миру. Цели и мотивы участников должны непосредственно вытекать из политической обстановки, из характеров действующих лиц, из всего их прошлого Большинство обвиняемых подвергнуты расстрелу: стало быть, вина их абсолютно доказана! Между тем, если оставить в стороне тех, которых можно убедить в чем угодно простым телеграфным приказом из Москвы, общественное мнение Запада наотрез отказало обвинителям и палачам в поддержке. Наоборот, тревога и недоверие растут, переходя в ужас и отвращение. Никто при этом не думает о судебной ошибке. Московские властители не могли «по ошибке» расстрелять Зиновьева, Каменева, Смирнова, Пятакова, Серебрякова и всех других Недоверие к юстиции Вышинского означает в данном случае прямое подозрение Сталина в судебном подлоге с политическими целями Для другого толкования не остается места. Один факт такого подозрения равносилен политической катастрофе. Но, может быть, сентиментальное общественное мнение сбито с пути предвзятыми симпатиями к обвиняемым? Подобный довод приводился не раз в случаях с Франциско Феррером137 в Испании, Сакко138 и Ванцетти139 или Муни140 в Соединенных Штатах и пр. Но в отношении московских подсудимых о предвзятых симпатиях не может быть и речи. Наиболее осведомленная часть мирового общественного мнения не питала больше, нужно сказать прямо, ни доверия, ни уважения к главным обвиняемым ввиду их многочисленных предшествующих покаяний и особенно их поведения на суде. Прокуратура представила обвиняемых с их собственной помощью не как капитулянтов, а как «троцкистов», надевших личину капитуляции. Такая характеристика, поскольку она принималась на веру, никак не могла повысить симпатий к обвиняемым. Наконец, самый «троцкизм» представляет сейчас в рабочем движении небольшое меньшинство, находящееся в острой борьбе со всеми остальными партиями и фракциями. О предвзятой симпатии не только к капитулянтам, но и к действительным «троцкистам» не станет, поэтому, говорить ни один осведомленный человек.
Неизмеримо выгоднее положение обвинителей. За их спиною стоит Советский Союз. Рост мировой реакции, особенно ее наиболее варварской формы -фашизма, повернул в сторону Советского Союза симпатии и надежды даже и очень умеренных демократических кругов. Эти симпатии имеют, правда, очень суммарный характер. Но именно поэтому официальные и неофициальные друзья СССР не склонны, по общему правилу, разбираться во внутренних противоречиях советского режима; наоборот, они заранее готовы рассматривать всякую оппозицию против правящего слоя как вольное или невольное содействие мировой реакции. К этому надо прибавить дипломатические и военные связи СССР, взятые в общем контексте нынешних международных отношений: чисто национальные и патриотические чувства в ряде стран (Франция, Чехословакия, отчасти Великобритания и Соединенные Штаты) предрасполагают демократические массы населения в пользу советского правительства как антагониста Германии и Японии. Незачем напоминать, что сверх всего этого Москва располагает могущественными рычагами, весомыми и невесомыми, для воздействия на общественное мнение самых различных слоев общества… Агитация вокруг новой, «самой демократической в мире» конституции, не случайно развернутая как раз накануне процессов, еще более разогрела симпатии к Москве. Гигантский перевес априорного доверия был, таким образом, заранее обеспечен советскому правительству. Несмотря на все эта всесильные обвинители не убедили и не завоевали общественное мнение, которое они пытались застигнуть врасплох. Наоборот, авторитет советского правительства в результате процессов сильно снизился. Непримиримые противники «троцкизма», союзники Москвы и даже многие традиционные друзья советской бюрократии выступили с требованием проверки московских обвинений. Достаточно напомнить инициативу Второго и Профессионального Интернационалов в августе 1936 года.
В неслыханно грубом ответе Кремль, заранее рассчитывавший на полную и безусловную победу, обнаружил всю силу своего разочарования. Фридрих Адлер, секретарь Второго Интернационала и, следовательно, непримиримый противник «троцкизма», сравнил московские процессы с инквизиционными процессами ведьм. Известный реформистский теоретик Отто Бауэр141, считающий возможным заявить в печати, будто Троцкий спекулирует на будущей войне (утверждение не только ложное, но и бессмысленное!), вынужден, несмотря на всю свою политическую симпатию к советской бюрократии, признать московские процессы судебными подлогами. Крайне осторожная и весьма далекая от симпатий к «троцкизму» газета «Нью-Йорк таймс» резюмировала вывод из последнего процесса в словах: Сталин должен доказать вину
