большинство капитулянтов… Потеряв последние остатки нравственного равновесия, Радек не останавливается ни перед какой гнусностью». Дальше Радек называется «опустошенным истериком». -Корреспонденция подробно рассказывает, как «после беседы с Радеком Блюмкин увидел себя преданным». В рядах троцкистов Радек становится отныне самой одиозной фигурой: он не только капитулянт, но и предатель.
Через семь лет — я вынужден здесь забежать вперед — Радек в статье, требующей смерти для Зиновьева и других, сообщил (Известия, 21 августа 1936 г.), будто я в 1929 году поручил Блюмкину «организовать нападение на торгпредства за границей для добычи денег, необходимых (мне) для антисоветской работы». Не буду останавливаться на бессмысленности этого «поручения»: торгпредства, надо думать, держат деньги не в своем помещении, а в банке! Нас интересует другое: в августе 1936 г. Радек был еще, по его словам, членом «троцкистского» центра. В течение четырех месяцев после ареста он отрицал, по собственным словам на суде, какое бы то ни была свое участие в заговоре, т. е., по характеристике прокурора, проявлял себя как упорный и закоренелый «троцкист». Зачем же 21 августа 1936 года он — без малейшей нужды — взваливал на меня, «вождя» заговора, чудовищные и нелепые преступления? Пусть кто-нибудь придумает объяснение, которое могло бы уложиться в схему Вышинского. Я лично отказываюсь от такой попытки.
Ожесточенную вражду между Радеком и оппозицией можно проследить дальше из года в год. Я вынужден ограничивать себя в выборе иллюстраций. 13 ссыльных оппозиционеров в Камске (Сибирь), обращаясь с протестом в президиум XVI съезда ВКП (июнь 1930 г.) пишут, между прочим: «Коллегия ГПУ СССР, основываясь на предательском сообщении ренегата Карла Радека, приговорила к высшей мере наказания тов. Блюмкина, члена ВКП до последних дней».
Ссыльный оппозиционер, характеризуя в «Бюллетене оппозиции» (No 19, март 1931) политическое и моральное разложение капитулянтов, не забывает прибавить «Наиболее быстрым темпом гниет Радек. Не только рядовые, но и руководящие капитулянты других групп стараются дать понять, что не только политически, но лично они с ним не имеют ничего общего. Более откровенные говорят прямо: «Радек взял на себя грязную, предательскую роль»… Сообщу лишь, — прибавляет корреспондент,- небольшой, но характерный факт радековского цинизма. В ответ на просьбу помочь тяжелобольному ссыльному большевику Радек отказался, прибавив: «скорее вернется». Мериг на свой грязный, короткий аршин!» Из Москвы пишут «Бюллетеню» от 15 ноября 1931 г.: «На капитулянтском «фронте» — без перемен. Зиновьев пописывает книгу о Втором Интернационале. Политически же ни он, ни Каменев не существуют. Об остальных и сказать нечего. Исключение- Радек. Этот начинает играть «роль». Фактически Радек заправляет «Известиями». Прославился же он на новом амплуа «личного друга Сталина». Шутка ли? При всяком разговоре Радек изо всех сил старается дать понять, что он на самой что ни есть короткой ноге со Сталиным: «Вчера, когда я пил чай у Сталина» и пр. и пр.» (Бюллетень оппозиции No 25- 26, ноябрь-декабрь 1931).
Если Радек, в отличие от других капитулянтов, начал играть известную «роль», то только потому, что всем поведением своим он вернул себе доверие верхов. Отмечу, что приведенная только что корреспонденция опубликована как раз в тот момент, когда согласно обвинению я принимал необходимые меры к тому, чтобы привлечь Радека на путь террора. Очевидно, я старался левой рукой подрывать то, что делал правой.
Дискуссия вокруг Радека приняла международный характер. Так, германская оппозиционная организация Ленинбунд186 опубликовала заявления Радека, Смилги и Преображенского и предложила мне «на тех же правах» напечатать мое заявление. В октябре 1929 года я ответил правлению Ленинбунда: «Не чудовищно ли это? Я в своей брошюре защищаю точку зрения русской оппозиции. Радек, Смилга и Преображенский являются ренегатами, ожесточенными врагами русской оппозиции, причем Радек не останавливается ни перед какой клеветой». За те годы можно в изданиях левой оппозиции на всех языках найти немало негодующих или презрительных статей и заметок по адресу Радека.
Американский журналист Макс Шахтман, один из моих единомышленников, хорошо посвященный во внутренние отношения русской оппозиции, послал мне из Нью-Йорка 13 марта 1932 года несколько старых отзывов Радека обо мне с таким примечанием: «Ввиду сталинского хора, в котором ныне поет и Радек, не поучительно ли снова напомнить коммунистическим рабочим, что около двенадцати лет тому назад, прежде чем борьба против «троцкизма» стала прибыльным занятием, Радек пел другие песни?»
«В феврале 1932 года, — показал Радек на суде, — я получил письмо от Троцкого… Троцкий писал, что, зная меня как активного человека, он был убежден, что я вернусь к борьбе». Через три месяца после этого мнимого письма я 24 мая 1932 г. писал в Нью-Йорк Вайсборду187: «…Идейное и моральное разложение Радека свидетельствует не только о том, что Радек сделан не из первоклассного материала, но также и о том, что сталинский режим может опираться либо на безличных чиновников, либо на людей морально разложившихся». Такова моя действительная оценка «активного чело-века»!
В мае 1932 г. немецкая либеральная газета «Берлинер Та-геблат» в особом номере, посвященном хозяйственному строительству СССР, поместила статью Радека, который в сто первый раз обличал мое неверие в возможность построения социализма в отдельной стране. «Это положение не только отвергается открытыми врагами Советского Союза, — писал Радек, — но оно оспаривается также и Львом Троцким». Я ответил ему в «Бюллетене» (No 28, июль 1932 г.) заметкой: «Несерьезный человек о серьезном вопросе». Напомню, что как раз весною того года Радек прибыл в Женеву, где получил будто бы через Ромма письмо от меня с рекомендацией как можно быстрее истребить советских вождей. Выходит, что я «несерьезному человеку» давал весьма «серьезные» поручения!
В течение 1933-1936 гг. моя связь с Радеком получает, если верить его показаниям, нерасторжимый характер. Это не мешает ему со всей страстью переделывать историю революции в личных интересах Сталина. 21 ноября 1935 года, за три недели до полета Пятакова в Осло, Радек излагал в «Правде» свою беседу с каким-то иностранцем: «Я рассказал ему как ближайший соратник Ленина — Сталин — руководил организацией фронтов и выработкой стратегических планов, на основе которых мы побеждали». Из истории гражданской войны я оказался, таким образом, совершенно исключенным. Между тем тот же Радек умел писать и иначе. Я упоминал уже о его статье «Лев Троцкий — организатор победы» (Правда, 14 марта 1923 г.). Я вынужден ныне процитировать ее: «Нужен был человек, который был бы воплощенным призывом к борьбе, который, вполне подчинив себя необходимости этой борьбы, стал бы колоколом, зовущим к оружию, волей, требующей от- всех безусловного подчинения великой кровавой необходимости. Только человек, так работающий, как Троцкий, только человек, так не щадивший себя, как Троцкий, только человек, умеющий так говорить солдату, как говорил Троцкий, — только такой человек мог сделаться знаменосцем вооруженного трудового народа. Он был всем в одном лице». В 1923 г. я был «всем». В 1935 г. я стал для Радека «ничем». В обширной статье 1923 г. Сталин ни разу не назван. В 1935 г. он оказывается «организатором победы».
У Радека имеются, таким образом, в распоряжении две совершенно различные истории гражданской войны: одна — для 1923 года, другая — для 1935 года. Оба эти варианта, независимо от того, какой из них верен, безошибочно характеризуют как степень правдивости Радека, так и его отношение ко мне и к Сталину в разные периоды. Связав будто бы со мной свою судьбу узами заговора, Радек неутомимо поносил и чер
нил меня Наоборот, решив убить Сталина, он в течение семи
лет восторженно чистил ему сапоги. >
Но и это еще не все. В январе 1935 г. Зиновьев, Каменев и др. осуждены в связи с убийством Кирова на годы тюрьмы. На суде они покаялись в своем стремлении «восстановить капитализм». В «Бюллетене оппозиции» я квалифицировал это обвинение как грубый и бессмысленный подлог. Кто выступил на защиту Вышинского? Радек! «Дело не в том, — писал он в «Правде», -является ли капитализм идеалом господ Троцких и Зиновьевых, а дело в том, что если построение социализма невозможно в нашей стране…» и т. д. Я ответил в «Бюллетене» (No 43, апрель 1935 г.): «Радек выбалтывает, что Зиновьев и Каменев никаких заговоров с целью восстановления капитализма не учиняли — вопреки тому, что бесстыдно утверждало официальное сообщение, -а всего-навсего отвергали теорию социализма в отдельной стране».
Статья Радека в январе 1935 года, являясь естественным звеном в цепи его клевет против оппозиции, подготовляла его статью в августе 1936 г.: «Зиновьевско-троцкистская банда и ее гетман Троцкий». Эта последняя статья являлась в свою очередь прямым введением к судебным показаниям Радека в январе 1937 г. Каждый следующий этап логически вытекал из предыдущего. Но именно поэтому, если б Радек фигурировал на процессе только в качестве свидетеля обвинения, ему никто решительно не поверил бы. Радека нужно было превратить в обвиняемого, повесив над ним самим дамоклов меч смертного приговора, чтоб его свидетельские показания против меня получили вес. Каким образом достигнуто было превращение Радека в обвиняемые, вопрос особый, относящийся по существу к области инквизиционной техники. Сейчас для нас достаточно того, что Радек занял место на скамье подсудимых не как мой вчерашний единомышленник, сотрудник и друг, а как старый капитулянт, предатель Блюмкина, деморализованный агент Сталина и ГПУ, как наиболее вероломный из моих врагов. * * * Здесь следует ждать вопроса: каким же образом ввиду всех этих документов и фактов правительство могло решиться представить Радека как вождя «троцкистского» заговора? Этот вопрос относится, однако, не столько к Радеку, сколько к процессу в целом. Радек превращен в «троцкиста» теми же методами, какими я превращен в союзника микадо и по тем же политическим мотивам. Кратко на поставленный вопрос можно ответить так: 1) для системы «признаний» были пригодны только капитулянты, прошедшие долгую школу покаянии, унижений и клеветы на самих себя; 2) у организаторов процесса не было и не могло быть более подходящего кандидата для той роли, какая была отведена Радеку; 3) весь расчет организаторов построен на суммарном эффекте публичных покаяний и расстрелов, которые должны заглушить голос критики.
Таков метод Сталина. Такова нынешняя политическая система СССР. Пример Радека есть только яркая иллюстрация.
«СВИДЕТЕЛЬ» ВЛАДИМИР РОММ
При чтении официального отчета о московском процессе впечатление резюмируется словами: «какой грубый подлог1» Подлость отступает моментами назад перед нелепостью. Если б какая-нибудь иностранная держава поручила вредителям из ГПУ втоптать в грязь советское правосудие, скомпрометировать правительство, подорвать доверие к режиму — эти господа не могли бы сделать ничего сверх того, что они сделали.
Вся ткань процесса гнила. Мы увидим это сейчас на показаниях В.
