прощает. Но Соединенные Штаты неспособны вывести Европу из хозяйственного тупика. В течение шести последних лет они исчерпали свои запасы сырья. Приспособление американского капитализма к потребностям мировой войны сузило его промышленную основу. Эмиграция из Европы приостановилась. Обратный поток вырвал из американской промышленности сотни и сотни тысяч немцев, итальянцев, поляков, сербов, чехов, извлеченных военными мобилизациями или привлеченных призраком вновь обретенного отечества. Недостаток сырья и рабочей силы тяготеет над заокеанской республикой и порождает глубокий экономический кризис, на основе которого американский пролетариат входит в новую революционную фазу борьбы. Америка быстро европеизируется.
От последствий войны и блокады не укрылись и нейтральные страны: подобно жидкости в сообщающихся сосудах, хозяйство связанных друг с другом капиталистических государств, больших и малых, воюющих и нейтральных, победителей и побежденных, тяготеет к одному и тому же уровню нищеты, голода и вымирания.
Швейцария живет со дня на день, и каждая непредвиденность грозит выбить ее из равновесия. В Скандинавии обильный приток золота не разрешает проблемы продовольствия; уголь приходится получать по мелочам у Англии со шляпой в руках. Несмотря на голод в Европе, рыболовство переживает в Норвегии небывалый кризис. Испания, из которой Франция выкачивала людей, лошадей и предметы питания, не выходит из тяжелого продовольственного положения, которое влечет за собою бурные стачки и уличные выступления голодающих масс.
Буржуазия твердо рассчитывает на деревню. Ее экономисты утверждают, что благосостояние крестьянства чрезвычайно возросло. Это иллюзия. Правда, поставляющее продукты на рынок крестьянство во всех странах больше или меньше поживилось за время войны. Оно продавало свои продукты по высокой цене и заплатило дешевыми деньгами долги, сделанные в тот период, когда деньги были дороги. В этом его плюс. Но хозяйство его за время войны расстроилось и опустилось. Оно нуждается в предметах промышленности. А цены на них возросли в той же пропорции, в какой деньги стали дешевле. Требования фиска стали чудовищными и грозят пожрать крестьянина с его продуктами и с его землей. Таким образом, после периода временного повышения благосостояния, мелкое крестьянство впадает во все более невыносимые затруднения. Его недовольство результатами войны будет все более возрастать, и, в лице постоянной армии, крестьянство готовит буржуазии немало неприятных неожиданностей.
Экономическое восстановление Европы, о котором говорят ее министры, есть ложь. Европа разоряется, и с нею вместе разоряется весь мир.
На капиталистических основах спасения нет. Политика империализма ведет не к устранению нужды, а к ее обострению путем грабительского расхищения наличных запасов.
Вопрос топлива и сырья есть интернациональный вопрос, который может быть разрешен лишь на основах планового, обобществленного, социалистического производства.
Нужно аннулировать государственные долги. Нужно освободить труд и его плоды от чудовищной дани в пользу мировой плутократии. Нужно низвергнуть плутократию. Нужно убрать государственные барьеры, дробящие мировое хозяйство. Верховный Экономический Совет империалистов Антанты нужно заменить верховным экономическим советом мирового пролетариата для централизованной эксплуатации всех хозяйственных ресурсов человечества.
Нужно убить империализм, чтобы род человеческий мог дальше жить.
III. Буржуазный режим после войны
Все силы имущих сосредоточены на двух вопросах: удержаться в международной борьбе и не дать пролетариату стать хозяином в стране. В соответствии с этим прежние политические группировки в среде буржуазии утратили силу. Не только в России, где знамя кадетской партии стало в решающий период борьбы знаменем всех имущих против рабоче-крестьянской революции, но и в странах с более старой и глубокой политической культурой прежние программы, разделявшие различные слои буржуазии, почти бесследно стерлись еще до открытого наступления революции пролетариата.
Ллойд-Джордж выступает глашатаем соединения консерваторов, унионистов и либералов для совместной борьбы против надвигающегося господства рабочего класса. Во главу угла старый демагог ставит благочестивую церковь, как центральную электрическую станцию, которая равно питает своим током все партии имущих классов.
Во Франции столь недавняя еще и столь шумная эпоха антиклерикализма кажется замогильным призраком: радикалы, роялисты и католики образуют ныне блок национального порядка против поднимающего голову пролетариата. Протягивая руку всем силам реакции, французское правительство поддерживает черносотенца Врангеля и возобновляет дипломатические сношения с Ватиканом[65].
Нейтралист и германофил Джиолитти[66] становится у кормила итальянского государства, как общий вождь интервенционистов, нейтралистов, клерикалов, мадзинистов[67], готовый к лавированию в подчиненных вопросах внешней и внутренней политики, чтобы дать тем более беспощадный отпор наступлению революционных пролетариев города и деревни. Правительство Джиолитти справедливо смотрит на себя, как на последнюю серьезную ставку итальянской буржуазии.
Политика всех германских правительств и правительственных партий после разгрома Гогенцоллерна состояла в стремлении установить общую с правящими классами Антанты почву ненависти против большевизма, т.-е. против пролетарской революции.
В то время как англо-французский Шейлок[68] все свирепее душит германский народ, немецкая буржуазия без различия партий просит своего врага ослабить петлю ровно настолько, чтобы дать ей возможность собственными руками задушить авангард немецкого пролетариата. К этому сводятся периодические совещания и соглашения о разоружении и выдаче военных средств.
В Америке совершенно стерлась грань между республиканцами и демократами. Эти могущественные политические организации эксплуататоров, приспособленные к замкнутому кругу американских отношений, обнаружили свою полную бессодержательность, когда американская буржуазия выступила на арену мирового разбоя.
Никогда еще интриги отдельных вождей и клик – в оппозиции, как и в министерствах – не отличались такой циничной откровенностью, как теперь. Но в то же время все вожди, клики, партии буржуазии всех стран образуют общий фронт против революционного пролетариата.
В то время как социал-демократические тупицы продолжают противопоставлять путь демократии насильственному пути диктатуры, последние остатки демократии попираются и уничтожаются во всех государствах мира.
После войны, в течение которой национальные представительства играли роль безвластного, но шумного патриотического прикрытия для правящих империалистских клик, парламенты впали в состояние полной прострации. Все серьезные вопросы решаются вне парламентов. В этом ничего не меняет то показное расширение парламентских прерогатив, которое торжественно провозглашают жонглеры империализма в Италии и в других странах. Действительные хозяева и распорядители государственных судеб – лорд Ротшильд[69] и лорд Weir[70], Морган[71] и Рокфеллер[72], Шнейдер[73] и Лушер[74], Гуго Стиннес[75] и Феликс Дейч[76], Rizello[77] и Agnelli[78] – магнаты золота, угля, нефти и металла – действуют за кулисами, посылая в парламенты для направления их работ своих второстепенных приказчиков.
Забавляясь процедурой троекратных чтений ничтожных законопроектов, французский парламент, наиболее дискредитированный риторикой лжи и цинизмом подкупности, неожиданно узнает, что 4 миллиарда, которые он предназначил для опустошенных областей Франции, израсходованы Клемансо для совершенно других целей, преимущественно для дальнейшего опустошения областей России.
Подавляющее большинство депутатов будто бы всемогущего английского парламента знает о действительных намерениях Ллойд-Джорджа-Керзона в отношении Советской России и даже Франции немногим более того, что знают индусские старухи в деревнях Бенгалии.
В Соединенных Штатах парламент есть послушный или брюзжащий хор при президенте, ставленнике избирательной машины, которая является политическим аппаратом трестов теперь, после войны, в несравненно большей степени, чем прежде.
Запоздалый германский парламентаризм, выкидыш буржуазной революции, которая сама есть выкидыш истории, страдает в младенчестве всеми болезнями собачьей старости. «Самый демократический в мире» рейхстаг республики Эберта бессилен не только перед маршальским жезлом Фоша, но и перед биржевыми махинациями своих Стиннесов, как и перед военными заговорами своей офицерской клики. Германская парламентская демократия есть пустое место между двумя диктатурами.
В самом составе буржуазии произошли за время войны глубокие изменения. На фоне общего обеднения всего мира сосредоточение капиталов сделало сразу большой прыжок вперед. Выдвинулись вперед фирмы, раньше остававшиеся в тени. Солидность, устойчивость, склонность к «разумным» компромиссам, соблюдение известного декорума как в эксплуатации, так и в пользовании ее плодами, – все это смыто волнами империалистического потопа.
Авансцену заняли новые богачи: военные поставщики, низкопробные спекулянты, выскочки, международные авантюристы, контрабандисты, уголовные субъекты в бриллиантах, разнузданная сволочь, жадная к роскоши, готовая на последние зверства против пролетарской революции, которая не может ей принести ничего, кроме удавной петли.
Существующий строй, как господство богачей, стоит перед массами во всей своей наготе. В Америке, во Франции, в Англии послевоенная роскошь получила характер исступления. Насыщенный международными патриотическими паразитами, Париж похож, по признанию «Le Temps[79]», на Вавилон накануне катастрофы.
По этой буржуазии равняются политика, суд, печать, искусство и церковь. Все сдерживающие начала отброшены. Вильсон, Клемансо, Мильеран, Ллойд-Джордж, Черчилль не останавливаются перед самым наглым обманом, перед самой грубой ложью и, уличенные в бесчестии, спокойно переходят к новым уголовным подвигам. Классические правила политического коварства, как их изложил старик Маккиавелли[80], представляются невинными афоризмами провинциального простака в сравнении с теми началами, которыми руководятся нынешние буржуазные правители. Суд, прикрывавший ранее мишурой демократии свою буржуазную сущность, стал ныне открыто органом классового надругательства и контрреволюционной провокации. Судьи Третьей Республики, не моргнув глазом, оправдывают убийцу Жореса. Суды Германии, которая была провозглашена социалистической республикой, поощряют убийц Либкнехта, Розы Люксембург и ряда других мучеников пролетариата. Трибуналы буржуазных демократий стали органами торжественной легализации всех преступлений белого террора.
Буржуазная пресса открыто несет печать подкупа, точно фабричную марку, на своем лбу. Руководящие газеты мировой буржуазии являются чудовищными фабриками лжи, клеветы и духовной отравы.
Настроения буржуазии скачут так же нервно, как цены на ее рынке. В первые месяцы после окончания войны международную буржуазию, особенно французскую, била лихорадка страха перед надвигающимся коммунизмом. Степень непосредственной опасности она измеряла объемом совершенных ею кровавых преступлений. Но она выдержала первый натиск. Связанные с нею цепями общей ответственности социалистические партии и профессиональные союзы II Интернационала оказали ей последнюю услугу, приняв на себя первый гневный удар трудящихся. Ценою полного крушения II Интернационала буржуазия получила отсрочку. Достаточно оказалось проведенных Клемансо контрреволюционных выборов в парламент, нескольких месяцев неустойчивого равновесия, неудачи майской стачки, чтобы французская буржуазия преисполнилась уверенности в незыблемости своего режима. Ее классовое высокомерие поднялось на тот уровень, которого достигал перед тем ее страх.
Угроза стала единственным аргументом буржуазии. Она не верит фразам и требует действий: арестов, разгонов, конфискаций, расстрелов. Буржуазные министры и парламентарии стремятся импонировать буржуазии, разыгрывая людей стального закала. Ллойд-Джордж сухо советует германским министрам расстрелять своих коммунаров по примеру Франции в 1871 году. Любой третьестепенный чиновник может рассчитывать на бурные одобрения палаты, если свой тощий отчет закончит угрозами по адресу рабочих.
В то время как официальный государственный аппарат все более открыто превращается в организацию кровавого подавления трудящихся, наряду с ним и в его распоряжении формируются и действуют различные частные контрреволюционные организации – для насильственного срыва стачек, для провокационных действий, для постановки фальшивых процессов, для разрушения революционных организаций и захвата коммунистических учреждений, для погромов и поджогов, убийства революционных вождей и других подобных же мер по охране собственности и демократии.
Сынки помещиков и крупной буржуазии, выбитые из колеи мелкие буржуа и вообще деклассированные элементы, среди них на первом месте буржуазно-дворянские эмигранты из Советской России, образуют неисчерпаемый резервуар для иррегулярных отрядов контрреволюции. Во главе их стоит офицерство, прошедшее школу империалистской бойни.
Два десятка тысяч профессиональных офицеров армии Гогенцоллерна образуют – особенно
