свободы. После расслабленной болтовни об интернационализме и самоопределении – право арабов Туниса на клок свободы рассматривается, как подачка на чай, которую бросает своим рабам сытая и великодушная биржа по ходатайству одного из своих парламентских маклеров. Где же границы политического падения?
Но вот мы подходим к России? Тут Жан Лонге, с отличающим его тактом, отвешивает для начала низкий поклон в сторону самого Клемансо. «Разве мы здесь единодушно не аплодировали Клемансо, когда он с трибуны этой палаты прочел нам параграф относительно упразднения позорного Брест-Литовского мира?» При упоминании о Брест-Литовском мире Жан Лонге выходит из себя. «Брест-Литовский мир – это памятник зверства и бесчестия прусского милитаризма». Лонге мечет громы и молнии. Не мудрено: парламентские молнии против давно сметенного революцией Брест-Литовского мира составляют такой благоприятный, такой счастливый фон для деликатных критических операций депутата над миром Версальским.
Жан Лонге за мир с Советской Россией. Но, разумеется, не в каком либо компрометирующем смысле. Нет, Лонге твердо знает хороший путь к миру. Это путь самого Вильсона, который посылал в Советскую Россию своего уполномоченного Буллита[147]. Смысл и содержание миссии Буллита теперь достаточно известны. Его условия представляли собой усугубленное воспроизведение Брест-Литовских параграфов Кюльмана и Чернина[148]. Тут было и расчленение России и ее жестокое экономическое ограбление. Но… выберем другую тему для разговора. Вильсон, как известно, за самоопределение наций, а Буллит… «Я рассматриваю господина Буллита, как одного из наиболее прямых, наиболее честных, наиболее благонамеренных людей, каких я когда-либо встречал». Как отрадно узнать у Лонге, что праведники еще не перевелись на содержании американской биржи, и что во французском парламенте еще существуют депутаты, которые знают истинную цену американской добродетели.
Отдав дань признательности Клемансо и Буллиту за их доброту к России, Лонге не отказывает в поощрении и республике Советов. «Никто не поверит тому, – говорит он, – чтобы советский режим держался в течение двух лет, если бы он не имел за собой глубоких масс русского народа. Он не мог бы построить армию в 1.200.000 солдат, руководимых лучшими офицерами старой России и сражающихся с энтузиазмом волонтеров 1793 г.»[149]. Этот момент речи есть кульминация Лонгэ. Упоминая об армиях Конвента, он утопает в национальной традиции, покрывает ею все классовые противоречия, объединяется с Клемансо в героических воспоминаниях и в то же время дает историческую формулу косвенного усыновления советского государства и советской армии.
Таков Лонге. Таков официальный французский социализм. Таков парламентаризм Третьей Республики в своем наиболее «демократическом» выражении. Условность и фраза, дряблость и уклончивость, куртуазная ложь, доводы и приемы мелкого адвоката, который, однако, подмостки своей трибуны всерьез принимает за арену истории. Теперь, когда класс открыто идет на класс, когда исторические идеи вооружены до зубов и решают свою тяжбу сталью, каким оскорбительным издевательством над нашей эпохой являются «социалисты» типа Лонге. Мы его только что видели: он кланяется направо, расшаркивается налево, молится великому Гладстону, который обманывал Ирландию, склоняется перед своим физическим дедом Марксом, который презирал и ненавидел лицемера Гладстона, восхваляет царского наперсника Вивиани, первого министра-президента империалистской войны, сочетает Ренана с русской революцией, Вильсона с Лениным, Вандервельде с Либкнехтом, подводит под «право народов» фундамент из рурского угля и тунисских костей, и, проделывая все эти невероятные чудеса, перед которыми глотание зажженной пакли является детской забавой, Лонге остается самим собой, куртуазным воплощением официального социализма и увенчанием французского парламентаризма.
Дорогой друг! с этим затянувшимся недоразумением пора кончить. Перед французским рабочим классом стоят слишком большие вопросы, слишком великие задачи, и стоят они слишком остро, чтобы можно было дольше терпеть сочетание презренного лонгетизма с великой реальностью пролетарской борьбы за власть. Нам больше всего нужны ясность и правда. Нужно, чтобы каждый рабочий ясно понимал, где друг, где враг, где надежный соратник, а где подлый изменник. Либкнехт и Люксембург – наши, а Лонге и Вандервельде должны быть беспощадно отброшены в ту грязную буржуазную кучу, из которой они тщетно пытаются выкарабкаться на социалистическую дорогу. Наша эпоха требует полновесных мыслей и слов, как предпосылки полновесных действий. Нам не нужны более обветшалые декорации парламентаризма, его светотени, его оптический обман. Пролетариату Франции нужен ясный и мужественный воздух пролетарской улицы, отчетливая мысль в голове, твердая воля в сердце и – винтовка в руке.
Покончить с лонгетизмом есть неотложнейшее требование политической гигиены. И если я откликался на речь Лонге с чувством, для которого нет подходящего названия на куртуазном языке парламентаризма, то теперь, в конце моего письма, я с радостью думаю о той великолепной очистительной работе, которую произведет в насквозь проплеванном здании буржуазной республики пламенный французский пролетариат, когда он, наконец, приступит к разрешению своей последней исторической задачи.
Москва. 18 декабря 1919 г.
Л. Троцкий. О ФРАНЦУЗСКОЙ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ
I. Условия вступления в III Интернационал
I
Социал-патриоты и их буржуазные вдохновители указывают на то, что руководители III Интернационала (иногда: «Москва», «большевики») предъявляют диктаторские требования другим партиям об исключении своих членов, изменении тактики и прочее – в качестве условий для вступления в состав III Интернационала.
Социалисты центра (каутскианцы, лонгетисты) повторяют эти обвинения в слегка ослабленном и разжиженном виде, пытаясь задеть за живое национальные чувства рабочих отдельных стран путем возбуждения в них подозрения, будто кто-то пытается командовать ими «извне».
На самом деле в такого рода обвинениях и инсинуациях выражается буржуазно-злостное искажение или мещански-тупоумное непонимание самой сущности Коммунистического Интернационала, который не является простой совокупностью существующих в разных странах рабочих и социалистических объединений, но представляет собою целостную и самостоятельную международную организацию, преследующую определенные, точно формулированные цели определенными революционными средствами.
Организация каждой страны, входя в состав III Интернационала, не только подчиняет себя его общему, бдительному и требовательному руководству, но и сама приобретает право принимать активное участие в руководстве над всеми остальными частями Коммунистического Интернационала.
Вхождение в Интернационал преследует не цели международного этикета, а революционно-боевые задачи. Оно ни в коем случае не может поэтому основываться на недомолвках, недоразумениях или неясностях. Коммунистический Интернационал с презрением отбрасывает те условности, которые сверху донизу опутывали отношения внутри II Интернационала и покоились на том, что вожди каждой национальной партии притворялись, будто не замечают оппортунистических и шовинистических заявлений и действий вождей других национальных партий – в расчете на то, что последние отплатят им той же монетой. Взаимоотношения национальных «социалистических» партий являлись только жалким отражением взаимоотношений буржуазных дипломатий в эпоху вооруженного мира. Именно поэтому в тот момент, когда капиталистические генералы отбросили капиталистическую дипломатию, условно-дипломатическая ложь «братских» партий II Интернационала сменилась открытым милитаризмом его вождей.
III Интернационал является организацией революционного действия, международного пролетарского восстания. Те элементы, которые заявляют о своей готовности вступить в III Интернационал, но в то же время восстают против навязывания им «извне» условий, тем самым показывают свою полную непригодность и несостоятельность с точки зрения принципов и методов действия III Интернационала. Создание международной организации борьбы за диктатуру пролетариата возможно лишь при том условии, если в состав Коммунистического Интернационала будут допускаться только такие коллективы, которые проникнуты действительным духом пролетарского восстания против господства буржуазии и которые поэтому сами заинтересованы в том, чтобы в их среде и в среде других сотрудничающих с ними политических и профессиональных коллективов не находили себе места не только изменники и предатели, но и безвольные скептики, элементы вечных колебаний, сеятели паники и идейной смуты. Достигнуть этого нельзя без постоянного и упорного очищения своих рядов от ложных идей, ложных методов действия и от их носителей. Те условия, которые III Интернационал ставит и будет ставить каждой вступающей в его ряды организации, служат этой именно цели.
Повторяем: Коммунистический Интернационал не есть совокупность национальных рабочих партий, он есть коммунистическая партия международного пролетариата. Немецкие коммунисты имеют право и обязаны ребром поставить вопрос о том, на каком основании Туратти входит в их партию. Русские коммунисты имеют право и обязаны при рассмотрении вопроса о вступлении независимых германских социал-демократов и французской социалистической партии в III Интернационал ставить такие условия, которые, с их точки зрения, обеспечат нашу международную партию от разжижения и распада. Всякая вступающая в состав Коммунистического Интернационала организация получает, в свою очередь, право и возможность активного воздействия на теорию и практику русских большевиков, германских спартаковцев и пр., и пр.
II
В своем исчерпывающем обращении к германской независимой партии Исполнительный Комитет Коммунистического Интернационала принципиально отождествляет немецких независимцев с французскими лонгетистами. Это безусловно правильно. Но сейчас, когда вопрос о французской социалистической партии ставится более практически, необходимо наряду с основными чертами сходства установить и различия.
Тот факт, что французская социалистическая партия, как целое, обнаружила стремление к III Интернационалу, сам по себе возбуждает совершенно естественные опасения с самого начала. Опасения эти могут только усилиться, если конкретнее сопоставить положение социализма во Франции с его положением в Германии.
Старая немецкая социал-демократия раскололась сейчас на три части: 1) открытую правительственную шовинистическую социал-демократию Эберта-Шейдемана; 2) «независимую» партию, официальные вожди которой пытаются держаться в рамках парламентской оппозиции, в то время как массы рвутся в открытое восстание против буржуазного общества, и 3) коммунистическую партию, как составную часть III Интернационала.
При вопросе о вступлении независимой партии в III Интернационал мы, прежде всего, устанавливаем указанное выше несоответствие между линией официальных вождей и стремлениями масс. Это несоответствие есть точка приложения нашего рычага. Что касается социал-демократии Шейдемана, которая ныне, с образованием чисто-буржуазного правительства, переходит на полуоппозиционное положение, то у нас не может даже возникнуть вопроса о принятии этой партии в III Интернационал или о каких-либо переговорах с нею. Между тем, французская социалистическая партия отнюдь не является организацией, равноценной немецкой независимой рабочей партии в ее нынешнем состоянии, так как никакого раскола во французской социалистической партии не произошло, и французские Эберты, Шейдеманы и Носке сохраняют все свои ответственные посты.
Во время войны поведение вождей французской социалистической партии не было ни на иоту выше поведения наиболее патентованных немецких социал-предателей. Классовая измена здесь, как и там, имела одну и ту же глубину. Что касается форм ее выражения, то на стороне французской партии они были еще крикливее и пошлее, чем в лагере Шейдемана. Но в то время как германская независимая социал-демократия под давлением масс порвала со своими Шейдеманами, – господа Тома, Ренодель, Варрен[150], Самба[151] и пр. по-прежнему остаются в рядах французской социалистической партии.
Правда, в отличие от партии Шейдемана, французская социалистическая партия вышла из состава II Интернационала. Но если принять во внимание, что этот выход был предпринят без вреда для единства с Реноделем, Тома и всеми прочими прислужниками империалистической войны, то станет совершенно очевидным, что для очень значительной части официального французского социализма выход из II Интернационала не имеет
