на русском языке, которого он почти не знал. Но уже через два года овладел им настолько, что его приняли сразу во второй подготовительный класс, а затем и в училище. Преданная мать сумела выхлопотать казенную стипендию для вдовьего сына.

В 1894 году Иосиф Джугашвили с отличием закончил четырехлетний курс училища и был рекомендован для поступления в Тифлисскую духовную семинарию. В ее стенах и прошли следующие пять лет. Екатерина к тому времени, видно, тоже «получила повышение»: она, как пишут современные авторы, уже не прачка, а портниха, то есть опять-таки имеет свой маленький бизнес. И хотя в семинарском общежитии условия совсем не те, что в имении или усадьбе, все же Иосифу не приходилось подрабатывать самому, а как будущий духовный пастырь он мог рассчитывать, что после рукоположения займет не самое последнее место под солнцем империи.

Однако, по собственным воспоминаниям Сталина, вот с какой ситуацией он столкнулся в одном из немногочисленных и лучших по тем временам учебных заведений Закавказья — и, что называется, нырнул в нее сразу с головой. «Тифлисская православная семинария являлась тогда рассадником всякого рода освободительных идей среди молодежи, как народническо-националистических, так и марксистско-интернационалистических; она была полна различными тайными кружками».

Николай Бердяев, будучи религиозным философом, рассматривал проблему вглубь: «Не случайно в русском нигилизме большую роль играли семинаристы, дети священников, прошедшие православную школу… Ряды разночинной «левой» интеллигенции у нас пополнялись в сильной степени выходцами из духовного сословия. Смысл этого факта двоякий. Семинаристы через православную школу получали формацию души, в которой большую роль играет мотив аскетического мироотрицания. Вместе с тем в семинаристской молодежи… назревал бурный протест против упадочнического православия 19-го века, против безобразия духовного быта, против обскурантистской атмосферы духовной школы. Семинаристы начали проникаться освободительными идеями просвещения, но проникаться, естественно по-русски — экстремистски. Вместе с тем нормальный юношеский максимализм превращал христианские установки в жажду социальной правды» [Бердяев, 1990: 40].

Из воспитанников богоспасаемого заведения в центре Тифлиса, ставших революционерами, наряду со Сталиным и более многих других известен, например, дворянин Кутаисской губернии Ной Жордания, один из отцов-основателей современного грузинского государства в пору его первой краткой независимости (1918–1921). Только Жордания на «раскольническом» Втором съезде РСДРП в 1903 году сделал политически неудачный выбор: примкнул не к большевикам, а к меньшевикам. И во время первой революции выступал против вооруженного восстания, за легальную рабочую партию. А раз меньшевик, значит — «мокрица вялая» (так потом выбранит все тбилисское правительство социал-демократов Исаак Бабель в путевых заметках из Абхазии); следовательно, и свободу своей страны Жордания был обречен проиграть.

Часто об исходном образовании Сталина отзываются пренебрежительно — мол семинарист, да еще недоучка. Между тем в духовных семинариях учились реформатор времен первого Александра Михаил Сперанский, литераторы-демократы Чернышевский, Добролюбов и другие видные люди того века, которых можно многим попрекнуть, но вот в невежестве их никто никогда не обвинял. Прикинем: начиная с училища первой ступени, молодой человек в течение десяти лет постигал основы вероучения и различные гуманитарные предметы. Даже одно только Священное писание само по себе — литература отнюдь не бесполезная. А кроме него есть еще и специальные, и общеобразовательные дисциплины: библейская история, история Церкви, русская словесность и русская литература, русская и всеобщая история, физика, математика, логика, психология, литургика, церковное пение.

Хуже всего, как известно, у вождя дело обстояло с иностранной речью. Видимо, потому, что в семинарии учили по преимуществу мертвым языкам. Латынь, конечно, дает немало важных ключей, в меньшей степени — древнегреческий, а иврит тогда еще нигде не стал государственным языком, на нем лишь читали Тору и молились иудеи. Да ведь Сталину и такие скромные познания очень долго применять было негде: за границей он, в отличие от Ленина и Троцкого, не жил годами. Между тем даже неполный аттестат давал Иосифу Джугашвили право преподавания в начальной школе. Это означает, что за ним, смутьяном неблагодарным, церковные и светские власти признали социальный статус интеллигента. С таким указанием его фамилию и вносили в полицейские досье.

Безусловно, характер образования Сталина отразился на его манере поведения и особенно на сочинениях — общий стиль катехизиса, бесконечные риторические вопросы. Более того, по похожим образцам оформляется при нем и вся марксистко-ленинская пропаганда, обращаясь к схоластическим приемам, отточенным церковью за полтора тысячелетия. При этом в сталинских текстах практически отсутствуют упоминания библейских персонажей, поговорки, афоризмы, пришедшие из Священного писания, но отдельные формулы используются.

По мере успехов Сталина в борьбе с оппозицией антирелигиозная пропаганда постепенно умеряет пыл, начиная с середины 1930-х. Правда, поначалу это затрагивало сущие мелочи, вроде возвращения невинных новогодних елочек в 1935 году. И к церкви Сталин стал «поворачивать лицо» не в самый опасный период Великой Отечественной, как принято считать, а значительно раньше. Еще в 1929 году, отвечая в газете на поздравления трудящихся по случаю дня рождения, он выражается с явными библейскими аллюзиями: «Ваши поздравления и приветствия отношу за счет великой партии рабочего класса, родившей и воспитавшей меня по образу своему и подобию» [Волкогонов, 1994, т. 2: 123]. Христианское обращение «Братья и сестры», которым Сталин начал свое первое публичное выступление в дни войны, тоже, надо полагать, давно назревало в его сознании.

И здесь также возможна некая «авраамическая» аналогия, только в случае с верой Джугашвили — не параллель, а полный перпендикуляр. Можно вспомнить Булгакова, определенно связывавшего свой образ Воланда именно с фигурой Сталина. Великое Зло, однако же, может по своей прихоти спасать людей достойных от мелкой, но смертоносной пакости (как и получилось, правда, ненадолго, в случае самого писателя); выходит, эта сила «Творит добро, всему желая зла». Но тут же рядом вспоминается и Великий инквизитор Достоевского: изначальный служитель добра, возжелавший присвоить себе одному и всю правду Христа, и в конечном счете Его Самого…

Классическая гимназия, реальное училище, семинария — те «университеты», где сформировались умы будущих вождей революции. Стартовые позиции, как видим, были более-менее схожи, и качество подготовки существенно не отличалось. По всем показателям — весьма добротный уровень среднего образования. Но Ленин, похоже, умственно так и застыл на этой отметке, а вот Троцкий и Сталин наращивали, как смогли, дальнейший потенциал. Возможно, разница обусловлена еще и тем, что Coco Джугашвили и Лева Бронштейн с ранних лет жили самостоятельно, вдали от родителей и утверждались в коллективе сверстников собственными силами.

Одним словом, в детстве и юности троих представителей тогдашнего среднего класса из всех его трех слоев — сверху донизу — почти ничего экстремального не обнаруживается, за вычетом семейной трагедии Ульяновых. Но и там эмоции могли бы сгладиться без моря крови. Что же позволило именно этой троице возглавить вселенскую резню?

Глава 3

Ленин вошел в движение, как персонификация воли к революции. и он изучал марксизм, изучал развитие капитализма и развитие социализма под углом зрения его революционного значения. Плеханов был революционером, но Плеханов не был человеком воли, и при громадном его значении, как учителя русской революции, он был в состоянии учить ее только алгебре, а не арифметике революции… В этом пункте лежит переход от Ленина-теорегика к Ленину- политику.

К. Радек

Четыре действия воли

За всю историю России ее властей предержащих не любил почти никто из подданных. Почти никогда. Если же случалось, что большинство искренне желало поверить в «хорошего царя», тем яростней были плевки в сторону «бояр» — каковые, конечно, всякий раз оказывались хуже некуда. Порой, как в годы Большого террора, это приводило к самым немыслимым и трагическим сшибкам — как сейчас модно выражаться, когнитивным диссонансам — в индивидуальном и массовом сознании.

Но в любые времена лишь очень немногие личности были готовы пройти путь отторжения правящего режима до самого конца. Будь этим пределом открытый словесный протест («Соблюдайте вашу Конституцию!»), как у диссидентов при «вегетарианских» застойных генсеках, или нынешние марши несогласных. Либо революционная агитация, заговоры и террор — при царях. Надо думать, и психологические качества, необходимые для этих поступков, различаются в разных исторических условиях…

Владимир Ульянов, Лев Бронштейн и Иосиф Джугашвили одинаково начали свою взрослую жизнь с отказа от нормальной для их социальных слоев карьеры: образование, профессиональный и служебный рост, а уж затем, если заблагорассудится — занятия политикой. Впрочем, и с нормальной, в европейском понимании, политикой в подмороженном миротворцами-бедоносцами государстве обстояло примерно так же, как сто с лишним лет спустя: ее почти целиком подменили придворные интриги, бесконечные провокации штатной и внештатной охранки и слепоглухонемое брожение низов.

Общий алгоритм формирования профессионального революционера: кружок неравнодушных, ведущих между собой горячие споры о политике, экономике и о возможностях развития общества. Затем попытки повлиять на эти материи, подтолкнув движение в желательную сторону — участие в совместных, сплошь и рядом рискованных, делах в группе единомышленников. Закономерный итог: ссылки и тюрьма для экстремистов, подло оскорбивших священную нашу державу, которая лучше их, вместе взятых, «знает, как надо». На каждом этапе, само собой, отсеиваются осторожные и нерешительные, более других склонные к конформизму.

Согласно жизнеописанию Чингисхана, составленному учеными китайцами, средневековые кочевники-степняки звали своих вождей людьми длинной воли. У нашей троицы эта штука оказалась и длинней, и тверже, чем у множества соратников. Пройдя все три стадии, Ульянов стал поначалу «Ильиным», Бронштейн заявил о себе как о «Львове», Джугашвили же еще в тот ранний момент сделал самый прицельный выбор из всех. Он взял себе псевдоним Коба — в честь реальной фигуры, отметившейся в истории Грузии (если опять же судить по европейским меркам) как замысловатая смесь Робина Гуда с бароном-разбойником. Вопреки любым модернистским теориям насчет «сияющих вершин», исконный темный смысл обряда современной инициации, несомненно, тот же, что в глубокой архаике: смерть-роды, превращение зеленого юнца в полноправного члена воинского братства с обязательной сменой имени, а стало быть, и самой сущности человека.

В политической биографии Ленина, точь-в-точь как в его канонической иконографии, налицо всего лишь два, так сказать, агрегатных состояния. Только здесь, в отличие от официальных портретов, никаких переходных этапов не то что нельзя представить умозрительно, исходя из всеобщих законов развития, но и невозможно зафиксировать традиционными средствами исторической науки. Какими бы доводами ни сыпали его покойные и ныне здравствующие поклонники, факт, что вплоть до поздней осени 1917 года Ленин был лишь одним в сонме конспираторов, без особого успеха пытавшихся раздуть из искры пламя. А в последнее пятилетие жизни он непрерывно побеждал то одного, то другого сильнейшего противника, правил шестой частью земного шара, получил венец нового марксистского пророка и большевистского царя, в конце концов — даже подменил своей персоной божественного Отца. Случись Владимиру Ильичу помереть от какой-нибудь ничтожной хвори или попасть под омнибус году, скажем,