И не поддержал ленинских призывов к дисциплинированному централизму, не видя в них особого смысла. Конфликт имел долгосрочные последствия: полтора десятка лет будущие вожди вели жесткую полемику между собой.
Разница в способах ее ведения бросается в глаза. В 1904 Троцкий выпустил свою первую книгу, где характеризовал позицию Ленина таким образом: «Когда против меня восстают, это очень дурно. Когда восстаю я, тогда хорошо. Такова краткая и веселая мораль длинной и скучной книги [ «Шаг вперед, два шага назад»] с обильными цитатами, «международными» параллелями, хитрыми диаграммами и прочими средствами психического оглушения» [Троцкий, 1990: 70]. В ответ последовали памятные всем вольным и невольным участникам политпросвета в бывшем СССР хамские наскоки: «Политическая проститутка», «Иудушка Троцкий».
Как и слишком многие сильные, уверенные в себе люди, Троцкий был склонен с опасной беззаботностью игнорировать чужие амбиции, если те касались маловажных, на его взгляд, вопросов. Как большинство таких людей прежней, не совковой закалки, он не желал ни на минуту заставить себя маршировать строем. И общался всегда с кем хотел, как только вздумается — хоть с Плехановым, хоть с Мартовым, хоть с Каменевым…
В то время начинается первая революция. Катастрофа Цусимы, крах Мукдена, мужики жгут поместья сотнями, эсеры развертывают террористическую войну с не меньшим количеством жертв. Среди последних — великий князь Сергей Александрович, министры внутренних дел Плеве и Сипягин, их коллега по ведомству народного просвещения Боголепов, варшавский генерал-губернатор Вонлярский, командующий Черноморским флотом вице-адмирал Чухнин. Убийства продолжались и после подавления революции: последнюю точку в карьере премьера-усмирителя Столыпина поставила не ожидавшаяся со дня на день отставка, а пуля террориста.
Интеллигенция все ожесточеннее критикует власть, требуя конституции и парламента; либералы сплачиваются в мощную кадетскую партию. В борьбу включаются и рабочие, количество забастовок и бастующих стремительно растет. Лев Троцкий приезжает в Петербург в разгар октябрьской стачки. Там он пишет сразу в три газеты общим тиражом до полумиллиона экземпляров, готовит листовки, манифесты, издает печатный орган с хорошо известным ныне названием «Известия»; без конца выступает на митингах и становится лидером революции в столице — заместителем председателя, а фактически руководителем Петербургского совета рабочих депутатов [Карр, 1990: 59]. Жизни этому политическому новообразованию оказалось отпущено 52 дня, на двадцать суток меньше, чем в свое время Парижской коммуне; по меркам всех незаконченных революций — прорывный успех. С ним и официальные власти вынуждены считаться: на протокольной встрече с премьер-министром Витте Троцкий обсуждал порядок проведения траурной демонстрации. Для множества своих сторонников и оппонентов он и есть самый главный социал-демократический вожак. Кстати, именно в эту пору зародилась его идея перманентной революции, на «развенчивание» которой советская пропаганда положила уйму сил и истратила по-глупому прорву средств в собственной стране и во всех уголках мира, не считая разве что Антарктики.
Под конец 1905-го Троцкого вместе с другими членами Совета снова засадили в тюрьму на весь следующий год, а потом сослали на «вечное поселение». Такой приговор — тоже свое рода признание заслуг перед революцией: неудивительно, что при советской власти и питерский эпизод, и его финал будут скрывать от публики даже через много лет после смерти Сталина.
Подытожим ситуацию словами Луначарского, которому «повезло» не дожить до торжества сталинизма: «Популярность Троцкого среди петербургского пролетариата ко времени ареста была очень велика и еще увеличилась в результате его необыкновенного картинного и героического поведения на суде. Я должен сказать, что Троцкий из всех социал-демократических вождей 1905–1906 гг. несомненно показал себя, несмотря на свою молодость, наиболее подготовленным, меньше всего на нем было печати некоторой эмигрантской узости, которая, как я уже сказал, мешала даже Ленину; он больше других чувствовал, что такое государственная борьба. И вышел он из революции с наибольшими приобретениями в смысле популярности: ни Ленин, ни Мартов не выиграли в сущности ничего. Плеханов очень многое проиграл вследствие проявившихся в нем полукадетских тенденций» [Троцкий, 1991: 180].
Из этой ссылки Троцкий сумел сбежать еще по дороге в Обдорск, нынешний Салехард Ямало-Ненецкого округа. В 1907-м он участвует в пятом съезде РСДРП в Лондоне, на следующий год начинает выпускать свою газету под очередным прославившимся в веках названием — «Правда». А четыре года спустя, едва заглохло это издание, тут же одноименный орган печати отрос у большевиков, что едва не привело к скандалу. Просто поражает, до чего беспардонно прихватизировали ленинцы буквально все, что бы ни придумал Троцкий, будто совсем не было ума изобрести что-нибудь пооригинальнее — ну хоть газету «Истина», что ли. Вместо этого революционер Ульянов щедро отвешивал революционеру Бронштейну все новые инвективы: «Всякий, кто поддерживает группку Троцкого, поддерживает политику лжи и обмана рабочих» [Ленин, т.20: 320].
Но на ленинскую страсть лаяться ради принципа Троцкий по-прежнему смотрит сквозь пальцы. Больше всего в этот период его, похоже, увлекала литературная работа. Бернард Шоу, высоко ценимый и в стране Советов за свои левые симпатии, назвал Троцкого «королем памфлетистов». И уж эта-то его оценка носила, несомненно, не политический, а сугубо профессиональный характер.
Во время Первой мировой Троцкий — в авангарде ее противников и, как всегда, вызывает на себя огонь публичными выступлениями. В конце концов его депортируют из Франции в Испанию, а оттуда аж в США, где он и встретил Февраль. Этот обстоятельство заслуживает особого внимания. Революция, развал империи, массовое дезертирство с фронта — все происходит без него. К маю, пока Троцкий добирался до России из-за океана с множеством задержек и препятствий, демократическая республика уже вступила в фазу необратимого разложения.
Абрек из подполья
Иосиф Джугашвили начинал свою борьбу во многом похоже и примерно в том же возрасте, что молодой Бронштейн — да они и были одногодками. Это потом их пути в революции разойдутся: Сталин, в отличие от Ленина и Троцкого, не прижился в уютной Европе. Здесь, возможно, повлиял еще и веками сложившийся традиционный взгляд кавказцев на «мужские» и «не мужские» дела. А Сталин в этом отношении, несомненно, представлял собою ярко выраженный классический тип. Хотя относить его к «горцам» в чистом виде могут только люди, как тот большой русский поэт еврейского происхождения, совсем не знакомые с местной сложной иерархией «гонора и понта» по оппозициям: горы — равнина; скот — земля; торговля — разбой…
Лет с восемнадцати он начал интересоваться революционной литературой; одолел, как пишут, даже «Капитал». В 1898-м Джугашвили принят в члены Тифлисской социал-демократической организации. Ему это было несложно, поскольку основал группу однокашник, в будущем видный меньшевик Жордания. Покинув семинарию, Иосиф активнейшим образом включается в просветительско-пропагандистскую работу. Солидный уровень познаний — как-никак, восемь лет постигал разные науки — наряду с привитой наставниками в рясах догматической жилкой дают ему неплохую фору на этом поприще. Известен факт, что стихи молодого Джугашвили вошли в изданную в 1916 году грузинскую хрестоматию. Остается вывод, что с годами Сталин серьезно деградировал как литератор. Хотя и это можно объяснить задачами догматики: художественные красоты текста ни в коем случае не должны отвлечь внимание от его генеральной идеи.
В 1900 году — первый привод в полицию. На следующий год Иосифа Джугашвили вносят в списки участников антиправительственной деятельности. Организация демонстраций и подготовка забастовок — это уже шаг в настоящее подполье. В конце 1901 года он, один из признанных лидеров тифлисской социал-демократии, член местного комитета, уезжает в Батум поднимать тамошнюю организацию; налаживает работу подпольной типографии и распространение листовок.
Сразу вслед за этим — первая отсидка, что называется, по полной программе. Условия еще хуже, чем у Троцкого при его тюремном дебюте: в камере нет даже нар, спать приходится на голом полу, и в баню не водят. Здоровье, естественно, портится. Но и здесь Иосиф проявляет мамацоба — боевитость с лидерским духом: он организует протестные выступления заключенных перед посетившим тюрьму экзархом Грузии. В следующей тюрьма, в Кутаисе, тоже устраивает бунт. И наконец, побег из первой ссылки, что далось непросто. В начале 1904 года будущий вождь снова в родной закавказской стихии. Тут появляется его первый знаменитый псевдоним — Коба.
Миха Цхакая — еще один старший однокашник, член «Кавказского союзного комитета» и посаженный отец на свадьбе Иосифа с Екатериной Сванидзе — кооптирует его в этот руководящий орган. Революция совсем близка, энтузиазм противников режима растет, есть деньги для подпольной работы и побегов, появляется оружие и рабочие дружины, готовые его использовать. В Тифлисе и Баку дело доходит до уличных столкновений с войсками и десятков убитых.
У неистового Кобы появляется и другой противник: меньшевики. Они оказались совсем неправильными людьми, потому что открытой схватке предпочли легальную возню. Надо думать, не без дальнего прицела — обособиться как можно сильней от великих дел и зарыться в своем углу. Однако же по этим причинам они в Закавказье имеют колоссальный перевес над большевиками. На партийной конференции в Таммерфорсе в конце 1905 года Джугашвили принимает сторону Ленина. Тому, надо сказать, приходится непросто, для него в борьбе за лидерство важен каждый штык, особенно с меньшевистского Кавказа.
Так Джугашвили стал фигурой уже не регионального, а имперского уровня. В 1906 году он участвует в Четвертом объединительном съезде РСДРП в Стокгольме. И потом он не раз бывал в европейских столицах — Вене, Берлине. Париже, так что совсем уж темным провинциалом его признать нельзя никак.
Этапы своей борьбы сам Сталин охарактеризовал следующим образом: «ученик (Тифлис), через звание подмастерья (Баку) к званию мастеров нашей революции (Ленинград) — вот какова, товарищи, школа моего революционного ученичества». Действительно, пятнадцать лет Сталин рос пядь за пядью как политик специфического толка, профессиональный подпольщик, чей главный дар — провоцировать власть на насилие, чтобы вызвать взрыв народного негодования. Среди его революционных дел историки любят вспоминать подготовку «эксов», где самым фартовым исполнителем был превращенный при советской власти в легенду Камо. Ни Бронштейн, ни тем более Ульянов в подобных делах самолично не отличились.
Его всё арестовывают, а он бежит снова и снова… На Пражской конференции в 1912 Коба принят в состав ЦК. Вскоре он начинает работать в Санкт-Петербурге над новой задачей большевиков: думской кампанией. И здесь он тоже «эффективный менеджер» — организует забастовку на одном из крупнейших, если не самом крупном предприятии империи — Путиловском заводе, против ущемления прав социал-демократов быть избранными.
Съездив к Ленину в Краков за инструкциями, Коба потом провел три недели в Вене, где его пути впервые пересеклись с Троцким. Именно тем временам принадлежит ленинская фраза, которую смакуют нынешние историки: «Чудесный грузин!». Тогда же Сталин пишет свою первую статью по национальному вопросу; этот интерес станет определяющим на долгие годы. Действительно, кому было и взять на себя эти задачи, как не нацмену, но,
