разбежались до начала боевых действий под Казанью».
Руководству Советской страны казалось, что чехословаки и белые могут вскоре оказаться у стен Москвы. В своем приказе под названием «Грозное предупреждение» Троцкий писал: «Мы боремся сейчас из-за величайшей задачи, какую когда-либо знало человечество. От взятия Казани зависит дальнейший ход войны, от хода войны зависит судьба рабочего класса России и всего мира».
Как и в августе – сентябре 1552 года, Москва собирала под Свияжском войско для взятия Казани и от этого зависела дальнейшая судьба российского продвижения на восток. Но если в те далекие времена армия Ивана Грозного насчитывала 150 тысяч воинов и имела более 500 орудий, то силы, которыми располагала Советская власть в 1918 году, были значительно слабее. Несмотря на впечатляющие названия воинских формирований, общая численность двух красных «армий» не превышала к концу боев 15 тысяч человек, а число орудий составляло 69. Волжская «флотилия» под началом Ф.Ф. Раскольникова состояла из 5 вооруженных пароходов, 3 миноносцев, 1 плавучей батареи, 4 катеров и авиаотряда из 4 гидросамолетов.
Троцкий решил лично отправиться к местам боев в бронепоезде, в котором затем разъезжал по фронтам в течение двух с лишним лет. Сформированный 8 августа по приказу Троцкого бронепоезд был оснащен самой современной техникой того времени: здесь была своя типография, в которой издавалась газета «В пути», невиданные в России морозильные камеры и даже небольшой самолет. Это была передвижная крепость и одновременно дворец на колесах. В 12 вагонах, помимо наркома, находилась свита численностью в 231 человек, включая латышских стрелков (30), моряков (18), кавалеристов (9), пулеметчиков (21), мотоциклистов (5), шоферов (10), самокатчиков (5), телефонисток (7), команды броневика (7) и многих других. Самую большую группу составляли агитаторы (37 человек).
Бронепоезд Троцкого стал воплощением его стиля руководства Красной Армией. Выезды этого бронепоезда в малочисленные войска Красной Армии превращались в действия, сочетавшие боевую мощь десантной операции со внушительностью процессии восточного деспота. Троцкий постарался максимально ритуализировать свои выезды на фронт. Как свидетельствует Ларин, при поезде «находились фотограф и кинематограф, которые зафиксировали важные эпизоды поездки».
Приказ № 58 начальника поезда Чикколини, который вменял в обязанности начальнику охраны следить:
«1. Чтобы у вагона Наркомвоена тов. Троцкого не скоплялись люди.
2. Чтобы при выходе Наркомвоена тов. Троцкого его не сопровождали беспорядочной кучей любые попавшиеся товарищи, а лишь для этой цели назначенные.
3. Чтобы выставленные из нашего поезда часовые у входа или выхода какого-нибудь здания для встречи Наркомвоена тов. Троцкого не устремлялись при проходе его сейчас за ним, а сходили бы с места лишь по приказанию начальника охраны».
Перед отъездом в район боевых действий под Казанью Троцкий опубликовал приказ, в котором говорилось: «Я предупреждаю: мы не отступим перед врагами народа, агентами иностранного империализма, наемниками буржуазии. В поезде Народного комиссара по военным делам, где пишется этот приказ, постоянно работает военный революционный трибунал, …у которого неограниченные полномочия в зоне этой линии железной дороги. В этой зоне объявлено осадное положение. Товарищ Каменщиков, которому я поручил оборону линии Москва – Казань, приказал создать концентрационные лагеря в Муроме, Арзамасе и Свияжске… Я предупреждаю ответственных советских служащих во всех районах военных действий, чтобы они проявляли двойное усердие. Советская Республика будет наказывать беспечных и преступных служащих столь же сурово, как и ее врагов… Республика в опасности! Горе тем, кто прямо или косвенно усугубляет опасность».
Помимо устрашения, Троцкий мог полагаться на свой главный дар – способность воздействовать на своих слушателей эмоциональными речами. По словам Дейчера, оказавшись в Свияжске, Троцкий тут же «спустился к толпам перепуганных солдат и вылил на них потоки страстного красноречия». Позже он постоянно выступал перед красноармейцами. 37 агитаторов бронепоезда также неустанно выступали перед войсками.
Троцкий превращал свои выступления в драматические спектакли, которые надолго запоминались солдатам. В эти годы сложился определенный ритуал выступлений Троцкого. Как правило, Троцкий опаздывал к назначенному сроку своего появления на сцене. Когда беспокойство, вызванное отсутствием оратора, накапливалось до предела, Троцкий врывался на сцену в сопровождении ординарца. В черной кожаной шинели он быстрыми шагами подходил к краю сцены, резким движением обеих рук распахивал шинель и на мгновение замирал. Все сидящие в зале видели в свете лучей красную подкладку шинели, фигуру человека в черной кожаной одежде, выброшенный вперед клок бороды и сверкающие стекла пенсне. Гром аплодисментов и крики приветствий были ответом на эту мизансцену.
Обращение Троцкого к «демоническому», «мефистофельскому» образу отвечало эстетике революции, эстетике беспощадного разрушения старого мира. Видимо, такой образ отвечал настроениям собравшихся, готовых идти в «последний, смертный бой», чтобы разрушить «весь мир насилья», уничтожить все, что мешает создать мир международного братства. «Демоническое» отрицание традиционных моральных устоев во имя торжества великих целей планетарного и всемирно-исторического масштаба нередко звучало в речах Троцкого. Выступая в декабре 1918 года в Курске он заявлял: «Патриотизм, любовь к родине, к своему народу, к окружающим, далеким и близким, к живущим именно в этот момент, к жаждущим счастья малого, незаметного, самопожертвование, героизм – какую ценность представляют из себя эти слова-пустышки!»
Однако, обращаясь к простым красноармейцам, он, как обычно, говорил то, что хотели услышать собравшиеся, превращая их настроения в яркие фразы-лозунги. Он говорил о тяготах войны и о том, что победа не за горами. Он слал проклятия врагам и выражал восхищение мужеством собравшихся бойцов. В эти минуты он не говорил о второсортности российской культуры. Из его уст вырывались слова, которые были бы более уместны в речах белых генералов. Очевидцы вспоминают, как, выступая в Киеве во время наступления Деникина, он неожиданно провозгласил: «Враг не смеет топтать землю Матушки-Руси!»
Чтобы оживить интерес к своей речи, Троцкий мог неожиданно вывести из рядов солдата и, обратившись к нему, заявить: «Брат! Я такой же, как ты. Нам с тобой нужна свобода – тебе и мне. Ее дали нам большевики (показывает рукой в сторону красных позиций). А оттуда (резкий выброс руки в сторону белых позиций) сегодня могут придти белые офицеры и помещики, чтобы нас с тобой вновь превратить в рабов!»
В завершение своих выступлений он требовал, чтобы собравшиеся давали коллективные клятвы на верность Республике Советов. После того как в толпе начинали выкрикивать: «Вперед!», «Умрем за революцию!», Троцкий бросал в толпу клич: «На Казань!»
Он лично раздавал особо отличившимся солдатам денежные или иные награды. Когда этих даров не хватало, он мог демонстративно отдать солдату свой браунинг или иную личную вещь. Рассказы о таких сценах передавались из уст в уста.
Член РВСР С.И. Гусев (Я.Д. Драбкин) высоко оценил деятельность Троцкого в эти дни: «В течение тех 25 дней, которые тов. Троцкий провел в Свияжске, была проделана огромная работа, которая превратила расстроенные и разложившиеся части 5-й армии в боеспособные и подготовила их к взятию Казани». В то же время он подчеркивал, что главным в действиях Троцкого было устрашение бойцов.
Приказы Троцкого пестрели обещаниями расстрелов за нарушения воинской дисциплины, особенно за дезертирство. Подобные приказы Троцкий издавал постоянно на протяжении Гражданской войны. Даже отдавая себе отчет в том, что укрепление дисциплины в армии требовало суровых мер, нельзя не поразиться свирепости приказа Троцкого от 24 ноября 1918 года:
«1. Всякий негодяй, который будет подговаривать к отступлению, дезертирству, невыполнению боевого приказа, будет расстрелян.
2. Всякий солдат Красной Армии, который самовольно покинет боевой пост, будет расстрелян.
3. Всякий солдат, который бросит винтовку или продаст часть обмундирования, будет расстрелян.
4. Во всякой прифронтовой полосе распределены заградительные отряды для ловли дезертиров. Всякий солдат, который попытается оказать этим отрядам сопротивление, должен быть расстрелян на месте.
5. Все местные Советы и комитеты бедноты обязуются со своей стороны принимать все меры к ловле дезертиров, дважды в сутки устраивая облавы: в 8 часов утра и в 8 часов вечера. Пойманных доставлять в штаб ближайшей части и в ближайший военный комиссариат.
6. За укрывательство дезертиров виновные подлежат расстрелу.
7. Дома, в которых будут открыты дезертиры, будут подвергнуты сожжению.
Смерть шкурникам и предателям!
Смерть дезертирам и красновским агентам!».
Для борьбы с дезертирами и отступающими солдатами в августе 1918 года на Восточном фронте были впервые созданы заградительные отряды. При этом Троцкий настаивал на всемерном расширении функций этих отрядов. В своем письме начальнику заградотряда Иванову Троцкий писал: «По-видимому, во многих случаях заградительные отряды сводят свою работу к задержанию отдельных дезертиров. Между тем во время наступления роль заградительных отрядов должна быть более активной. Они должны размещаться в ближайшем тылу наших цепей и в случае необходимости подталкивать сзади отстающих и колеблющихся. В распоряжении заградительных отрядов должны быть по возможности грузовик с пулеметом, или легковая машина с пулеметом, или, наконец, несколько кавалеристов с пулеметами. Предреввоенсовета Троцкий».
Объектами жестоких репрессий могли стать не только рядовые солдаты, но и командиры. В приказе Предреввоенсовета от 20 ноября 1918 года говорилось, что «повысить устойчивость армии можно только системой организованных, воспитательных и репрессивных мероприятий, проводимых сверху твердой рукой». Поддержание дисциплины в армии достигалось фактическим заложничеством командиров и комиссаров, отвечавших своей головой за любой проступок бойцов. В своем приказе Троцкий подчеркивал: «Паника, смятение, дезертирство, развал ложатся главной своей ответственностью на командный состав, а стало быть, и на комиссаров. Каждый комиссар должен после всякого несчастья с его частью отдать себе ясный отчет в том, на ком лежит главная вина, донести о негодных командирах, а в случае необходимости арестовать на месте явных шкурников, которые не прочь носить в мирной обстановке звание командира, а в бою прячутся за спину своей части и толкают ее к отступлению в безопасное место. Долг комиссара добиваться через Революционный трибунал расстрела таких негодяев».
Оправдывая такой стиль руководства, Гусев писал: «Жесткие методы тов. Троцкого для эпохи партизанщины и недисциплинированности… были прежде всего целесообразны и необходимы. Уговором ничего нельзя было сделать, да и времени для этого не было».
По-иному оценивал деятельность Троцкого другой член РВСР К.Х. Данишевский, который писал в своих мемуарах: «Не помню, в какой из моих приездов в Москву из Арзамаса и свиданий с Владимиром Ильичем зашел разговор о Троцком и его роли на фронте. Я передавал общее недовольство фронтовых политработников партизанскими наскоками поездов Троцкого на тот или другой боевой участок. Недовольно было и командование, ибо часто при проездах и во время пребывания поездов Троцкого на фронте создавалось двоевластие, путались действия, планы, потому что Троцкий часто о своих распоряжениях и действиях не ставил в известность ни командование, ни Реввоенсовет.
Особенно это было отмечено под Свияжском. Пребывание Троцкого на этом фронтовом участке буквально внесло дезорганизацию в руководство операциями. Иногда приходилось выделять специальные части, чтобы защитить Троцкого или выручить его (как это имело место, когда белогвардейцы прорвались к Казанской железной дороге и заперли поезд
