трудности в согласовании действий даже среди противников Троцкого, слабость ведущего деятеля «триумвирата» Зиновьева как руководителя, – все это во многом объясняло одновременно и непоследовательность политики и склонность к закрытому стилю деятельности политбюро. В этой обстановке требование убрать руководство, потерявшее ориентацию, и создать условия для выдвижения новых лидеров с более четкими программами, отвечавшими современному моменту, многим представлялось разумным. В то же время подписи, стоявшие под документом, свидетельствовали о том, что авторы «Письма 46» – отнюдь не представители «прочей партийной массы», не имевшей до сих пор возможности выразить свое мнение. Как правило, это были видные деятели партии, которые выражали недовольство тем, что им не давали работу «по плечу». Очевидно, что авторы «заявления» согласовали свое выступление с Троцким. Позже Зиновьев, перефразируя название рассказа Горького «Двадцать шесть и одна», назвал выступление оппозиции «Сорок шесть и один».
Среди подписавших были верные сторонники Троцкого со времен эмиграции или Гражданской войны В.А. Антонов-Овсеенко, И.Н. Смирнов, А.П. Розенгольц, ВВ. Косиор, В. Эльцин, Н.Г. Муралов, М. Альский, А.Г. Белобородов и бывший руководитель Цектрана А.З. Гольцман. К письму присоединились и бывшие «левые коммунисты», и децисты: Г.Л. Пятаков, Н.Н. Осинский, В.М. Смирнов, В.Н. Яковлева, А.С. Бубнов, Рафаил, Т.В. Сапронов. Если Рафаил в своем выступлении на X съезде партии мог иронизировать по поводу того, что Зиновьев и Сталин стали архидемократами, то не меньше оснований для иронии имел Сталин, когда он выражал сомнение в искренности и глубине демократических идеалов авторов «Письма 46» и его сторонников: «В рядах оппозиции имеются такие, как Белобородое, «демократизм» которого до сих пор остался в памяти у ростовских рабочих; Розенгольц, от «демократизма» которого не поздоровилось нашим водникам и железнодорожникам; Пятаков, от «демократизма» которого не кричал, а выл весь Донбасс; Альский, «демократизм» которого всем известен; Бык, от «демократизма» которого до сих пор воет Хорезм».
Позже Сталин с не меньшим сарказмом говорил о том, что «Троцкий, этот патриарх бюрократов, без демократии жить не может». «Нам было несколько смешно, – заявлял Сталин, – слышать речи о демократии из уст Троцкого, того самого Троцкого, который на X съезде партии требовал перетряхивания профсоюзов сверху. Но мы знали, что между Троцким периода X съезда и Троцким наших дней нет разницы большой, ибо как тогда, так и теперь он стоит за перетряхивание ленинских кадров. Разница лишь в том, что на X съезде он перетряхивал ленинские кадры сверху в области профсоюзов, а теперь перетряхивает он те же ленинские кадры снизу в области партии. Демократия нужна, как конек, как стратегический маневр. В этом вся музыка».
И все же с этого времени родился еще один миф о Троцком, как последовательном стороннике демократических принципов социалистической революции и борце против авторитаризма и бюрократии «сталинской системы». О живучести этого мифа свидетельствует содержание книги В.З. Роговина «Была ли альтернатива? «Троцкизм»: взгляд через годы», автор которой пытается доказать «демократизм» и «антитоталитарность» Троцкого.
Выступая под лозунгами демократии, ни Троцкий, ни 46 соавторов заявления не ставили вопроса о расширении прав трудящихся, трудовых коллективов. Выступление представителей высшего эшелона партии носило верхушечный, а не массовый характер и имело целью не глубокие перемены, отвечавшие интересам государства или рабочих масс, а смену руководства. Требование ниспровержения власти партийного аппарата, свободы дискуссий в сочетании с критикой нерешительности и непоследовательности в действиях руководства при отсутствии реальной позитивной программы выхода общества из кризиса являлось популистским прикрытием для прихода к власти авторитарной личности с диктаторскими амбициями.
Для всех объективных наблюдателей было ясно, что за демагогическими заявлениями Троцкого и его сторонников скрывается стремление к захвату власти. Оценивая весь ход борьбы с оппозицией в 20-х гг., итальянский журналист К.Э. Зуккерт, писавший под псевдонимом Курцио Малапарте, писал в своей книге «Техника государственного переворота»: «История борьбы Сталина с Троцким – это история попытки Троцкого захватить власть и защиты государства Сталиным вместе со старой большевистской гвардией: это история неудавшегося государственного переворота. «Отвергая представления о том, что главным в полемике тех лет были теоретические вопросы, Зуккерт-Малапарте утверждал: «Троцкий думает о захвате государственной власти, а Сталин – о том, как государство защитить».
В ходе борьбы за власть Троцкий обратился к массам. Письмо Троцкого и заявление 46 широко распространялось по партийным организациям.
15 октября, в тот день, когда было опубликовано «Заявление 46», состоялось заседание президиума Центральной контрольной комиссии (ЦКК) партии, на котором было обсуждено письмо Троцкого. ЦКК указала, что по своему духу письмо направлено на создание фракций, и потребовало прекратить распространение письма по партийным организациям до вынесения решения объединенным пленумом ЦК и ЦКК.
В это время в Москву из Горок 18 октября неожиданно прибыл Ленин. Хотя Ленин был по-прежнему частично парализован, многие расценили его появление как свидетельство того, что «Ильич» пошел на поправку. Он побывал в своей кремлевской квартире и в кабинете, заглянул в зал заседаний Совнаркома. На другой день Ленин посетил сельскохозяйственную выставку и, отобрав несколько книг из своей библиотеки, вернулся в Горки. Последнее в его жизни посещение Москвы по крайней мере свидетельствовало о том, что Ленин проявлял интерес к текущим делам.
Хотя никаких сведений об отношении Ленина к позициям сторон в разгоравшемся внутрипартийном конфликте не осталось, совершенно ясно, что поведение большинства политбюро в эти дни никак не подтверждает версию Троцкого о том, что с конца 1922 г. Ленин был всецело на его стороне. Судя по последовавшим событиям, визит Ленина скорее ободрил большинство членов политбюро и вдохновил на энергичные действия. 19 октября, когда Ленин был в Москве, восемь членов и кандидатов в члены политбюро обратились с письмом к членам ЦК и ЦКК с острой критикой позиции Троцкого и его сторонников. Как и в своем письме от 23 марта 1923 г., они обвиняли Троцкого в недооценке значения союза крестьянства с рабочим классом. В письме осуждался предложенный Троцким курс на «концентрацию промышленности». В нем утверждалось, что Троцкий стал центром притяжения для всех, кто борется против партии и ее основных кадров.
26 октября состоялся объединенный пленум ЦК и ЦКК РКП(б). Словно с опозданием реагируя на предложение Ленина о расширении состава ЦК до 50-100 членов, для участия в пленуме политбюро пригласило представителей от 10 крупнейших областных парторганизаций. 102 голосами против двух и при десяти воздержавшихся пленум принял резолюцию, в которой выступление Троцкого и 46 расценивалось «как шаг фракционно-раскольничьей политики», грозящей «нанести удар единству партии и создающей кризис партии».
Тем временем события в Германии не стали развиваться по плану, разработанному в Москве. Ни Берлин, ни Рур не поддержали Саксонию и Тюрингию. Лишь в Гамбурге 23 октября под руководством Э. Тельмана вспыхнуло восстание. Однако это выступление не было поддержано в других городах, и правительство приняло решительные меры для разгрома коммунистов. Сект, подписавший ранее с Радеком соглашение о сотрудничестве в военной области, сосредоточил всю исполнительную власть в своих руках, а затем решительно и беспощадно подавил революционное движение. 30 октября было разогнано саксонское правительство, а восстание в Гамбурге – разгромлено.
Революционное выступление в Германии вызвало ответную волну правых сил. За день до того срока, который был назначен в Москве для начала коммунистической революции, 8 ноября 1923 г. в Мюнхене лидер национал-социалистической партии Германии А. Гитлер провозгласил себя главой германского правительства, а Людендорфа, который 5 лет назад командовал наступлением немецких войск на Россию – главнокомандующим вооруженных сил Германии. Однако мятеж продержался недолго и Гитлер вместе с Людендорфом были арестованы. Троцкий, анализируя позже причины разгрома коммунистов, отметил недооценку ими «вооруженных сил врага», в том числе «фашистских отрядов» на первом этапе выступлений. В то же время Троцкий считал, что коммунисты Германии преувеличили силы противника после начала выступления и должны были действовать более решительно.
Германская революция, на которую так рассчитывал Троцкий, желавший побыстрее уйти от смет и калькуляций в вихрь событий мирового масштаба, не состоялась. Развитие событий в течение трех недель октября 1923 года свидетельствовало о том, что внешние и внутренние условия, которые первоначально благоприятствовали успеху Троцкого, резко ухудшились. Руководство РКП(б), которое рассматривалось многими в партии как группа растерянных лидеров, проявило инициативу и последовательность в наступлении на оппозицию.
В эти дни Троцкий неожиданно прекратил активную государственную деятельность на несколько месяцев. Дейчер писал: «Несчастное заболевание заставило его молчать. В конце октября во время воскресной охотничьей прогулки в болотистой местности за пределами Москвы Троцкий подхватил малярийную инфекцию и, страдая от лихорадки, был прикован к постели в течение этих решающих месяцев». В «Моей жизни» Троцкий писал: «Можно предвидеть революцию или войну, но нельзя предвидеть последствия осенней охоты на диких уток».
И все же болезнь Троцкого, временно исключившая его из политической жизни, возникла у него как нельзя кстати. Вряд ли стоит подозревать, что она была вымышленной от начала до конца, как это было у Джона Кеннеди накануне начала кубинского кризиса 1962 года, когда необходимость долгих совещаний с военными заставила его заявить своему пресс-атташе Пьеру Сэлинджеру: «Завтра и в последующие дни у меня будет катар верхних дыхательных путей и небольшая температура». Однако и в версии Троцкого, и Дейчера не все гладко. Обычно в Подмосковье к концу октября утиная охота завершается, так как утки улетают в теплые края. А заразиться малярией поздней осенью в Подмосковье даже в 20-е годы было практически невозможно, так как в конце октября комары, переносчики этой болезни, всегда исчезали с болот.
Несмотря на то что Троцкий в своем письме к членам партии от 8 декабря 1923 года выразил надежду, что ему «удастся вскоре справиться с малярией», такую самооценку его заболевания не подтвердило мнение врачей, консилиум которых состоялся 21 декабря. Нарком здравоохранения Семашко и пять врачей Лечсанупра Кремля пришли к выводу, что у Троцкого не малярия, а инфлюэнца, катар верхних дыхательных путей, повышенная температура (не выше 38°), потеря веса, утрата аппетита и снижение трудоспособности.
Врачи рекомендовали освободить Троцкого от работы и изменить климатические условия по крайней мере на два месяца. Этот диагноз был опубликован в «Правде» 8 января 1923 года.
Хотя диагноз, который поставил себе Троцкий, был неверным, он не симулировал болезнь. Очевидно, что острые события осени 1923 года стали для него непереносимым стрессом, который, как это было обычно для него, вызвал затяжную болезненную реакцию всего организма.
В то же время, не исключая того, что Троцкий не мог долго избавиться от болезненного состояния, следует учесть, что сознание своего общественного долга, как правило, заставляет государственного деятеля преодолевать недомогание. История дает немало примеров того, как ответственные руководители проявляли физическую выдержку в период наибольшей потребности в них. Тяжелая простуда не помешала Сталину осуществлять руководство страной
