жалея ни деда,
ни внука, — разлука!
Филином-птицей — разлука! Степной кобылицей, —
Не потомком ли Разина — широкоплечим, ражим,
рыжим
Я погромщиком тебя увидала, — разлука?
— Погромщиком, выпускающим кишки и перины?..
* * *
Ты нынче зовешься Мариной, — разлука!
Конец июля 1920
«И вот исчез, в черную ночь исчез…»
И вот исчез, в черную ночь исчез,
— Как некогда Иосиф, плащ свой бросив.
Гляжу на плащ — черного блеска плащ,
Земля <горит>, а сердце — смерти просит.
Жестокосердый в сем году июль,
Лесною гарью душит воздух ржавый.
В ушах — туман, и в двух шагах — туман,
И солнце над Москвой — как глаз кровавый.
Гарь торфяных болот. — Рот пересох.
Не хочет дождь на грешные просторы!
— Гляжу на плащ — светлого плеску — плащ!
Ты за плащом своим придешь не скоро.
<Начало августа 1920>
«Июнь. Июль. Часть соловьиной дрожи…»
Июнь. Июль. Часть соловьиной дрожи.
— И было что-то птичье в нас с тобой —
Когда — ночь соловьиную тревожа —
Мы обмирали — каждый над собой!
А Август — царь. Ему не до рулады,
Ему — до канонады Октября.
Да, Август — царь. — Тебе царей не надо, —
А мне таких не надо — без царя!
<Август 1920>
«В подвалах — красные окошки…»
В подвалах — красные окошки.
Визжат несчастные гармошки, —
Как будто не было флажков,
Мешков, штыков, большевиков.
Так русский дух с подвалом сросся, —
На Красной площади — гробов,
Ни обезглавленных гербов.
…… ладонь с ладонью —
Так наша жизнь слилась с гармонью.
Как будто Интернационал
У нас и дня не гостевал.
Август 1920
«Проста моя осанка…»
Проста моя осанка,
Ведь я островитянка
С далеких островов!
Живу — никто не нужен!
Взошел — ночей не сплю.
Жилье свое спалю.
Взглянул — так и знакомый,
Взошел — так и живи.
Просты наши законы:
Написаны в крови.
Луну заманим с неба
Ну а ушел — как не был,
И я — как не была.
Гляжу на след ножовый:
Успеет ли зажить
До первого чужого,
Август 1920
Петру
Вся жизнь твоя — в едином крике:
— На дедов — за сынов!
Нет, Государь Распровеликий,
Распорядитель снов,
Не на своих сынов работал, —
Бесáм на торжество! —
С обличья своего.
Не ты б — всё по сугробам санки
Тащил бы мужичок.
Не гнил бы там на полустанке
Не ладил бы, лба не подъемля,
Ребячьих кораблёв —
Вся Русь твоя святая в землю
Не шла бы без гробов.
Ты под котел кипящий этот —
Сам подложил углей!
Родоначальник — ты — Советов,
Ревнитель Ассамблей!
Родоначальник — ты — развалин,
Тобой — скиты горят!
Твоею же рукой провален
Соль высолил, измылил мыльце —
Державного однофамильца
Но нет! Конец твоим затеям!
— На Интернацьонал — за терем!
За Софью — на Петра!
Август 1920
«Есть в стане моем — офицерская прямость…»
Есть в стане моем — офицерская прямость,
Есть в ребрах моих — офицерская честь.
На всякую муку иду не упрямясь:
Терпенье солдатское есть!
Как будто когда-то прикладом и сталью
Мне выправили этот шаг.
Недаром, недаром черкесская талья
А зóрю заслышу — Отец ты мой рóдный! —
Хоть райские — штурмом — врата!
Как будто нарочно для сумки походной —
Раскинутых плеч широта.
Всё может — какой инвалид ошалелый
Над люлькой мне песенку спел…
И что-то от этого дня — уцелело:
И так мое сердце над Рэ-сэ-фэ-с Эром
Скрежещет — корми-не корми! —
Как будто сама я была офицером
В Октябрьские смертные дни.
Сентябрь 1920
«Об ушедших — отошедших…»
Об ушедших — отошедших —
Голубиный — лебединый —
О тебе, моя высь,
Говорю, — отзовись!
О младых дубовых рощах,
В небо росших и не взросших,
Об упавших и не вставших, —
В вечность перекочевавших, —
О тебе, наша Честь,
Воздыхаю — дай весть!
Руки вам тяну навстречу.
Там, в просторах голубиных —
Сколько у меня любимых!
Я на красной Руси
Зажилась — вознеси!
Октябрь 1920
«Целовалась с нищим, с вором, с горбачом…»
Целовалась с нищим, с вором, с горбачом,
Со всей каторгой гуляла — нипочем!
Алых губ своих отказом не тружу,
Прокаженный подойди — не откажу!
Пока молода —
Всё как с гуся вода!
Никогда никому:
Нет!
Всегда — да!
Что за дело мне, что рваный ты, босой:
Без разбору я кошу, как смерть косой!
Говорят мне, что цыган-ты-конокрад,
Про тебя еще другое говорят…
А мне чтó за беда —
Что с копытом нога!
Никогда никому:
Нет!
Всегда — да!
Блещут, плещут, хлещут раны — кумачом,
Целоваться я не стану — с палачом!
Москва, ноябрь 1920
(Взятие Крыма)
И страшные мне снятся сны:
Телега красная,
За ней — согбéнные — моей страны
Идут сыны.
Золотокудрого воздев
Ребенка — матери
Вопят. На паперти
На стяг
Пурпуровый маша рукой беспалой
Вопит калека, тряпкой алой
Горит безногого костыль,
И красная — до неба — пыль.
Колеса ржавые скрипят.
Конь пляшет, взбешенный.
Все окна флагами кипят.
Одно — завешено.
Ноябрь 1920
«Буду выспрашивать воды широкого Дона…»
Буду выспрашивать воды широкого Дона,
Буду выспрашивать волны турецкого моря,
Смуглое солнце, что в каждом бою им светило,
Гулкие выси, где ворон, насытившись, дремлет.
Скажет мне Дон: — Не видал я таких загорелых!
Скажет мне море: — Всех слез моих плакать —
не хватит!
Солнце в ладони уйдет, и прокаркает вóрон:
Трижды сто лет живу — кости не видел белее!
Я журавлем полечу по казачьим станицам:
Плачут! — дорожную пыль допрошу: провожает!
Машет ковыль-трава вслед, распушила султаны.
Красен, ох, красен кизиль на горбу Перекопа!
Всех допрошу: тех, кто с миром в ту лютую пору
В люльке мотались.
Череп в камнях — и тому не уйти от допросу:
Белый поход, ты нашел своего летописца.
Ноябрь 1920
«Знаю, умру на заре! На которой из двух…»
Знаю, умру на заре! На которой из двух,
Вместе с которой из двух — не решить по заказу!
Ах, если б можно, чтоб дважды мой факел потух!
Чтоб на вечерней заре и на утренней сразу!
Пляшущим шагом прошла по земле! — Неба дочь!
С полным передником роз! — Ни ростка не наруша!
Знаю, умру на заре! — Ястребиную ночь
Бог не пошлет по мою лебединую душу!
Нежной рукой отведя нецелованный крест,
В щедрое небо рванусь за последним приветом.
Прóрезь зари — и ответной улыбки прорез…
Я и в предсмертной икоте останусь поэтом!
Москва, декабрь 1920
«Ох, грибок ты мой, грибочек, белый груздь!..»
Ох, грибок ты мой, грибочек, белый груздь!
То шатаясь причитает в поле — Русь.
Помогите — на ногах нетверда!
Кровавые зевы,
И каждая рана:
— Мама!
И только и это
И внятно мне, пьяной,
Из чрева — и в чрево:
— Мама!
Все рядком лежат —
Не развесть межой.
Белый был — красным стал:
Кровь обагрила.
Красным был — белый стал:
Смерть побелила.
— Кто ты? — белый? — не пойму! — привстань!
Аль у красных пропадал? — Ря — азань.
И сзади и прямо
— Мама!
Без воли — без гнева —
Протяжно — упрямо —
До самого неба:
— Мама!
Декабрь 1920
1921
«С Новым Годом, Лебединый стан!..»
С Новым Годом, Лебединый стан!
Славные обломки!
С Новым Годом — по чужим местам —
Воины с котомкой!
С пеной ý рта пляшет, не догнав,
Красная погоня!
С Новым Годом — битая — в бегах
Родина с ладонью!
Приклонись к земле — и вся земля
Песнею заздравной.
Это, Игорь, — Русь через моря
Плачет Ярославной.
Томным стоном утомляет грусть:
— Брат мой! — Князь мой! — Сын мой!
— С Новым Годом, молодая Русь
Зá морем за синим!
31 русск<ого>декабря 1920
<13 января 1921>
Москва
Роландов рог
Как нежный шут о злом своем уродстве,
Я повествую о своем сиротстве…
За князем — род, за серафимом — сонм,
За каждым — тысячи таких, как он,
Чтоб, пошатнувшись, — на живую стену
Упал и знал, что — тысячи на смену!
Солдат — полком, бес — легионом горд.
За вором — сброд, а за шутом — всё горб.
Тáк, наконец, усталая держаться
Сознаньем: перст и назначеньем: драться,
Под свист глупца и мещанина смех —
Одна из всех — за всех — противу всех! —
Стою и шлю, закаменев от взлёту,
Сей громкий зов в небесные пустоты.
И сей пожар в груди тому залог,
Что некий Карл тебя услышит, рог!
Март 1921
Сказать — задумалась о чем?
В дождь — под одним плащом,
В ночь — под одним плащом, потом
В гроб — под одним плащом.
«1. Быть мальчиком твоим светлоголовым…»
Быть мальчиком твоим светлоголовым,
— О, через все века! —
За пыльным пурпуром твоим брести в суровом
Плаще ученика.
Улавливать сквозь всю людскую гущу
Душой, дыханием твоим живущей,
Как дуновеньем — плащ.
Победоноснее Царя Давида
Чернь раздвигать плечом.
От всех обид, от всей земной обиды
Служить тебе плащом.
Тем, кто во сне — не спит.
При первом чернью занесенном камне
Уже не плащ — а щит!
(О, этот стих не самовольно прерван!
Нож чересчур остер!)
И — вдохновенно улыбнувшись — первым
2 <15> апреля 1921
«2. Есть некий час — как сброшенная клажа…»
Тютчев
Есть некий час — как сброшенная клажа:
Когда в себе гордыню укротим.
Час ученичества, он в жизни каждой
Торжественно-неотвратим.
Высокий час, когда, сложив оружье
К ногам указанного нам — Перстом,
Мы пурпур Воина на мех верблюжий
Сменяем на песке морском.
О этот час, на подвиг нас — как Голос
Вздымающий из своеволья дней!
О этот час, когда как спелый колос
Мы клонимся от тяжести своей.
И колос взрос, и час веселый пробил,
И жерновов возжаждало зерно.
Закон! Закон! Еще в земной утробе
Мной вожделенное ярмо.
Час ученичества! Но зрим и ведом
Другой нам свет, — еще заря зажглась.
Благословен ему грядущий следом
Ты — одиночества верховный час!
2 <15> апреля 1921
«Душа, не знающая меры…»
Душа, не знающая меры,
Душа хлыста и изувера,
Тоскующая по бичу.
Душа — навстречу палачу,
Как бабочка из хризалиды!
Душа, не съевшая обиды,
Что больше колдунов не жгут.
Дымящая под власяницей…
Скрежещущая еретица,
— Савонароловой сестра —
27 апреля <10 мая> 1921
Марина
«1. Быть голубкой его орлиной!..»
Быть голубкой его орлиной!
Больше матери быть, — Мариной!
Вестовым — часовым — гонцом —
Знаменосцем — льстецом придворным!
Серафимом и псом дозорным
Охранять непокойный сон.
Сальных карт захватив колоду,
Ногу в стремя! — сквозь огнь и воду!
Где верхом — где ползком — где вплавь!
Тростником — ивняком — болотом,
А где конь не берет, — там лётом,
Все ветра полонивши в плащ!
Черным вихрем летя беззвучным,
Не подругою быть — сподручным!
Не единою быть — вторым!
Близнецом — двойником — крестовым
Стройным братом, огнем костровым,
Ятаганом его кривым.
Гул кремлевских гостей незваных.
Если имя твое — Басманов,
Отстранись. — Уступи любви!
— Руки настежь! — Чтоб в день свой судный
Не в басмановской встал крови.
28 апреля <11 мая> 1921
«2. Трем Самозванцам жена…»
Трем Самозванцам жена,
Мнишка надменного дочь,
Ты — гордецу своему
Не родившая сына…
В простоволосости сна
В гулкий оконный пролет
Ты, гордецу своему
Не махнувшая следом…
На роковой площади
От оплеух и плевков
Ты, гордеца своего
Не покрывшая телом…
В маске дурацкой лежал,
С дудкой кровавой во рту.
— Ты, гордецу своему
Не отершая пота…
— Своекорыстная кровь! —
Проклята, проклята будь
Ты — Лжедимитрию смогшая быть
Лжемариной!
28 апреля <11 мая> 1921
Кн. С. М. Волконскому
Стальная выправка хребта
И вороненой стали волос.
И чудодейственный — слегка —
Какое-то скольженье вдоль —
Ввысь — без малейшего нажима…
О дух неуловимый — столь
Язвящий — сколь неуязвимый!
Земли не чующий, ничей,
О безучастие, с которым
— Сиятельный — лишь тень вещей
Следишь высокомерным взором.
В миг отрывающийся — весь!
В лад дышащий — с одной вселенной!
Чтоб там присутствовать
