из усмешек отвечал: — «Ни предшественниц, ни преемниц. Всё, что не Вы — рвань», — а несколько строк, которые я ему как-то написала, он переписал, чтобы всегда носить при себе, боясь истрепать мою записку.
Сейчас они, очевидно, покоятся в одном ящике с волосами — тоже трофей, ибо, по изречению Наполеона [1401]: «La plus belle fille ne peut donner qu’elle a» {248}.
Я — соседством не оскорблена, или, если оскорблена — за ту, а той, будем надеяться, Бог уже отверз иные уши и иные глаза.
_____
Радзевич, когда у меня будут деньги, я Вам подарю тетрадочку — чудную! — с моими стихами, которых нет в книгах.
(Сейчас бьет огромный дождь, которому я радуюсь: всё утро томилась, что хорошая погода, а мы с Вами не в Карловом Тыну!)
— Или и от тетрадки откажитесь?
Вот стих, который я Вам туда перепишу:
Писала я на аспидной доске
И на листочках вееров поблёклых,
И на речном, и на морском песке,
— Коньками по́ льду и кольцом на стёклах —
На собственной руке и на стволах
Березовых — и чтобы всем понятней! —
На облаках и на морских волнах,
И на стена́х чердачной голубятни.
Как я хотела, чтобы каждый цвел
В веках со мной! — (Под пальцами моими!)
И как потом, склонивши лоб на стол,
Крест на́ крест перечеркивала имя.
Но ты, в руке продажного писца
Зажатое! — Ты, что мне сердце жалишь!
Непроданное мной! — Внутри кольца…
Ты — уцелеешь на скрижалях — [1402]
_____
Москва, 5-го р<усского > мая 1920 г.
_____
Радзевич, Радзевич, перечитываю стихи того лета — и в ужасе и в восхищении: та́к зорко! та́к горько!
Эпиграф к тому лету: «Не позволяй страстям своим переступать порог воли твоей». —
— Но Аллах мудрее…
_____
Отдельные стихи оттуда:
_____
Целому сердцу нужен — весь Бог.
_____
Пахну́ло Англией и морем
И доблестью: — суров и статен. —
Так, связываясь с новым горем,
Смеюсь — как юнга на канате
Смеется в час великой бури,
Наедине с Господним гневом,
В блаженной обезьяньей дури
Смеясь над пе́нящимся зевом.
Упорны эти руки, прочен
Канат, — привык к морской метели!
И сердце доблестно, — а впрочем
Не всем же умирать в постели!
И вот, весь холод тьмы беззве́здной
Вдохнув — на са́мой мачте — с краю —
Над разверзающейся бездной —
Смеясь! — ресницы опускаю.
_____
(Отрывок:)
… Суда поспешно не чини:
Непрочен суд земной!
И голубиной — не черни
Галчонка — белизной.
А впрочем — что ж, коли не лень!
Но всех перелюбя
Быть может я в тот черный день
Очнусь — белей тебя!
_____
Пригвождена к позорному столбу
Славянской совести старинной,
С змеею в сердце и с клеймом на лбу
Я утверждаю, что — невинна.
Я утверждаю, что во мне покой
Причастницы перед причастьем.
Что не моя вина, что я с рукой
По площадям стою — за счастьем.
Пересмотрите всё мое добро:
Что вымолила я у ветра?
Где золото мое? Где серебро?
В моей ладони — горстка пепла.
И это всё, что лестью и мольбой
Я выпросила у счастливых.
И это всё, что я возьму с собой
В край целований молчаливых.
_____
Кто создан из камня, кто создан из глины, —
А я рокочу и сверкаю.
Мне дело — измена, мне имя — Марина:
Я — бренная пена морская.
Кто создан из глины, кто создан из плоти —
Тем гроб и надгробные плиты…
— В купели морской крещена, и в полёте
Своем — непрестанно разбита!
Сквозь каждое сердце, сквозь каждые сети
Пробьется мое своеволье.
Меня — видишь кудри беспутные эти? —
Земною не сделаешь солью.
Дробясь о гранитные ваши колена,
Я с каждой волной — воскресаю!
Да здравствует пена — веселая пена —
Высокая пена морская!
_____
Москва, май 1920 г.
_____
А другие — в книжку. Эту книжку Вы будете любить, если toutefois {249}, по врожденному высокомерию своему, от нее не откажитесь.
_____
И вот, от пены сей — спасение в тетрадь, в дружбу, в отрешение, в природу, в тот зеленый сиреневый куст (если помните).
Весь мой прошлый год прошел так. Встретившись с Вами я встретилась с никогда не бывшим в моей жизни: любовью-силой, любовью-высью, любовью-радостью. Ваше дело довершить, или, устрашившись тяжести — бросить. Но и тогда скажу, что это в моей жизни было, что чудо — есть, и благословлю Вас на все Ваши грядущие дни.
М.
— «Это Вам удается мимоходом». Нет, ничего не удается мимоходом: ни Вы — мне, ни я — Вам. Ибо у меня тоже свое дело в Вашей жизни, о котором когда-нибудь в другой раз.
_____
А сегодня у меня целый вечер — мой, и завтра — несколько вечерних часов. Как жаль. Земные часы дня так же как часы души должны нести с собой не только нежность — но надежность.
Буду думать о Вас.
_____
В пятницу приходите в 4 ч., посидим, потом, если хотите пойдем к Р<ейтлинге>рам слушать скрипку. (У них — свой скрипач.) Мне придется идти.
_____
Такой уютный, долгий, баюкающий дождь, и такая хорошая серизна в комнате. О, если бы Вы сейчас вошли!
_____
И — спасибо за всё.
_____
Впервые — Письма к Константину Родзевичу. Печ. по тексту первой публикации. стр. 81–95.
70а-23. К.Б. Родзевичу
Прага
Вернувшись лежала как мертвая на полу.
Я перед Вами не виновата (я Вас тогда не знала), я перед любовью виновата, я готова была молиться, у меня была вера отчаянья. Господи, сделай чудо, дай мне поверить в тебя (в любовь). Ибо если Бог — один, любовь — одна, ибо если Бог — есть, любовь — есть. А потом подумала: смерть. Это было огромное облегчение, единственная возможность в этот час. Смерть и мост. В тот час.
_____
Думаю о смерти с усладой, ибо:
У живущ<их?> — жизнью веселой
Далеко́ не веселая жизнь!
_____
Держите меня крепче, не уступайте, не возвращайте меня — жизни. Столкните лучше в смерть. Дело не в том чтобы писать стихи.
_____
Такое можно рассказывать, когда впереди достаточно времени, чтобы забыть, т.е. будущее целой ночи или целой жизни. (Я же не <пропуск одного слова> преступник?)
Такое можно рассказывать, когда есть уверенность, что другой знает, как ты его любишь.
После Вас — никого: лучше смерть.
_____
Вы единственный кто попросил у меня всей меня, кто мне сказал: любовь — есть. Так Бог приходит в жизнь женщин.
_____
Поверьте в меня.
_____
Если бы Вы были со мной, Вы бы увидели, что я изменилась. Моя болезнь — это только Ваше отсутствие в моей живой жизни. Когда Вы уходите — я как призрак.
И все-таки я не была легкомысленной.
_____
Я вернулась домой полумертвая. Ни Г<ёте>, ни Минос, ни Апостол Павел не помогли. Постояв локтями на столе, — потом полежав на полу — не ставя вопросов, не <пропуск одного слова> собственных ответов, зная только одно: умереть! — я наконец прибегла к своему обычному лекарству: природе. Вышла на улицу, и сразу — на тепл<ые> крылья ветра, в поток фонарей. Ноги сами шли, я не ощущала тела. (Р<одзевич>, я поняла, я одержима демонами!), это было почти небытие, первая секунда души после смерти.
_____
Этот рассказ. Что в нем было такого ужасного? Да то, что я, рассказывая, видела себя воочию, что вороша весь этот прах, ощущала его как <пропуск одного слова> — это была очная ставка с собой. И что́ я почувствовала? Отвращение.
Стена между нами росла с каждым моим словом. Ваше любованье им было мне н<ожом?> в сердце, Вы становились его союзником, т.е. моим врагом, почти им. Каждая Ваша у<лыбка?> говорила: «Поделом! Умейте отличать ценное от неценного». Это звучало как исповедь текущего часа, точно всё это случилось вчера. На меня сегодня вставало и шло всё мое прошлое, мое <пропуск двух-трех слов> прошлое, и оно уводило меня от Вас, вырывало меня у Вас, обращало мою любовь к Вам (святыню!) в эпизод. Вы, выслушав, не могли мне верить, я, рассказав, могла ли себе верить сама?
Вообще, после нашей встречи я перест<ала?> ценить себя. Я завидую каждому встречному, всем простым, вижу себя игралищем каких-то слепых сил (демонов), я сама у себя под судом, мой суд строже Вашего, я себя не люблю, не щажу.
Вы — это моя совесть, говорящая мне прямо.
_____
Ужасает меня (восхищает) непримиримость Вашей любви.
Ни кольца, ни посвящения, никакой памяти, мне это сегодня даже было больно. Или всё — или ничего. Не всё-так ничего. И это не фраза, это Ваша суть. (— «Видите, я Вам открываю все карты!» — «А у меня совсем нет карт».) В таком отказе — царственность владения: из моего мне же даришь.
Вот за это — и за осенние листья в парке — и за молчание на улице —
_____
Р<одзевич>, я скажу Вам тайну, только не смейтесь (не бойтесь!) — я Elementargeist {250} у меня еще нет души (NB! это после всего-то! 1932 г.) душа (по всем сказкам) таким существам дается только через любовь.
_____
Спала сегодня в Вашем халате. Я не надевала его с тех пор, но сегодня мне было так одиноко и отчаянно, что надела его, как частицу Вас.
_____
Конец истории, оказалось, рассказала неверно. Я просто забыла (перепутала). Пришел он ко мне впервые непосредственно от той, оторвавшись от нее, случайно встретив меня в гостях, ушел он от меня — непосредственно к той, оторвавшись от меня, случайно встретив на улице, м<ожет> б<ыть> пожалев, м<ожет> б<ыть> просто повлечась. Потом — его письмо и исповедь и мое прощение (мой промах!) И после этой трещины (склейки) — рассказ того: «Вы знаете, почему он к Вам вернулся? Когда он к Вам пришел после долгого перерыва?» Я (предположительно): — 16-го. — «Ну, 16-го в 4 ч. он свез ее в больницу, а вечером был у Вас. Мотивировка: не могу без женщины». Та умерла одна, томясь по нему, зовя его, завещ<ав?> ему всё, что у нее оставалось: свои чудные черные волосы.
Когда, долго спустя, уже давно расставшись, я однажды спросила его: «Но почему же Вы ни разу, ни разу не пошли?» он ответил: «Раз зашел, она спала, такие худые, худые куриные руки, все жилы наружу, одни кости — я не мог». И вздохнул.
Я о ней за всю встречу ничего не слышала, только изредка, когда я смеясь спрашивала: «Чья же я преемница?» он с милейшей из усмешек: «Ах, так одна рвань… У Вас не было предшественниц… Всё, что не Вы — рвань. А?»
Рассталась я с ним не из-за себя, а из-за нее — о, не из страха, что со мной поступят так же — я м<ожет> б<ыть> этого и заслуживала! — из-за ее одинокого смертного часа, смертного отчаяния, из-за ее косы, которую он схватил, как дикарь — трофей, из-за глаз ее, которых я ему не могла простить.
_____
(Эту косу его друг видел у него на стене, прибитую гвоздиками.
Прав кто-то из нас,
Сказавши: любовь — живодерня…
