фактов, я останусь при своем мнении. Вы не знаете человеческой души, вообще — Вы не человек.»
— «Что же такое эта человечность?»
— «Это невозможно объяснить.»
— «Да, пожалуй, — вообще этого нельзя объяснить. Вы вот говорите, что у Вас есть друзья. Но они дружны с Вами только из выгоды. Все люди таковы! И Вы лично для них совершенно не интересны. Вы в жизни не пережили еще ни одного глубокого чувства и м<ожет> б<ыть> никогда не переживете. Вообще, у Вас нет ничего общего с Вашими стихами.»
— «Слушайте, я не хочу продолжать этого разговора. Мы чужие. Такой разговор для меня оскорбителен, с другими я давно бы его прекратила. И вообще я бы больше не хотела с Вами разговаривать.»
— «И я вышел к Вам только по настоянию Лидии Алекс<андровны> и вообще не хотели бы Вас видеть в своем доме.»
— «То есть где?»
Он делает жест вокруг себя. Я поняла — кабинет.
— «Квартира Лидии Алекс<андровны> — это мой дом.»
— «Я прихожу не в Ваш дом, я прихожу к Л<идии> А<лександровне>.»
— «Дом Л<идии> А<лександровны> — мой дом. И я Вас попрошу никогда больше сюда не являться.»
— «А я очень жалею, что здесь нет со мной моего мужа, чтобы дать Вам по Вашей маленькой хамской физиономии.»
— «Смотрите, как бы Вы сами не получили!»
Он отворяет мне дверь.
— «Позвольте мне Вам открыть дверь.»
— «А мне позвольте последний раз сказать Вам „хам“!»
— «До свидания!»
_____
Вот!
Сереже я, конечно, ничего не пишу об этом.
Интересно, что я в течение всего разговора была на редкость мягка из-за Л<идии> А<лександровны>, всё больше молчала.
Насчет Али: она должна кушать через 3 часа: сначала кашу, а потом кормиться (за раз), — только перед сном не надо каши. Спать ей надо между семью и восемью и днем, когда захочет. С Грушей будьте построже, ничего не спускайте. Я сегодня ей написала с приказанием Вас беспрекословно слушаться. Делайте всё по своему усмотрению, посылайте Грушу с Алей на море, когда тепло, — всё, к<а>к найдете нужным. Только непременно купайте Алю по 10 мин<ут>. Часы у Петра Николаевича [375].
<На полях:>
Когда у Али нет кашля, ни жара, ее всегда можно купать, несмотря на расстройство желудка. Т<емпературу>, когда понадобится, надо мерять под мышкой 15 мин<ут>. Груша знает, к<а>к. Всего лучшего, привет всем.
МЭ
Не позволяйте Груше уходить с Алей, не спросив у Вас.
Спасибо за письмо.
Впервые — НИСП. стр. 157–159. Печ. по тексту первой публикации.
12-13. Е.Я. Эфрон
<Телеграмма>
Принята: 31 августа 1913 <Москва>
Вчера 30-го час три четверти дня папа скончался разрыв сердца завтра похороны целую — Марина [376]
Впервые — НИСП. стр. 159. Печ. по тексту первой публикации.
13-13. Е.Я. Эфрон
Москва, 3-го сент<ября> 1913 г., вторник
Милая Лиля,
Спасибо за письма и открытки. Могу Вас (и себя) обрадовать: везу une bonne, très gentile. Elle a 22 ans et sert depuis 3 ans comme femme de chambre, cuisinière et bonne de 5 enfants. Et tout cela pour 8 roubles! {39} У нее хорошая рекомендация. Думаю, что она нам подойдет. За нее ручается Андреина [377] прислуга, очень хорошая, живущая у него 2 года. Очень тороплюсь кончить все дела, их уже мало. Выезжаю 6-го. По приезде в Ялту дам Вам телеграмму о выезде. Спросите, пож<алуйста>, Пра, сколько мы ей должны. Очень радуюсь Вам и Але. Где Вера? Я всё звоню, думая, что она уже в Москве.
У меня в голове тупая пустота и в сердце одно желание — скорей уезжать.
Всего лучшего. Ne dites rien а la nourrice {40}.
МЭ
Сейчас иду покупать Але башмачки и чулки. Ася сшила ей теплое платьице и шьет ей пальто.
Впервые — НИСП. стр. 159–160. Печ. по тексту первой публикации.
14-13. В.Я. Эфрон
Орел, 9 ч. утра 7 сент<ября> 1913 г.
Милая Вера,
Еду без паспорта — где ночевать в Севастополе? Послала телеграмму Петру Николаевичу [378] с тем же вопросом и просьбой ответить Севастополь вокзал телеграф до востребования. На вокзале, кажется, ночевать не позволяют, а в гостиницу не пустят. Вспомнила о паспорте в самый момент отхода поезда, но не успела сказать. Попросите Леню [379] сказать по телефону 198-06 в лечебницу, что паспорт дворника у него. Тогда Чичеровы [380] пришлют за ним.
Еду хорошо, «публики» меньше.
Всего лучшего Вам… и мне!
МЭ
P.S. Узнайте, пож<алуйста>, 198-06, отнес ли Владимир [381] Пете [382] книги и нашлась ли одна квитанция?
Впервые — НИСП. стр. 160. Печ. по тексту первой публикации.
15-13. Э.А. Фельдштейн
Курск, 7-го сент<ября> 1913 г., 1 ч<ас> дня [383]
Дорогая Эва Адольфовна.
Отъезжая, я вдруг вспомнила, что еду без паспорта и, следовательно, не могу ночевать в гостинице. Послала телеграмму Петру Николаевичу [384], — м<ожет> б<ыть>, у него есть кто-н<и>б<удь> знакомый в Севастополе. Жду его ответа на Севаст<опольском> вокзале. Если и он ничего не найдет — придется всю ночь гулять по Севастополю. Безумная жара. Всю ночь подо мной происходили бешеные столкновения человеческих душ: женские выгоняли мужские. Пока всего лучшего, спасибо за проводы. Привет всем Вашим. Еду.
МЭ
Впервые — De Visu. M. 1993. № 9. стр. 18–19 (публ. Д.А. Беляева). СС-6. стр. 116–117. Печ. по тексту НИСП. стр. 160.
16-13. М.П. Кювилье
Ялта, 14-го сент<ября> 1913 г. Воздвижение, день рождения Аси (19 лет)
Милая Майя,
Читаю Ваши стихи — сверхъестественно, великолепно! [385] Ваши стихи единственны, это какая-то detresse musicale! {41} — Нет слов — у меня нет слов — чтобы сказать Вам, как они прекрасны. В них все: пламя, тонкость, ирония, волшебство. Ваши стихи — высшая музыка.
Майя, именно про Вас можно сказать:
Et vous avez à tout jamais — dix-huit ans! {42}
Я сейчас лежала на своем пушистом золотистом пледе (последний подарок папы, почти перед смертью) и задыхалась от восторга, читая Вашу зеленую с золотом тетрадь.
Ваши стихи о любви — единственны, как и Ваше отношение к любви. Ах, вся Ваша жизнь будет галереей прелестных юношеских лиц с синими, серыми и зелеными глазами под светлым или темным шелком прямых иль вьющихся волос. Ах, весь Ваш путь — от острова к острову, от волшебства к волшебству! Майя, вы — Sonntags-Kind {43}, дитя, родившееся в воскресенье и знающее язык деревьев, птиц, зверей и волн.
Вам все открыто, Вы видите на версту под землей и на миллиарды верст над самой маленькой, последней видимой нам звездой. Вы родились волшебницей, Вы — златокудрая внучка какого-нибудь седого мага, передавшего Вам, умирая, всю мудрость свою и ложь. Мне Вы бесконечно близки и ценны, как солнечный луч на старинном портрете, как облачко, как весна.
Пишите больше и присылайте мне свои стихи, потом Вы мне их перепишете.
Ваши стихи для меня счастье.
Майя, у меня план: когда уедет Лиля [386], приезжайте ко мне недели на две, или на месяц, — на сколько времени Вас отпустит мама. Мы будем жить в одной комнате. Вам нужно только деньги на билеты и еду, квартира у меня уже есть [387].
Впервые — Саакянц А. стр. 51–52. СС-6. стр. 117–118. Печ. по тексту СС-6.
17-13. В.Я. Эфрон
Ялта, санатория Александра III
день Ваших именин 1913 г.
<17 сентября>
Милая Вера
«Я не съела ни листа,
Эта Сидоровая [388] поздравляет Вас с именинами. Пишу у Лёвы во время ужина. Сегодня Лёва был у д<окто>ра, к<отор>ый советует ему делать операцию аппендицита и ехать в Москву, — ему совершенно не нужна санатория. Это слова главного врача санатории. Соколу он не сказал ничего определенного, предлагает ему лечиться туберкулином, на что С<окол>, конечно, не соглашается. Оба и Лев и Пудель [389] — очаровательны и ведут себя великолепно. Лиля принимает углекислые ванны и целыми днями спит. Аля невероятно похудела и побледнела, но здорова, хотя очень капризна. Через 10 дней будут готовы ее карточки с Грушей, к<отор>ую — Вы еще не знаете? — мгновенно выпроводили из Ялты через день после моего приезда. Причина — паспорт. Новая няня несколько тупа, но очень старательна. Лиля безрезультатно воспитывает ее и Алю. Аля говорит: куда, туда, кукла, «ко» (кот), мама, папа, тетя, няня, гулять. У нее невыносимый характер. Хозяйка дома в ужасе и чуть-чуть не попросила нас съехать. В Севастополе я ночевала в купальне, — было чудно: холод, шум моря, луна и солнце: утром стало хуже — полосатые дамы.
Всего лучшего!
Наш адр<ес>: Общинный пер<еулок> дом Кирьякова.
МЭ
Впервые — НИСП. стр. 161. Печ. по тексту первой публикации.
18-13. М.С. Фельдштейну
Ялта, 20-го сентября 1913 <г.>, суббота [390]
Мне пришла идея — очаровательная и непреодолимая — написать Вам по-французски. Мы вступили в новую эпоху наших отношений — спокойную и прелестную, когда две души расстаются без печали и встречаются с удовольствием.
Надо было начать вот с чего! У меня к Вам есть одно предложение, которое Вы вольны отклонить, и которым я же первая, может быть, не воспользуюсь, — предложение безо всякого обязательства. Поскольку Вы любитель человеческих душ и поскольку моя душа, как мне кажется, прямо-таки создана для таких любителей, — я предлагаю Вам стать моим исповедником, — очаровательным и очарованным исповедником, но таким же верным, как если бы ему были доверены государственные тайны.
Начнем с того, что прекрасные глаза, недуг и недружелюбие Петра Эфрона два дня не давали мне покоя и продолжают быть моей мечтой еще и теперь — раз в неделю, в течение пяти минут перед тем, как заснуть.
Его худое лицо — совсем не красивое, его истомленные глаза — прекрасные (он как бы не имеет сил открыть их полностью) могли бы стать моей истинной болью, если бы моя душа так гибко не уклонялась бы от всякого страдания, сама же летя в его распростертые объятия.
Что еще сказать Вам?
Знаете ли Вы историю другого молодого человека, проснувшегося в одно прекрасное утро увенчанным лаврами и лучами? Этим молодым человеком был Байрон, и его история, говорят, будет и моей [391]. Я этому верила и я в это больше не верю.
— Не та ли это мудрость, которая приходит с годами? Я только знаю, что ничего не сделаю ни для своей славы, ни для своего счастья. Это должно явиться само, как солнце.
— Примите, сударь, уверение в моем глубоком доверии, которое Вы, возможно, не оправдаете?
Марина Эфрон
Впервые — De Visu. M. 1993. № 9. стр. 18–19 (публ. Д.А. Беляева). СС-6. стр. 111–112. Печ. по тексту НИСП. стр. 162–163.
Письмо написано по-французски (перевод Е.Б. Коркиной).
19-13. В.Я. Эфрон
Ялта, 25-го сент<ября> 1913 г., среда
Милая Вера,
Сережа с Соколом остаются здесь еще на один месяц — до 1-го ноября. Мы решили взять комнаты Макса и Пра, предупредите квартирантов за 2 недели до нашего приезда
