белая мука проедена на лепешках, — и вот: — «Марина, пишите!» — А мне «пишите» то же самое, что — любите, ибо любить без писания я еще могу, но писать без любления…
Ну, словом я была умилена Вашим письмом
Красный Конь переписан — красивый — лежит и ждет оказии. По тому, как его никто (кроме Али) не понимает и не любит, чувствую, как он будет принят Вами. — Люблю его страстно. —
Сейчас люблю и пишу «Егорушку», кончила младенчество, и — с материнской гордостью: «нам уж осьмой годок пошел!» — Я не знаю, — такие пишут, я сама в таком восторге, когда пишу, я так вживаюсь и — так больно, кончая, расставаться, — ах, Ланн, при чем тут печатание и чтение с эстрады? — Это просто Божье утешение, как ребенок. И я так же здесь не при чем, как в Але.
Царь-Девица переписана. Скоро будет перепечатана на рэмингтоне, если удастся расплодить — пришлю. Это мое первое настоящее богатырское детище, (дочка!). И — молниеносная мысль: Сын — и последний — первенец!
Я помешалась на сыне. Вместе с Алей мечтаем о нем. — Егорушка. Ах, как я благодарна Богу за то, что пишу стихи, — сколько сыновей бы мне пришлось породить, чтобы вылюбить всю любовь!
_____
А хотите слово — ко мне Бориса?
— Марина, ведь Вы — Москва… (Пауза.)… странноприимная!
(Из моих стихов: Москва! Какой огромный
Странноприимный дом!..) [836]
_____
Ланн, поздравьте меня! Мальчик выходит из партии. — Без нажима — внимательно — человечески о, как я знаю души! — защищая евреев (он — ненавидит!) — оправдывая nonchalamment {108} — декрет о вывезении наших народных ценностей за границу — шаг за шагом — капля за каплей — неустанным напряжением всей воли — ни один мускул не дрогнул! — играя! — играючи!!! — и вот — сегодня: бунтарский лоб, потупленные глаза, глухой голос: — М<арина>! а я выхожу…
Я, у печки, не подымая глаз: — Б<орис>, подумайте: выйти — легко, вернуться — трудно. Количественно Вы много потеряете: любовь миллиардов…
Сейчас поздний вечер. Жду его. — Хотите подробности? Однажды вечером я очень устала, легла на диван. Он сидел у письменного стола, переписывал. На́спех — кое-как — прикрываюсь тигром, уже сплю.
И вдруг — чьи-то руки, милая медвежья забота: сначала плэд, потом тигр, потом шинель, всё аккуратно, — (привык к окопной жизни!) там вытянет, здесь подоткнет.
И я, молниеносно: — Любит!
— Никто, никто, никто, кроме С<ережи>, сам по своей воле меня не укрывал, — за 10 л<ет> никто! — Я всех укрывала.
А этот — после З-летия фронта, митингов, гражданской, вселенской и звериной ярости — сам — никто не учил…
_____
Мне от него тепло, Ланн, мне с ним благородно, люблю его по-хорошему — в ответ — благодаря и любуясь, — это настоящая Россия — Русь — крестьянский сын.
Ах, если бы та армия была: командный состав — Сережа, нижние чины — Борис!
Недавно он был — на парт<ийной> конф<еренции> — в селе Тушине (самозванческом.)
— Там, Маринушка, и земля такая — громкая!
— Некультурен. — Недавно при мне Игумнова [837], игравшего Шопена, спросил: — Это Вы свое играли? (На деревенское г — х)
И тот, сначала уязвленный: «У меня своего, вообще, нет, — Бог миловал!» — и, всмотревшись: — «Эх Вы, богатырь!»
_____
Ланн, у нас в Москве появились пружинники: люди на пружинах. Делают огромные прыжки и перелетают через головы прохожих. — В саване. — Руки натерты серой. — Пружинят в моих краях: Собачья Площадка, Борисоглебский, Молчановка. Недавно в Б<орисоглеб>ском кого-то ограбили дочиста. — На углу Собачьей Площадки видели Чорта. Сидел на тумбе. Женщина, шедшая мимо, спросила: — «Что ж это ты, — святки прошли, а ты всё гуляешь?» — Ничего не ответил, — пропустил. И — только она отошла — вопль. Оглядывается: Чорт обдирает какую-то даму. — Пустил без шубы.
26 штук пружинников уже арестованы. — Достоверность. — А в народе их называют «струнниками». — «Растут-растут на струне — дорастут до неба — и с неба-то — ястребом — в прохожего.»
Хорошо? — Расскажите А<лександре> В<ладимировне> [838].
_____
Знаете, Ланн, как я это вижу?
Я на Севере, Ася на Юге, посредине Вы, раскрывший руки. — Клянусь Богом, что не нарочно получилось распятие! —
Мне сегодня очень весело: от Егорушки — Вашего письма — и оттого что Б<орис> придет.
Аля его нежнейшим образом любит, — как серафим медведя например. Серафим крылат, но медведь сильнее.
Так она никого из моих друзей не любила. — Не ревнует (Вас ревновала бешено!) — встречает, ликуя: — Борюшка! Из этого заключая, что я его не слишком, а он меня очень — любит.
(Не окончено.
Не отправлено.)
Впервые — НЗК-2. стр. 250–253. Печ. по тексту первой публикации.
5-21. Е.Л. Ланну
Москва, 9-го русск<ого> февр<аля> 1921 г.
Ланнушка!
Наконец Вы получите мои письма: сразу две окказии. — Ланн, знаете Вы это слово Андрея Белого:
— Восторг перерос вселенную! [839] —
Так вот, — я так живу — Первый признак: зажатое горло. — Непрестанно зажатое горло
Я вышла из себя, я растеряла себя, докуда взору — духу — вздоху хватает — я.
Поэтому, можно меня не любить, не нужно меня любить, (я давно это бросила!), любящий меня — любит часть меня, бесконечно-малую долю! — Только любящий всё — любит — меня! Любящий меня — меня (МЕНЯ!) обкрадывает.
— Та́к, сыночек! —
Это я не к Вам, Вы были умней меня (из галантности к своему женскому естеству — иногда — глупею!) — Вы были умней меня. Вы даже не заметили, какие у меня глаза, Вы меня вдохновенно мучили.
Творческая безжалостность — беспощадность!
Помню Вас с благодарностью.
_____
Ланн, мне все равно: молодость. Я брезгую бренным. Ланн, мне все равно: слава. Я выше ме́чу. — Ланн, мне все равно: Любовь. — Я лучшего стою.
У меня распахнутые руки. Последняя стена между Миром и мной — прошиблена. — Ланн, меня уже нет! — Я ЕСМЬ. —
_____
Мое вдохновенное дитя, как мне сейчас с Вами легко! И как я — все-таки — счастлива то́й — минувшей трудностью.
Одного я не понимаю: что Вас, трезвого, зоркого, — ВИДЯЩЕГО! — тогда склонило к моей сознательной слепоте?
Не мужской же гонор! Ибо Вы — особенно, раз дело идет обо мне! — лучшего стоите!
— Ланн!
_____
Ланн, я могу жить без Вас! — Ланн, я чудесно — чудодейственно! — живу без Вас.
Знаете слово обо мне моего Бориса:
— «Марина, Вы ведь создаете героев!» — (без пафоса, между прочим, как вещь, самое собой разумеющуюся.)
На бумаге или между двух рук моих — мне все равно — я живу, окруженная теми, кем должна быть.
Так, Ланн, Вы никогда не возьмете себя обратно.
_____
Видимся с Б<орисом> каждый день.
Крутой вопрос: — «М<арина>! Мы гибнем. Должен ли я уходить из партии?»
— Вы, если я не ошибаюсь, вступили в нее, когда белые были в трех верстах от Воронежа?
— Да.
— П<отому> ч<то> все рвали партийные билеты?
— Да.
— Вы верите?
— Ни во что, кроме нашей гибели. — М<арина>! Скажите слово, и я завтра же выезжаю в Т<амбов>скую губ<ернию>. Но — мы гибнем, Марина!
— «Борис, я люблю, чтобы деревья росли прямо. — Растите в небо. Оно одно: для красных и для белых.»
_____
Ланн, судите меня.
Но Ланн, говорю Вам, как перед Сережей, — я НЕ МОГЛА иначе. — Не мое дело подвигать солдата на измену — в ЧАС ГИБЕЛИ.
_____
Пишу Егорушку. В нем сущность Б<ориса>: НЕВИННОСТЬ БОГАТЫРСТВА. — Борение с темной кровью. Там у меня волки, змеи, вещие птицы, пещеры, облака, стада, весь ХАОС довременной Руси! Дай мне Бог дописать эту вещь, — она меня душит!
_____
Мне хорошо с Б<орисом>. Он ласков, как старший и как младший. И мне с ним ДОСТОЙНО. Мы с ним мало смеемся, это меня умиляет. — «Б<орис>, Вы не понимаете шуток!» — Я не хочу их понимать! — Скоро он приведет мне одного своего товарища — очень русского и очень высокого ростом. Приведет на явную любовь, знаем это оба и молчим. — Этот меня не обокрадет ни на щепотку радости! —
Аля его обожает: ей по сравнению с ним — тысячелетие. Если бы Вы видели их вместе! Благостный и усталый наклон ее головы и потерянный взгляд — и его малиновую кровь — рядом!
Да, еще одно слово ко мне Бориса:
— Я не хочу, чтобы Сергей — там — слишком нас проклинал!
(Говорил о необходимости устроить мою внешнюю жизнь.)
И еще — глубокой ночью, слышу сквозь сон:
— У меня две вещи на свете: Революция — и Марина.
(У С<ережи>: Россия — и Марина! — Точные слова.) — «И моим последним словом будет, конечно, Марина!»
Пишу у Зайцевых. Аля здесь учится. В доме несосвятимый холод.
Ланнушка, посылаю Вам Седое утро [840], — м<ожет> б<ыть> у Вас нет? — Скоро появится сборник автографов [841], там будут одни мои новые стихи, с и Ъ! — Тогда пришлю. —
Впервые — НЗК-2. С. 253–255. Печ. по тексту первой публикации.
6-21. Б.А. Бессарабову
Москва, 15-го русск<ого> февраля 1921 г., вторник
— День отъезда —
Борюшка! — Сыночек мой!
Вы вернетесь! — Вы вернетесь потому что я не хочу без Вас, потому что скоро март — Весна — Москва — п<отому> ч<то> я ни с кем другим не хочу ходить в Нескучный сад, — Вы, я и Аля — п<отому> ч<то> в Н<ескучном> с<аду> есть аллея, откуда, виден, как солнце, купол Храма Спасителя, п<отому> ч<то> мне нужен Егорушка — и никто другой!
Б<орис> — Русский богатырь! — Да будет над Вами мое извечное московское благословение. Вы первый богатырь в моем странноприимном дому.
— Люблю Вас. —
Тридцать встреч — почти что тридцать ночей! Никогда не забуду их: вечеров, ночей, утр, — сонной яви и бессонных снов — всё сон! — мы с Вами встретились не 1-го русск<ого> янв<аря> 1921 г., а просто в 1-ый день Руси, когда все были как Вы и как я!
Б<орис>, мы — порода, мы — неистребимы, есть еще такие: где-н<и>б<удь> в сибирской тайге второй Борис, где-н<и>б<удь> у Каспия широкого — вторая М<арина>.
И все иксы-игреки, Ицки и Лейбы — в пейсах или в островерхих шапках со звездами — не осилят нас, Русь: Б<ориса> — M <арину>!
Мое солнышко!
Целую Вашу руку, такую же как мою. Мне не страшно ни заноз ни мозолей, — я просто не замечаю их! — Лишь бы рука держала перо, лишь бы рука держала такую руку, как Ваша!
_____
Чуть вечереет. — Скоро
