Сайт продается, подробности: whatsapp telegram
Скачать:TXTPDF
Марина Цветаева. Письма 1905-1923

б<ыть> сознание) усиливается. Резко. Непереносимо. И — озарение: что-то горит! И — уже откровение: кастрюля горит, сама, одна!

Вбегаю в столовую (как прежде называлось, нынелесопильня и каменоломня, а в общем пещера). У печки, на обломке, мой кашевар.

— Что́ это? — Мечтательный взмах палестинских глаз. — «Я не знаю». — Да ведь — каша горит! Всё дно сгорело! Да ведь каши-то уж никакой и нет, всё сгорело, всё, всё! — Я не знаю: я мешал. — А воды не подливали? — «Нет. Вы не сказали. Вы сказали: мешайте. Я мешал». В руке — обломок, верней остаток ложки, сгоревшей вместе с кашей и кастрюлей — у него в руке.

_____

СИДЕЛ И МЕШАЛ.

_____

О том же М<индли>не (феодосийский семнадцатилетний женатый поэт). В<олькенш>тейн с еще кем-то, проходя ко мне: — Всё как следует. И дежурный варит кашу.

(Он-то — «дежурный» — в другом смысле, а я — как солдат, деньщик.)

_____

Пишу урывками — как награда. Стихи — роскошь. Вечное чувство, что не вправе. И — вопреки всему — благодаря всему — веселье, только не совсем такое простое — как кажется.

_____

Посылаю Вам шаль.

— Аля, послать Ахматовой? — Конечно, Марина! Вы породы шально́й, а не ша́льной. — Дорогая моя ша́льная порода, носите, если понравится [935]. Я для Вас не только шаль — шкуру с плеч сдеру!

Целую нежно. Пишите

МЦ

17-го р<усского> авг<уста> 1921 г.

Впервые — HCT. стр. 51–54. Печ. по тексту первой публикации.

Переписывая письмо в тетрадь, Цветаева сделала приписку: «(Эгоцентризм письма, происходящий не от эгоизма, а от бесплотности отношений: Блока видела три раза — издали — Ахматову — никогда. Переписка с тенями. — 1932 г. И даже не переписка, ибо пишу одна.)»

24-21. A.A. Ахматовой

31-го русского августа 1921 г.

Дорогая Анна Андреевна! Все эти дни о Вас ходили мрачные слухи, с каждым часом упорнее и неопровержимей [936]. Пишу Вам об этом, потому что знаю, что до Вас все равно дойдет — хочу, чтобы по крайней мере дошло верно. Скажу Вам, что единственным — с моего ведома — Вашим другом (другдействие!) — среди поэтов оказался Маяковский, с видом убитого быка бродивший по картонажу «Кафе Поэтов» [937].

Убитый горем — у него, правда, был такой вид. Он же и дал через знакомых телеграмму с запросом о Вас, и ему я обязана второй нестерпимейшей радостью своей жизни (первая — весть о Сереже [938], о котором я ничего не знала два года). Об остальных (поэтах) не буду рассказывать — не потому, что это бы Вас огорчило: кто они, чтобы это могло Вас огорчить? — просто не хочется тупить пера.

Эти дни я — в надежде узнать о Вас — провела в кафе поэтов — что́ за уроды! что́ за убожества! что́ за ублюдки! Тут всё: и гомункулусы, и автоматы, и ржущие кони, и ялтинские проводники с накрашенными губами.

Вчера было состязание: лавртитул соревнователя в действительные члены Союза. Общих два русла: Надсон и Маяковский. Отказались бы и Надсон и Маяковский. Тут были и розы, и слезы, и пианисты, играющие в четыре ноги по клавишам мостовой… и монотонный тон кукушки (так начинается один стих!), и поэма о японской девушке, которую я любил (тема Бальмонта, исполнение Северянина) —

Это было у моря,

Где цветут анемоны…

И весь зал хором:

Где встречается редко

Городской экипаж… [939]

Но самое нестерпимое и безнадежное было то́, что больше всего ржавшие и гикавшие — сами такие же, — со вчерашнего состязания.

Вся разница, что они уже поняли немодность Северянина, заменили его (худшим!) Шершеневичем [940].

На эстраде — Бобров, Аксенов, Арго, Грузинов [941]. Поэты.

_____

И — просто шантанные номера…

_____

Я, на блокноте, Аксенову: «Господин Аксенов, ради Бога, — достоверность об Ахматовой». (Был слух, что он видел Маяковского.) «Боюсь, что не досижу до конца состязания».

И учащенный кивок Аксенова. Значит — жива.

_____

Дорогая Анна Андреевна, чтобы понять этот мой вчерашний вечер, этот аксеновский — мне — кивок, нужно было бы знать три моих предыдущих дня — несказа́нных. Страшный сон: хочу проснуться — и не могу. Я ко всем подходила в упор, вымаливала Вашу жизнь. Еще бы немножко — я бы словами сказала: «Господа, сделайте так, чтобы Ахматова была жива!»… Утешила меня Аля: «Марина! У нее же — сын!»

_____

Вчера после окончания вечера просила у Боброва командировку: к Ахматовой. Вокруг смеются. «Господа! Я вам десять вечеров подряд буду читать бесплатно — и у меня всегда полный зал!»

Эти три дня (без Вас) для меня Петербурга уже не существовало, — да что Петербурга… Вчерашний вечерчудо: «Стала облаком в славе лучей» [942].

На днях буду читать о Вас [943] — в первый раз в жизни: питаю отвращение к докладам, но не могу уступить этой чести другому! Впрочем, всё, что я имею сказать, — осанна!

Кончаю — как Аля кончает письма к отцу:

Целую и низко кланяюсь.

МЦ.

ВпервыеНовый мир. 1969. № 4. стр. 189–191. СС-6. стр. 201–203. Печ. по СС-6.

25-21. Е.О. Волошиной

Москва, 10-го р<усского> сентября 1921 г.

Дорогая моя Пра!

Аля спит и видит Вас во сне. Ваше письмо перечитываем без конца и каждому ребенку в пустыре, в котором она гуляет, в случае ссоры победоносно бросает в лицо: «Ты хотя меня и бьешь, а зато у меня крестная мать, которую воспитывал Шамиль!» [944] — «Какой Шамиль?» — «А такой: кавказский царь, на самой высокой горе жил. — Орел

Как мне бесконечно жаль, дорогая Пра, что Вы сейчас не с нами! Вы бы уже одним видом поддерживали в Але геройский дух, который я вдуваю в нее всей силой вздоха и души.

Пишите нам! Надеюсь, что это письмо Э.Л. Миндлин Вам передаст собственноручно, он много Вам о нас расскажет [945]. С<ережа> жив, далеко. Целую Вас нежно, люблю.

Марина

Впервые — СС-6. стр. 82. Печ. по тексту первой публикации.

26-21. Е.Л. Ланну

Москва, 10-го р<усского> сент<ября> 1921 г.

Дорогой Ланн!

Направляю к Вам Эмилия Львовича Миндлина, он был мой гость в течение месяца, мы с ним дружили [946], он мне во многом помогал, будьте милы — приютите его, если понадобится. — Сейчас ведь круговая порука. Ланн!

Живу мечтой и надеждой на встречу с Сережей. Эмилий Львович Вам обо всем расскажет.

Тороплюсь. — Сейчас Аля бешено играет на шарманке: новый обряд проводов.

Вспоминаю Вас с благодарностью (хотела было написать: с нежностью. — Благодарность точнее!)

Ася живет очень трудно и благородно. Мы обе — Ваши друзья навсегда.

Марина.

— Аля целует. —

Впервые — Marina Cvetaeva. Studien und materialien. стр. 188 (публ. И.В. Кудровой). СС-6. стр. 183. Печ. тексту СС-6.

27-21. И.Г. Эренбургу

Москва, 21-го русск<ого> Октября 1921 г.

Мой дорогой Илья Григорьевич!

Передо мной Ваши два письма: от 5-го сентября и от 20-го Октября. Получила их сегодня у Изабеллы Григорьевны [947]. Там больной мальчик [948], уныние и безумный беспорядок: немножко лучше, чем у меня!

Если Вам хочется их видеть, зовите сильнее: впечатление подавленной воли.

Писала Вам недавно (письмо С<ереже> помечено двенадцатым №), дела мои, кажется (суеверна!) хороши [949], но сегодня я от Ю<ргиса> К<азимировича> [950] узнала, что до Риги [951] — с ожиданием там визы включительно — нужно 10 миллионов. Для меня это все равно что: везите с собой Храм Христа Спасителя. — Продав С<ережи>ну шубу (моя ничего не стоит), старинную люстру, красное дерево и 2 книги (сборничек «Версты» и «Феникс» (Конец Казановы) — с трудом наскребу 4 миллиона, — да и то навряд ли: в моих руках и золото — жесть, и мукаопилки. Вы должны меня понять правильно: не голода, не холода, не <…> я боюсь, — а зависимости. Чует мое сердце, что там на Западе люди жестче. Здесь рваная обувьбеда или доблесть, там — позор. (Вспоминаю, кстати, один Алин стих, написанный в 1919 г.:

Не стыдись, страна Россия!

Ангелы всегда босые…

Сапоги сам Черт унес.

Нынче страшен, кто не бос! [952]

Примут за нищую и погонят обратно. — Тогда я удавлюсь.

— Но поехать я все-таки поеду, хоть бы у меня денег хватило ровно на билет.

Документы свои я, очевидно, получу скоро. К<оммуни>ст, к<отор>ый снимал у меня комнату (самую ужасную — проходную — из принципа!) [953] уехал и не возвращается. Увез мой миллион и одиннадцать чужих. Был мне очень предан, но когда нужно было колоть дрова, у него каждый раз болел живот. У меня было впечатление, что я совершенно нечаянно вышла замуж за дворника: на каждое мое слово отвечал: «ничего подобного» и заезжал рукой в лицо. Я все терпела, потому что все надеялась, что увезет: увез только деньги. — Ваших я не трогала, оставляю их на последнюю крайность!

Аля сопутствует меня {128} повсюду и утешает меня юмористическими наблюдениями. Это мой единственный советчик.

_____

Если уеду, не имея ни одного адр<еса>, пойду в Риге к Вашему знакомому, на к<оторо>го раньше отправляла письма, у меня есть несколько золотых вещей, может быть поможет продать.

В доме холодно, дымно — и мертво, потому что уже не живешь. Вещи враждебны. Все это, с первой минуты моего решения, похоже на сон, крышка которого — потолок.

Единственная радость — стихи. Пишу как пьют, — и не вино, а воду. Тогда я счастливая, уверенная <…>

Стихи о каторге Вами у меня предвосхищены, это до того моё [954] <…>

Вот Вам в ответ стих, написанный, кажется, в марте, и не об этом, — но об этом:

На што мне облака и степи

И вся подсолнечная ширь!

Я — раб, свои взлюбивший цепи,

Благословляющий Сибирь!

Эй вы, обратные по трахту!

Поклон великим городам.

Свою застеночную шахту

За всю свободу не продам!

Привет тебе, град Божий Киев!

Поклон, престольная Москва!

Поклон, мои дела мирские!

Я сын, не помнящий родства.

Не встанет любоваться рожью

Покойник, возлюбивший гроб.

Заворожил от света Божья

Меня верховный рудокоп.

Просьба: не пишите С<ереже>, что мне так трудно, и поддерживайте в нем уверенность, что мы приедем. Вам я пишу, потому что мне некому все это сказать и потому что я знаю, что для Вас это только иллюстрация к револ<юционному> быту Москвы 1921 года.

На Арбате 54 гастр(ономических) магазина, — считали: Аля справа, я слева.

Спасибо за все. — Целую.

М.

Письмо за № 12 отослано по старому адр<есу>:

Chaussée de Waterloo 1385 (?)

Теперь буду писать часто. Там я писала о «Лике Войны» [955] — Прекрасная книга.

ВпервыеЗвезда. 1992.№ 10. стр. 16–19 (публ. Е.И. Лубянниковой). СС-6. стр. 211–213. Печ. по СС-6.

28-21. М.А. Волошину

Москва, 7-го р<усского> ноября 1921 г.

Мой дорогой Макс!

Оказия в Крым! — Сразу всполошилась, бросила все дела, пишу.

Во-первыхдолг благодарности и дань восторга — низкий поклон тебе за С<ережу> [956]. — 18-го января 1922 г. (через

Скачать:TXTPDF

б сознание) усиливается. Резко. Непереносимо. И — озарение: что-то горит! И — уже откровение: кастрюля горит, сама, одна! Вбегаю в столовую (как прежде называлось, ныне — лесопильня и каменоломня, а