мой добрый знакомый Виталий Васильевич Зуев, живущий так же как и я, во Вшенорах, любезно взялся зайти в Редакцию. — Я в городе бываю редко и, к сожалению, всё в Ваши неурочные часы. Глеб Петрович [1051] предупреждал меня, что Вы очень заняты.
Прошу передать ответ и — если полагается — гонорар вышеназванному моему знакомому.
Простите за беспокойство. Шлю привет. — Когда-нибудь, надеюсь, познакомимся лично.
Марина Цветаева
Впервые — ВРХД. 1991. № 162/163. стр. 265 (публ. М. Ракович). СС-6. стр. 311. Печ. по СС-6.
24-22. Л.Е. Чириковой
Мокропсы, 7-го нового Октября 1922 г.
Дорогая Людмила Евгеньевна!
Давно Вам не писала и давно Вы мне не писали. Видела после приезда Валентину Евгеньевну: поправилась и похорошела [1052]. Застала ее. склоненной над огромным чайником, к<оторый> никак не хотел вскипеть. Теперь все Ваши уже кажется на новой квартире.
А мы уж опять в новой комнате, — 3-ьей за 2 месяца! Живем у лавочника по фамилии Соска, в чердачном узилище, за к<отор>ое платим 300 крон. Сережа сдал экзамены и переехал к нам, но деревенские радости сейчас сомнительны: дожди, дожди, дожди, не дороги — потоки! Не потоки, — потопы! Калош нет. В 5 ч<асов> темно. Топим печку. Готовим. Нищенствуем. Иждивение мое урезали на сто крон и совсем хотели выбросить. Ваш отец героически отстаивает [1053].
С отъезда из Берлина не заработала ни кроны: с глаз долой — из сердца вон! Мой друг Геликон на 2 моих деловых письма не отвечает ни строки [1054].
Милая Людмила Евгеньевна, обращаюсь к Вам с просьбой: не могли ли бы Вы куда-нибудь пристроить мои новые стихи? Может быть Сполохи [1055] возьмут? (Но так, чтоб заплатили: СЛАВЫ мне не нужно! Стара!) Понаведайтесь, тогда пришлю. Ибо положение наше плачевно. — Только не разглашайте! —
О всей этой длинной, грязной, невылазной зиме думаю с кротким ужасом. О Праге и думать нечего: комнат совсем нет. Утешаюсь только стихами.
В<алентина> Е<вгеньевна> передавала, что Каплун уже извещен о «номере» с Ц<арь>-Дев<ицей> [1056]. — Напишите подробно: очень ли зол и окончательно ли безнадежны те последние 5 тыс<яч>? И что с корректурой? Почему не шлет? Он тоже не ответил на письмо. Пишите о себе. Вспоминаю Вас с нежностью. Если увидите А<лександру> В<ладимировну> [1057] передайте ей мой горячий привет. — Хорош ли Берлин осенью? Пишите. Целую.
МЦ
<На полях:>
Аля худеет и худеет, — половина берлинской!
Сережа окончательно стал привидением: экз<амены> извели! Шлет Вам самый нежный привет. Аля целует.
Впервые — Письма к Л.Е. Чириковой-Шнитниковой. стр. 10–11. Печ. по тексту первой публикации.
25-22. Л.Е. Чириковой
Мокропсы, 16-го нов<ого> Октября 1922 г.
Дорогая Людмила Евгеньевна,
Будьте моим спасательным кругом: пойдите с этим письмом к Абраму Григорьевичу Вишняку, передайте ему его в руки, настойте, чтобы прочел при Вас и добейтесь ответа.
(Письмо прочтите!)
Адр<ес> его: Bambergerstr
Бывает он в из<дательст>ве, по-моему, около 12½ дня, а потом вечером, от 5-ти до 6-ти. — Так, по крайней мере, бывал раньше.
К сожалению, забыла № его телеф<она>, а то можно было бы позвонить, чтоб не ходить даром. Но лучше, чтобы какой-н<и>б<удь> мужчина позвонил, если Вы назовете себя, он сразу свяжет со мной.
Письма ни за что в из<дательст>ве не оставляйте: важно, чтобы оно было передано ему в руки.
_____
Все это очень конспирационно, когда-нибудь, при встрече, объясню. Будьте милы, но тверды. Можете, между прочим, вскользь бросить, что может быть скоро сама буду в Берлине (не собираюсь — исключительно на предмет устрашения!) — но что не наверное — и что рукописи убедительно прошу переслать.
Ради Бога, не перепутайте писем и не дайте ему, вместо его — своего!
Получили ли Вы мое последнее письмо? Вы кажется тогда были в Гамбурге.
Очень ли свирепствует Каплун? Напишите подробно! — Что с Царь-Девицей?
Скоро напишу еще.
Целую нежно.
МЦ.
Обставить можно очень изящно: «М<арина> И<вановна> знает, как Вы заняты, и боится, что за другими делами опять не удосужитесь ей ответить…» и т.д.
Опишите всю встречу подробно!
_____
Между его трогательными проводами тогда — помните? — и теперешним поведением (упорное молчание на деловые письма) не лежит ничего.
Я, по крайней мере, не оповещена. — Догадываюсь. — Это жест страуса {143}, прячущего голову — и, главное ОТ МЕНЯ, к<отор>ая от высокомерия так — всегда — всё — наперед прощает!
Впервые — Русская мысль. Париж. 1991. 10 мая (публ. Л.А. Мнухина) СС-6 стр. 302–303. Печ. по СС-6.
26-22. A.A. Тесковой
Мокропсы, 2/15-го ноября 1922 г.
Милостивая государыня,
Простите, что отвечаю Вам так поздно, но письмо Ваше от 2-го ноября получила только вчера — 14-го.
Выступать на вечере 21-го ноября я согласна [1058]. Хотелось бы знать программу вечера.
С уважением
Марина Цветаева
Адр<ес>: Praha VIII
Libeň Swobodárna
M
Впервые — Цветаева M. Письма к А. Тесковой. Прага: Academia, 1969. (публ. В. Морковина). Письма напечатаны с купюрами, составившими почти треть издания. СС-6. стр. 334. Печ. по кн.: Письма к Анне Тесковой. стр. 13.
27-22. Л.Е. Чириковой
Мокропсы, 3-го нов<ого> ноября, 1922 г.
Моя дорогая Людмила Евгеньевна,
Бесконечное спасибо за всё, — вчера прибыли первые геликоновы грехи: книжка Ахматовой — и покаянное письмо [1060].
Глубоко убеждена, что я в этом покаянии не при чем. — Вы были тем жезлом Аарона(?) [1061], благодаря коему эта сомнительная скала выпустила эту сомнительную слезу.
— В общем: крокодил. А впрочем — чорт с ним!
Вы мне очень помогли, у меня теперь будут на руках мои прежние стихи, к<отор>ые всем нравятся.
С новыми (сивиллиными словами) я бы пропала: никому не нужны, ибо написаны с того брега: с неба!
_____
Давайте говорить о Вас.
Вы уезжаете [1062]. — Рукоплещу. — Но есть два уезда: от — и: к. Предпочла бы первое: это благородный жест: женщина как я ее люблю. Не отъезд: отлет.
Если же к — или: с — что ж, и это надо, хотя бы для того, чтобы потом трижды отречься, отрясти прах.
Душа от всего растет, больше всего же — от потерь.
Вы — настоящий человек, к тому же — юный, я с первой встречи любовалась этим соединением, люди ошибаются, когда что-либо в человеке объясняют возрастом: человек рождается ВЕСЬ! Заметьте, до чего мы в самом раннем возрасте и — через года и года! — одинаковы, любим все то же. Какая-то непреходящая невинность.
Но люди замутняют, любовь замутняет, в 20 л<ет> думаешь: новая душа проснулась! — нет, просто старая праматерина Евина плоть. А потом это проходит, и в 60 л<ет> ты под небом всё тот же — всё та же — что в 6 л<ет>. (Мне сейчас — 600!)
Так или иначе, от кого бы и к кому бы (от чего бы и к чему бы, п<отому> ч<то> Ваша судьба в чувствах, а не в людях!) — от чего бы и к чему бы Вы не ехали — Вы едете в свою же душу (Ваши события — все внутри), кроме того в вечный город, та́к много видевший и поглотивший, что поневоле все остро-личное стихнет, преобразится.
У Вас будет Сэна, мосты над ней, туманы над ней: века над ней. Tombeau des Invalides {144}, — Господи: Версаль в будни, когда никого нет. Версаль с аллеями, с прудами, с Людовиками!
Я жила в Париже, — давно, 16-ти лет, жила одна, сурово, — это был скорей сон о Париже, чем Париж. (Как вся моя жизнь — сон о жизни, а не жизнь!)
Пойдите в мою память на Rue Bonaparte, я там жила: 59-bis. Жилище выбрала по названию улицы, ибо тогда (впрочем, это никогда не пройдет!) больше всех и всего любила Наполеона.
Rue Bonaparte — прелестная: католическая и монархическая (légitimiste!) {145} — в каждом доме антикварная лавка.
Хорошо бы, если бы Вы там поселились: по плану — между площадями St. Germain des Prés и St. Germain d’Auxerrois, на самой Сэне, — Латинский квартал.
И, что особенно должно привлечь Вас — в каждом окошке по 110-летнему старику и 99-тилетней старушке.
Впервые — Новый журнал. 1976. № 124. С. 144–146. СС-6. стр. 303–304. Печ. по СС-6.
28-22. П.П. Сувчинскому
— Мы с Вами немножко знакомы. — Обращаюсь к Вам с просьбой: сообщите, пожалуйста, адрес Ильина [1064] — Сергею Михайловичу Волконскому. Он его тщетно разыскивает всюду.
Адр<ес> кн<язя> Волконского:
Paris B
Rue Duroc, 2.
Простите, что так мало Вас зная — уже прошу, но мне о Вас много рассказывал Чабров [1065]. Шлю Вам привет.
Скоро выйдут две моих новых книги: «Царь-Девица» и «Ремесло». — Тогда пришлю.
Марина Цветаева
5-го но<вого> ноября
Прага, 1922 г.
<Приписка на лицевой стороне открытки:>
Здесь я живу и буду жить всю зиму. — Последний дом в деревне —
«Как одинок последний дом в деревне, —
Как будто он — последний в мире дом!» [1066]
(Rilke)
Впервые — Revue des Études slaves. Paris. 1992. XIV/2. стр. 184 (публ. Ю. Клюкина, В. Козового и Л. Мнухина). СС-6. стр. 314. Печ. по СС-6.
29-22. Б.Л. Пастернаку
Мокропсы, 19 нов<ого> ноября 1922 г. [1067]
Мой любимый вид общения — потусторонний: сон: видеть во сне.
А второе — переписка. Письмо как некий вид потустороннего общения, менее совершенное, нежели сон, но законы те же.
Ни то, ни другое — не по заказу: снится и пишется не когда нам хочется, а когда хочется письму — быть написанным, сну — быть увиденным. (Мои письма — всегда хотят быть написанными!)
Поэтому — с самого начала: никогда не грызите себя (хотя бы самым легким грызением!), если не ответите, и ни о какой благодарности не говорите, всякое большое чувство — самоцель.
Ваше письмо я получила нынче в 6½ час<ов> утра, и вот в какой сон Вы попали. — Дарю Вам его. — Я иду по каким-то узким мосткам. — Константинополь. — За мной — девочка в длинном платье, маленькая. Я знаю, что она не отстанет и что ведет — она. Но так как она маленькая — она не поспевает, и я беру ее на руки: через мою левую руку — полосатый шелковый поток: платье.
Лесенка: подымаемся. (Я, во сне: хорошая примета, а девочка — диво, дивиться.) Полосатые койки на сваях, внизу — черная вода. Девочка с бешеными глазами, но зла мне не сделает. Она меня любит, хотя послана не затем. И я, во сне: «Укрощаю кротостью!»
И — Ваше письмо. Мне привез его муж из Свободарни [1068] (русское студенческое общежитие в Праге). Они вчера справляли годовщину — ночь
